На этот раз ему, кажется, удалось добиться своего. Слова Питера невольно тронули ее. Кроме того, в его предложении провести выставку под псевдонимом действительно был смысл. Выставляясь под чужим именем, Нэнси действительно ничем не рисковала. И все же ей продолжало казаться, что даже пытаться не стоит. При мысли о том, чтобы снова стать профессиональной художницей… или фотохудожницей, у нее в душе все замирало. Она сразу чувствовала себя более беззащитной и ранимой и невольно начинала думать о Майкле.

— Хорошо, я подумаю, — сказала она неуверенно, но Питер был весьма доволен и этим — прежде Нэнси наотрез отказывалась даже обсуждать возможность того, чтобы выставить свои работы на всеобщее обозрение.

— Обязательно подумай… Мари. — Он глянул на нее с широкой улыбкой, и Нэнси, не сдержавшись, хихикнула.

— Как странно слышать, как тебя называют другим именем, и знать, что это — ты.

— Новая ты, — поправил Питер. — В конце концов, у тебя теперь новое лицо, другой голос, другая походка. Разве это тоже странно?

— Да нет… Я уже привыкла. Правда, вы с Фэй мне очень помогли… — Тут она подумала, что за такое лицо, как у нее, многие женщины без колебаний отдали бы правую руку.

— Ну что, может быть, мне уже можно называть тебя Мари? Тебе пора привыкать, — пошутил Питер, но сразу же стал серьезным, заметив, как изменились ее глаза. Если раньше в них искрилось только озорное веселье, то сейчас они вдруг осветились удивительным, живым огнем. Это была заря надежды и новой жизни. — Что скажешь, дорогая?

— Я… я думаю, что можно попробовать, — ответила она. — Я должна хотя бы примерить его к себе.

— Превосходно, Мари. А если я ошибусь — наступи мне на ногу. Договорились?

— Согласна. Но лучше я тресну тебя фотоаппаратом. Так, по-моему, будет действеннее.

— О'кей. — Питер выпрямился и знаком подозвал официанта.

После обеда они долго гуляли, взявшись за руки, по сонному прибрежному городку, заглядывая в его крошечные магазинчики, сувенирные лавчонки и галереи, и Фред, для которого эти воскресные поездки тоже стали привычными, повсюду сопровождал их. Пока они обедали, он терпеливо ждал в машине, но на прогулку они обязательно брали его с собой.

— Ты не устала? — спросил Питер некоторое время спустя.

Он всегда был исключительно внимателен к ней, зная, что, несмотря на значительный прогресс, Нэнси по-прежнему быстро утомляется. Должно было пройти еще немало времени, прежде чем она вернулась бы к прежней физической форме. За семнадцать месяцев Нэнси перенесла четырнадцать операций, и это не могло не сказаться на ее состоянии. По расчетам Питера, Нэнси могла снова стать собой не меньше чем через год, сейчас же часовая прогулка в медленном темпе была пределом ее физических возможностей.

Выносливость и жизнестойкость Нэнси не переставали поражать его. Вот и сейчас она продолжала держаться прямо, движения ее оставались грациозными и легкими, так что посторонний человек ни за что бы не догадался, что она из последних сил держится на ногах. Как бы тяжело ей ни приходилось, Нэнси неизменно оставалась оживленной, разговорчивой и беспечно шутила, но Питер не позволял себе заблуждаться на ее счет.

— Может, вернемся? — снова спросил он, и Нэнси неохотно кивнула.

— Да, пожалуй, — согласилась она, и Питер заботливо взял ее под руку.

— Ничего, Мари, — сказал он сочувственно. — Вот увидишь — не пройдет и года, и я уже не буду за тобой поспевать. Ты сделаешь меня и на короткой, и на длинной дистанциях.

Нэнси весело рассмеялась — так ей понравились и его слова, и непринужденная легкость, с какой он употребил ее новое имя.

— Что ж, — сказала она, — будем считать, что вызов брошен и я подняла перчатку.

. — Боюсь, что ты все равно победишь, как бы я ни старался, — вздохнул Питер. — На твоей стороне одно важное преимущество.

— Какое же?

— Молодость.

— Но ты же совсем еще не старый! — Она сказала это так серьезно, что Питер невольно рассмеялся, покачав седеющей головой.

— Ах, если бы ты всегда была так снисходительна к моему возрасту! — заметил Питер, все еще смеясь, но в глазах его промелькнула какая-то печальная тень, и Нэнси сразу догадалась, о чем он думает.

