Бен неожиданно замолчал. Он готов был откусить себе язык, но, пожалуй, было уже поздно. Роковое слово так и не сорвалось с его губ, но Майкл понял, что подразумевал его друг. Бен был — должен был быть — его свидетелем на той несостоявшейся свадьбе, а теперь он чуть было не пригласил Майкла к себе на свадьбу — и в том же качестве.

— Ладно, не обращай внимания. И вообще, времени у нас еще много, — ответил Майкл и, тяжело поднявшись, шагнул к столу Бена, чтобы пожать ему руку, но в глазах его снова появилось что-то мрачное, темное — то, что обычно было запрятано очень глубоко и лишь изредка показывалось на поверхности. — Прими мои поздравления, старина! — Улыбка Майкла была искренней, но такой же неподдельной была и боль в глазах. — Ну а эта фотохудожница из Сан-Франциско пусть тебя не беспокоит. Если она действительно так хороша, как ты говоришь, мы предложим ей такой выгодный контракт, что она непременно клюнет. Вот увидишь. Все это только игра…

— Надеюсь, что ты прав.

— Конечно, я прав.

Майкл кивнул на прощание и исчез так же незаметно, как и появился, а Бен остался размышлять над тем, что он только что услышал. Теперь, когда он знал, что Майкл в курсе их с Венди отношений, ему стало значительно легче на душе. О чем Бен действительно жалел, так это о той бестактности, которая чуть было не сорвалась у него с языка. Впрочем, если бы он даже сказал то, что хотел, вряд ли вышло бы хуже.

Несмотря на то, что с того трагического майского дня прошло уже много времени, любое, даже косвенное, упоминание о Нэнси по-прежнему заставляло Майкла страдать, и Бен старался никогда не заговаривать с ним на эту тему. По той же самой причине он никогда не спрашивал Майкла, почему тот ни разу не был на могиле Нэнси. Бен слышал, что Марион распорядилась оплатить похороны, но где находится могила, он не знал, и ему оставалось только догадываться, почему Майкл так и не съездил туда. Должно быть, он не хотел, упорно не хотел прощаться с Нэнси…

Взгляд его снова упал на часы, и, досадливо тряхнув головой, Бен вернулся к работе. До совещания с участием Марион Хиллард оставалось что-то около часа, а он еще не рассортировал все бумаги. Впрочем, ни в них, ни в конспекте доклада, который он на всякий случай набросал в самолете, не было особенной нужды. Что бы он ни говорил Мари, память у Бена была достаточно хорошей. Во всяком случае, он вполне способен был удержать в голове те несколько пунктов, по которым ему предстояло отчитываться.

Прошло, казалось, всего несколько минут, и в дверь кабинета кто-то постучал. Потом дверь приоткрылась, и внутрь заглянула Венди. Улыбнувшись, она поманила его пальцем:

— Идем, Бен. Мы должны быть у Марион через пять минут!

— Как? Уже?! — Бен испуганно подскочил. Увлекшись работой, он совсем позабыл о времени.

— Уже. — Венди снова улыбнулась ему, и он улыбнулся в ответ. Именно о такой девушке Бен мечтал всю жизнь, и теперь его мечта была близка к осуществлению.

— Между прочим, — сказал он, торопливо собирая со стола нужные и ненужные бумаги, — я все рассказал Майклу.

Он выглядел очень довольным собой, но Венди не сразу поняла, о чем идет речь.

— О чем ты ему рассказал? — уточнила она, думая о строительстве медицинского центра во Фриско и о предстоящем совещании. Каждая встреча с Марион — с этой громомечущей богиней современной архитектуры — пугала Венди чуть не до икоты.

— Я рассказал ему о нас, глупенькая. И знаешь, мне показалось, что он был рад.

— Я тоже рада.

На самом деле Венди было все равно, но она знала, что для Бена слишком важно мнение Майкла. Ей самой уже давно было наплевать на Майкла Хилларда. Он оказался бесчувственным, холодным эгоистом, способным в самые интимные минуты унестись мыслями к своим драгоценным проектам и контрактам. Порой Майкл и вовсе держался с ней так, словно между ними никогда ничего не было.

— Ты готов? — спросила Венди.

— Более или менее. Сегодня утром я еще раз попытался связаться с нашей драгоценной мисс Адамсон, но все бесполезно. Она велела мне убираться к черту.

— Ну, это уже ни в какие рамки не лезет… Они вполголоса продолжали разговор, идя по коридору к частному лифту, с помощью которого можно было подняться в принадлежащую Марион «башню из слоновой кости» — роскошный кабинет, занимавший самый верхний этаж небоскреба.

