Джин Реник - Обещания

— Папа! Курт сделал мне предложение.

В голосе Линны он услышал радость, заставившую вздрогнуть его отцовское сердце. Итак, это случилось.

— И я рад сообщить вам, что Линна согласна, — голос Курта был спокойным и уверенным.

Он говорил с параллельного телефона. Сэм понял, что Линна сейчас в библиотеке, а Курт в холле.

— Мы хотели, чтобы вы узнали первым, сэр.

У Сэма на глазах выступили слезы, и в то же время он почувствовал глубокое облегчение.

В тот вечер, когда праздновали день рождения Линны, молодой человек отозвал его в сторону, чтобы сообщить о своих намерениях. В глубине души Сэм чувствовал, что это не совсем подходящая партия для дочери, но медицинское обследование Сэма свидетельствовало, что в скором времени Линне не на кого будет опереться. Раздосадованный тем, что Курт, видимо, намеренно выжидал, пока он уедет из города, Сэм пожалел, что не может сейчас же попасть домой, чтобы увидеть лицо дочери. Тем не менее, он искренне сказал:

— Что ж, замечательно. Поздравляю тебя, милая.

— Мы еще не назначили день, — голос Курта был таким же искренним, — но надеюсь, что это вскоре произойдет. Я хотел дождаться вашего приезда, сэр, но на следующей неделе у меня деловая встреча в Чикаго, и… Думаю, вы на меня не в обиде.

— Конечно, нет.

Сэм попытался справиться» с нараставшим раздражением.

— Похоже, пора позаботиться о фотографиях и официальном сообщении о помолвке, — сказал он немного насмешливо.

Услышав довольный смех Линны, Сэм освобожденно вздохнул.

— Папочка, мне ужасно не хочется всей этой суеты и шумихи.

С тех пор как с дочерью произошло несчастье, она не любила фотографироваться, но по тону ее ответа он понял, что на этот раз она все-таки согласится, чтобы угодить ему.

— Весь мир должен знать, что моя дочь выходит замуж. Курт, прошу вас, организуйте там все это дело с фотографиями и выберите самую лучшую для первой страницы.

— Да, сэр, я завтра же займусь этим.

— Здесь Алис Файе, — сказала Линна. — Она тоже хотела сообщить о нашем решении. Алис хочет поговорить с тобой.

«А как же иначе!» — подумал он, и у него как-то сжалось и заныло все в животе. Такой эффект произвело на него одно только имя его несчастной жены. Алис Файе была почти на двадцать лет его моложе и, конечно же, рассматривала этот брак исключительно с той точки зрения, что ей предстояло стать бабушкой в ее сорок пять лет, и это приводило Алис в ужас.

— Хорошо, дорогая, но пусть минутку подождет, — сказал Сэм. — Ну что ж, я рад, у меня появился сын. Курт, если вы не возражаете, я бы хотел попрощаться с дочерью. Положите трубку.

Он подождал щелчка, свидетельствовавшего о том, что Курт нажал телефонный рычаг, а потом спросил как можно непринужденнее:

— Ты не сомневаешься, милая? Это действительно то, о чем ты мечтала?

Курт вновь осторожно снял трубку и, закрывая ладонью ее нижнюю часть, стал слушать разговор отца и дочери.

— Мне кажется, он любит меня, и мне не в чем сомневаться.

— Но ты говоришь не слишком уверенно. Сэму нужно было знать наверняка, что чувствует дочь. Ему не хотелось, чтобы в последние дни жизни его преследовало бы предчувствие, что брак Линны может оказаться несчастным.

— Это, скорее всего, не неуверенность. Просто… все это так неожиданно для меня. Когда ты приедешь домой? Я соскучилась по тебе.

— Я тоже скучаю, детка.

Сэм вздохнул, он был так одинок в спальне гостиничного номера-люкс.

— Мне следовало бы сейчас быть рядом с тобой. Я приеду сразу же, как только смогу, обещаю тебе, — сказал он виновато. — Я люблю тебя. А сейчас передай трубку Алис Файе.

На другом конце провода послышался стук колец о телефонную трубку, затем последовала тишина. Он знал, что Алис Файе стоит у аппарата и ждет, когда уйдет Линна, чтобы никто не слышал их разговор.

— Она слишком молода, Сэм, — одному Богу известно, до какой степени была раздражена Алис Файе, и она не скрывала своего крайнего недовольства.

— Дорогая, ты была моложе ее, когда мы поженились, — Сэм знал, что эти слова не понравятся его жене, но ничего не поделаешь, правда есть правда.

— Ты же прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Она почти совсем не знает Курта.

— Ты имеешь в виду то, что она слепая, — он слишком устал, чтобы играть в двусмысленности.

— Да. Знаешь, очень многие мальчики с радостью влюбились бы в богатенькую слепую девочку, — резко ответила она.