Разница в возрасте между ними двумя была слишком велика, чтобы ее можно было так просто сбрасывать со счетов. Как бы ни было им обоим приятно в обществе друг друга и какими бы близкими ни были их отношения, разделявшие их двадцать четыре года все же представляли собой серьезное препятствие. Впрочем, Нэнси эта разница нисколько не смущала, о чем она не раз говорила Питеру. И иногда — в зависимости от настроения — он даже верил ей. И все же ни себе и никому другому Питер не признавался, до какой степени это его волновало. Нэнси была первой девушкой, при одном взгляде на которую ему отчаянно хотелось сбросить лет десять или даже двадцать и снова стать молодым. Просто он дорожил своей зрелостью, считая ее достоинством, а отнюдь не недостатком, и только перед лицом ее свежести и молодости она превращалась для него в тяжкое бремя.

— Нэнси… — Позабыв об их уговоре, Питер снова назвал ее по-старому, но его глаза были так серьезны, что Нэнси не решилась напомнить ему о его ошибке.

— Что?

— Ты все еще… вспоминаешь его?

Во взгляде Питера отражались такие боль и безнадежность, что Нэнси захотелось крепко обнять его и сказать, что все хорошо, все нормально, но она не могла лгать ему, даже зная, что правда может глубоко ранить его.

— Иногда. Не всегда, но часто…

Что ж, по крайней мере, это был честный ответ.

— И ты все еще любишь его? Прежде чем ответить, Нэнси посмотрела на Питера очень пристально и внимательно.

— Не знаю, — проговорила она наконец. — Все дело в том, что я вспоминаю Майкла таким, каким он был тогда, два года назад. Но с тех пор многое изменилось. Я стала другой, и он тоже. Эта авария… Она не могла пройти для Майкла бесследно. Я часто думаю, что, если бы мы встретились теперь, мы, наверное, обнаружили бы, что стали друг другу чужими и что у нас больше нет ничего общего. Впрочем, трудно судить наверняка, если от прошлого остались только воспоминания. Порой мне хочется встретиться с ним просто для того, чтобы окончательно во всем разобраться, расставить все точки над "i" и — если уж так суждено — разойтись раз и навсегда. Я готова на это, лишь бы покончить с неопределенностью, которая тяготит меня. Но… Я уже поняла, что я никогда больше с ним не увижусь. Так что ни мечты, ни надежды — ничто больше не имеет значения. Я должна забыть о них.

Эти слова дались ей нелегко, но в них неожиданно прозвучала непреклонная решимость. Нэнси сделала свой выбор. Или думала, что сделала.

— Это трудно, очень трудно… — Голос Питера звучал сочувственно. Слушая Нэнси, он невольно подумал, не переживает ли и он сам нечто подобное? Может быть, именно поэтому он с такой легкостью понимал ее мысли и чувства.

— Почему ты никогда не был женат, Питер? — неожиданно спросила Нэнси.

Они медленно шли к морю, и Фред, высунув от жары язык, плелся сзади. Впрочем, занятые серьезным разговором, они почти забыли про него.

— Может, мне не следовало спрашивать?.. — неуверенно добавила Нэнси, видя, что он не отвечает, но Питер отрицательно покачал головой.

— Почему не следовало?.. — Он немного помолчал. — Тому существует тысяча веских причин. Во-первых, я слишком большой эгоист, чтобы жениться. Во-вторых, я всегда был поглощен карьерой, работой, пациентами… В конце концов так и вышло, что хирургия вытеснила, заменила собой личную жизнь. Кроме того, я излишне непоседлив, любопытен, жаден до всего нового… Со временем я, возможно, мог бы остепениться, но даже сейчас до этого еще очень далеко.

— Почему-то я тебе не верю. — Нэнси пристально посмотрела на него, и Питер улыбнулся.

— Я сам себе не верю. И все же в том, что я тебе только что сказал, есть свое рациональное зерно.

Он неожиданно замолчал и молчал очень долго. Потом тяжело вздохнул и продолжил:

— Есть и другие причины, Нэнси. На протяжении двенадцати лет я любил одну женщину. Как и ты, она была моей пациенткой. С первой же нашей встречи Ливия произвела на меня очень сильное впечатление, но в те времена я избегал слишком близких отношений со своими подопечными. Она так и не узнала, что я к ней чувствовал до тех пор, пока… Словом, много позднее. А между тем судьба, словно в насмешку, то и дело сводила нас вместе. Мы встречались с ней на вечеринках, приемах, банкетах чуть ли не каждую неделю. Ее муж, видишь ли, тоже был известным врачом, и его — как и меня — приглашали чуть ли не на каждое сборище, будь то профессиональный конгресс или благотворительный вечер. Да, Нэнси, она была замужем, но меня продолжало тянуть к ней. Я держался почти два года, но в конце концов не выдержал. Мы стали любовниками и проводили вместе много времени…

Питер снова немного помолчал, потом продолжил:

— Мы с Ливией мечтали о том, как уедем далеко отсюда, поженимся, и у нас будут дети, но из этого так ничего и не вышло. Мы просто продолжали тайком встречаться — все двенадцать лет, каждую свободную минуту. Я и сам удивляюсь, как нам это удалось, но подобные вещи, как видно, изредка случаются. Ты живешь как во сне и только время от времени неожиданно замечаешь, что прошло пять лет, десять, двенадцать… Нам было очень хорошо вдвоем, но, несмотря на это, мы продолжали изобретать все новые и новые причины, чтобы не связывать свои судьбы. Все шло в ход: ее муж, моя карьера, ее семья — все… Причину, а вернее — повод, чтобы не предпринимать никаких решительных шагов, всегда можно было найти, и нас обоих это, как видно, вполне устраивало…

Питер еще никогда не признавался себе в этом, но сейчас, в разговоре с Нэнси, он почему-то смог сказать об этом откровенно. Впрочем, на нее Питер не смотрел — его взгляд был устремлен к далекому горизонту. Нэнси, напротив, внимательно разглядывала его, и от нее не укрылась ни горькая складка в уголке губ, ни глубокие морщины, собравшиеся на его обычно чистом лбу.

— Почему вы прекратили встречаться? — спросила она, чтобы что-нибудь сказать.

«А может быть, они вовсе и не прекращали? Может быть…» При мысли об этом она невольно вспыхнула, но Питер ничего не заметил. В эти мгновения он был слишком далеко — за тысячу миль. Или — за тысячу лет.

— Извини, мне не следовало бы совать нос в твои дела… — все же пробормотала Нэнси. В конце концов, она мало что знала о его прежней и настоящей жизни, да у нее и не было на это никакого права.

— Полно, Нэнси, — ответил Питер и посмотрел на нее с нежностью, к которой она уже успела привыкнуть. — Ты можешь спрашивать меня о чем угодно… — Он снова помолчал. — Нет, мы не перестали встречаться. Просто она умерла. От рака. Это было четыре года назад. Когда Ливия заболела, я был с нею почти все время, за исключением последнего дня… И, я думаю, Ричард в конце концов узнал о том, что было между нами, но это уже не имело никакого значения. Мы оба ее потеряли, и, как мне теперь представляется, он был благодарен ей за то, что она так и не ушла от него…

Питер протяжно вздохнул:

— Мы оплакивали ее вместе. Она была совершенно исключительной женщиной. И она была очень похожа на тебя… — закончил он и посмотрел на Нэнси. В глазах его стояли слезы, и Нэнси тоже почувствовала, как горло перехватил спазм. Повинуясь внезапному порыву, она подняла руку и тыльной стороной ладони отерла его мокрые щеки. Потом она опустила руки ему на плечи, прильнула к Питеру и поцеловала его в губы.

Они долго стояли молча, очень близко друг от друга, и глаза у обоих были закрыты. Потом Нэнси почувствовала, как Питер обнял ее и крепче прижал к себе. Уже давно ей не было так покойно и хорошо. Впервые за все семнадцать месяцев одиночество отступило, и она почувствовала себя… в безопасности.

Питер все не отпускал ее, и Нэнси показалось, что прошло много времени, прежде чем он снова пошевелился.

— Знаешь, Нэнси, я, кажется, люблю тебя. С этими словами он выпустил ее и, отступив на полшага назад, поглядел на нее сверху вниз с какой-то странной улыбкой, какой она еще ни разу у него не видела. От этой улыбки на сердце у нее одновременно стало и радостно, и грустно — должно быть, оттого, что Нэнси еще не знала, готова ли она дать ему столько же, сколько он дал ей. Разумеется, она тоже любила его, но не так… не такой любовью, о какой говорил сейчас его взгляд.

— Я тоже люблю тебя. По-своему, но люблю…

— Пока мне хватит и этого…

Когда-то, в самом начале их знакомства, Ливия тоже говорила ему эти слова. Между ней и Нэнси было так много общего, что Питера это подчас пугало.

— Когда она умерла, — сказал Питер, — Фэй очень помогла мне. Вот почему я подумал, что общение с ней может быть полезно и для тебя.

Фэй утешила, помогла ему и в других отношениях, но он не стал распространяться об этом. В конце концов, сейчас это было не важно.

— Ты не ошибся, — кивнула Нэнси. — Фэй — удивительная женщина. Вы оба были бесконечно внимательны и добры, и я искренне признательна вам обоим… — Взяв его за руку, Нэнси медленно повернулась, и они тронулись в обратный путь, к шоссе. — Видишь ли, Питер, я… Я не знаю, как это лучше сказать. Я тоже тебя люблю… думаю, что люблю, но прошлое еще живет во мне. И мне никак не удается окончательно его похоронить. Я стараюсь — видит бог, стараюсь! — но я по-прежнему не могу быть уверена в себе на сто процентов. Уже несколько раз я думала: вот теперь все, но каждый раз в памяти всплывало новое воспоминание, кусочек, фрагмент прошлой жизни, который снова начинал мучить и преследовать меня. Когда-нибудь я с этим покончу, но пока…