Наверху все было кремово-бежевым или светло-песочным, все подавляло своим молчаливым величием и роскошью, и Венди вдруг почувствовала, что ладони у нее сделались влажными. Но ни изысканная обстановка, ни толстые ковры под ногами, ни потрясающий вид из широких окон не имели к ее состоянию никакого отношения. Просто Венди всегда чувствовала себя подобным образом перед каждым совещанием с участием Марион Хиллард. Правда, мать Майкла никогда не кричала и не забывала любезно улыбаться, даже распекая нерадивого сотрудника, но распекаемому было от этого нисколько не легче. Да и Венди была достаточно умна, чтобы видеть то, что скрывалось за ее улыбками и неизменной сдержанностью.

— Волнуешься? — шепотом спросил Бен, когда они увидели впереди массивные двустворчатые двери конференц-зала.

— Еще как! — откликнулась Венди, и оба негромко рассмеялись.

Через минуту они заняли свои места за длинным столом из тонированного, дымчатого стекла, установленного в центре вытянутого, с высокими потолками, зала. Вдоль стен его росли в горшках самые экзотические растения; тропические лианы взбирались прямо под потолок по невидимым кронштейнам и цвели мелкими розовыми цветами. На одной стене висела картина Мэри Кассатт[5] , а на другой — работа раннего Пикассо, причем обе картины были подлинниками. Под рисунком Пикассо находилась небольшая дверь из светлого палисандра с латунными накладками, которая вела в личный кабинет Марион; дверь охраняли две карликовые пальмы в больших глиняных горшках с индейскими узорами на них.

Всю дальнюю торцевую стену занимало еще одно огромное окно, из которого, казалось, был виден весь Нью-Йорк. Это было величественное зрелище, но у Венди оно каждый раз вызывало легкое головокружение. Впрочем, она вполне могла его выносить, если только не задумывалась о том, что они находятся на семидесятом этаже, на высоте почти тысячи футов над землей. Бену же, напротив, этот вид напоминал полет на самолете или скорее на планере, поскольку в конференц-зал не достигал ни малейший шум с улицы. Похоже, Марион любила окружать себя тишиной.

Когда все руководители служб и отделов были уже на своих местах, в конференц-зале появилась сама Марион. Она вошла через маленькую дверь в сопровождении Джорджа, Майкла и своей секретарши Рут. Рут несла в руках несколько толстых папок, а Джордж и Майкл немного отстали от нее, о чем-то переговариваясь.

В последнее время Майкл в обязательном порядке присутствовал на всех совещаниях, и ничего удивительного в этом не было. Ни один сотрудник головного офиса «Коттер-Хиллард» не сомневался, что рано или поздно Майкл будет президентом корпорации. Джордж Каллоуэй уже начал постепенно передавать ему свои полномочия, и это тоже было в порядке вещей. Единственное, чего не знали досужие сплетники, это то, какое облегчение Джордж при этом испытывал.

Остановившись во главе стола, Марион быстро обежала взглядом лица сотрудников и, убедившись, что все на месте, опустилась на свое председательское место. Марион выглядела бледной, какой-то бескровной, но Венди приписала этот эффект освещению. А может, пробыв целый месяц на Тихоокеанском побережье, она слишком привыкла видеть загорелые лица калифорнийцев, и теперь, в Нью-Йорке, после возвращения местные жители казались ей болезненно-бледными.

Но если не считать этой нездоровой бледности, Марион выглядела безупречно. Глухое черное платье из плотной шерсти — не то от Диора, не то от Живанши — оживляли четыре нитки крупного, отлично подобранного жемчуга. Лак на ногтях был очень темным, светлые с проседью короткие волосы — завиты и тщательно уложены, а на лице почти не было косметики.

Это последнее обстоятельство несколько сбило с толку Майкла, который, сразу же отметив непривычную бледность матери, приписал ее не плохому самочувствию, а отсутствию грима. Впрочем, усталость тоже не исключалась. Майкл знал, что Марион много и напряженно работает над проектом медцентра в Сан-Франциско и заодно над дюжиной других. Так уж повелось, что Марион была в курсе всех заказов, которые получала фирма, и поделать с этим ничего было нельзя. Она просто не могла иначе, и Майкл пошел по ее стопам.

Марион, со своей стороны, тоже не могла не отдать должное самоотречению и энтузиазму сына. В последние два года он работал, совершенно забывая о себе, но Марион это казалось вполне естественным. Только так, и никак иначе, считала она, можно не только сохранить империю, но и приумножить ее богатства и могущество. В таком же духе воспитали ее те, кто отдал «Коттер-Хиллард» свой труд и свою жизнь, и именно так она старалась воспитывать Майкла.

Марион первой взяла слово. Раскрыв папку, которую положила перед ней Рут, она стала опрашивать руководителей подразделений корпорации, делая те или иные замечания относительно решений, принятых ими по проблемам, поднятым на предыдущем совещании.

Все шло достаточно гладко до тех пор, пока Марион не добралась до Бена. То, что он и Венди докладывали вначале, произвело на нее весьма благоприятное впечатление. Они рассказали о своей работе в Сан-Франциско, о том, какие встречи и с кем они провели, какие вопросы решили, а какие оставили открытыми, а Марион делала пометки в лежащем перед ней списке, кивала и благосклонно улыбалась. Проект наконец-то начинал приобретать конкретность, зримость.

— Мы не смогли решить положительно только один вопрос, — сказал Бен в заключение, и хотя его слова прозвучали совсем негромко, все головы тотчас повернулись в его сторону.

— Какой же? — спросила Марион и слегка нахмурилась.

— На выставке в Сан-Франциско мы видели интересные работы одной молодой фотохудожницы, и я связался с ней, чтобы договориться о сотрудничестве. Дело в том, что ее снимки, на мой взгляд, прекрасно подошли бы для оформления вестибюлей и коридоров во всех основных зданиях центра. Но она просто не пожелала со мной разговаривать.

— Что значит — не пожелала? — Марион уже не скрывала своего недовольства, и Бен почувствовал, как по его спине стекает холодный пот.

— Просто не пожелала — и все. Когда я сказал, зачем я ей звоню, она просто бросила трубку. Марион слегка приподняла бровь.

— А она знала, кого вы представляете? При этих ее словах Майкл сдержанно улыбнулся. Можно подумать, что это что-то изменило бы. Его мать придерживалась мнения, что при одном произнесении фамилии Хиллард все остальные должны пасть ниц. Разубеждать ее он никогда не пытался — если это и было заблуждением, то вполне невинным. Гордости в нем было, во всяком случае, гораздо больше, чем невежества или нежелания смотреть правде в глаза.

— Увы, да. И я боюсь, миссис Хиллард, что именно это вызвало в ней столь сильную негативную реакцию. Мне показалось, что эта женщина не хочет сотрудничать конкретно с нами.

— Вот как?

Впервые за все время на щеках Марион проступил румянец, но выражение ее лица предвещало грозу. В самом деле, кто она такая, эта художница? Как она смеет задирать нос, когда к ней обращается с деловым предложением столь могущественная корпорация, как «Коттер-Хиллард»?

— Возможно, я не слишком точно выразился, — поспешил поправиться Бен. — «Не хочет» — это, пожалуй, не совсем подходящее определение. Скорее она просто боится нас…

На самом деле он выразился предельно точно; новое объяснение было необходимо только для того, чтобы успокоить Марион. И действительно, два ярко-красных пятна у нее на щеках начали на глазах бледнеть, а вскоре и вовсе пропали.

— Что, на ней свет клином сошелся, на этой вашей художнице? Или мы все-таки могли бы подыскать вместо нее кого-нибудь другого? — спросила Марион почти спокойно, и Бен мысленно перекрестился. — Или она действительно настолько хороша?

— На мой взгляд, да, — кивнул Бен. — Впрочем, мы привезли с собой образцы ее работ, чтобы показать вам… Надеюсь, вы согласитесь с моим мнением.

— Как вы достали образцы, если она отказалась с вами сотрудничать? — холодно осведомилась Марион.

— Я приобрел их в галерее, где они выставлялись. Возможно, я поступил слишком самонадеянно, но… — Бен слегка покраснел. — Если по каким-то причинам образцы не устроят фирму, я не стану настаивать на возмещении расходов. Я готов оставить эти фотографии себе. Это прекрасные работы, и они мне очень нравятся.

С этими словами Бен кивнул Венди, и та отошла к стене, где на небольшом столике лежала большая картонная папка наподобие тех, с какими ходят художники. Распустив тесемки, она достала оттуда три больших цветных снимка, сделанных Мари в Сан-Франциско.

На первом из них, самом простом по композиции, был запечатлен парк: на переднем плане сидел на скамье седой старик в смешной соломенной шляпе и, опершись на трость, смотрел на детей, играющих в песочнице. Неискушенному взгляду снимок мог показаться слащавым и сентиментальным, но это впечатление было обманчивым. На самом деле фотография буквально кричала о сострадании и понимании, а не об умилении или жалости.