Сэм ничего не сказал. Тишина в телефонной трубке звучала его молчаливым осуждением. Линна была сокровищем и занимала в его сердце одно из тех мест, куда он не позволял вторгаться никому.

Алис Файе продолжила атаку.

— Когда ты вернешься? — спросила она.

— Скоро. Мне еще нужно встретиться с двумя людьми в ближайший вторник и на следующей неделе. Затем я сразу же вернусь домой, и мы обо всем поговорим.

— Я хочу обсудить это прямо сейчас.

— Алис Файе, они же не собираются завтра пожениться. Не могли бы мы отложить разговор до моего возвращения? Если мы начнем его сейчас, то поссоримся, а я устал, и у меня нет никакого желания спорить с тобой.

Она немного смягчила тон.

— Хорошо. Но я не допущу, слышишь, не допущу свадьбы до тех пор, пока не буду полностью уверена, что он любит ее, а не деньги Боумонта.

— Главное, чтобы она его любила, — устало сказал он, в его пустой глазнице задергался мускул. — Ну, пожалуйста, пожелай мне спокойной ночи.

— Да-да, ты прав. У вас там уже поздно. Ложись спать.

Сэм положил трубку. Обычно он прислушивался к мнению Алис Файе, но на этот раз он чувствовал, что она не права. Он хорошо знал, что такое — потерять зрение. После автомобильной катастрофы он не видел девять дней. Это были дни ужаса и абсолютной беспомощности. У него остался только правый глаз, и то, что в конце концов к нему вернулось зрение, было для него самым бесценным подарком в жизни. До сих пор он жил надеждой, что чудо произойдет и с Линной.

Его всегда поражало, как хорошо дочь сумела приспособиться к незрячей жизни. Сам же он был опустошен и подавлен, когда его прежде красивое лицо было изуродовано. Сэм никак не мог примириться с этим и, когда вышел из больницы, стал чуждаться людей. Сразу же после окончания университета он поступил в страховую компанию «Мидленд». Двумя годами позже он женился на доброй женщине по имени Луиза Митчелл. Она его обожала. Лицо Сэма к тому времени уже почти зажило, но ставшая хронической боль в левой глазнице мучила постоянно. Боль сопровождалась нервным тиком и не оставляла Сэма до сегодняшнего дня. И эта боль была одним из проявлений его болезни.

Луиза, полная противоположность Алис Файе, была скромной, застенчивой женщиной. На протяжении всей их супружеской жизни она раздевалась в темноте. Сэму всегда доставляло истинное удовольствие окружать ее нежной заботой, и пятнадцать лет их брака прошли безмятежно и счастливо. Она забеременела, когда ей было тридцать пять, что явилось неожиданностью для них обоих. И сразу вся его жизнь пошла кувырком: каждый новый день приносил новые неприятности, все вокруг раздражало, валилось из рук, установленный порядок вещей нарушался.

Он криво усмехнулся, вспоминая, как разительно переменилась с тех пор его жизнь. Когда Сэм оглядывался назад, ему казалось, что тот период разлада был своеобразным предвестником странных событий, произошедших в последующие несколько лет. Кто бы мог подумать, что самая что ни на есть прозаическая поездка в Чикаго на конференцию по делам страхования явится поворотным пунктом в его жизни, началом пути в пропасть хаоса. Теперь он понимал, что новый брак сделал его совершенно другим человеком, иначе воспринимающим окружающий мир и ощущающим свою связь с этим миром. С тех пор на его долю выпало столько лжи, коварства и боли, сколько хватило бы, пожалуй, жизни на три. Но тогда… Через шесть месяцев после того, как Луиза с удивлением обнаружила, что она в положении, и еще через сорок два часа изнуряющих и мучительных усилий на свет появилось беспомощное и хрупкое существо — дочь. Он сразу же безумно полюбил это маленькое чудо, весившее всего четыре фунта и семь унций. Сэм дал ей имя Линна Фейт. Луиза так никогда и не поправилась после тяжелых родов. Они больше никогда уже не спали вместе. Постепенно это отдалило их друг от друга, и Сэм тихо и незаметно замкнулся, ушел в себя.

На следующий год после рождения Линны, весной, у Луизы случился жестокий сердечный приступ, а в тридцать девять лет Сэм оказался вдовцом с маленьким ребенком на руках. Горе подкосило его, он спотыкался, когда шел за гробом. Луизу похоронили на ее родине, неподалеку от Форта Уэйн в Индиане.

В начале апреля, когда жизнь еще не вошла в свою привычную колею, Сэм встретил Алис Файе, женщину, перевернувшую всю его жизнь. Никогда еще он не был так сильно охвачен огнем страсти. Она была нужна ему больше всего на свете. И у него имелось то единственное средство, с помощью которого только он и мог заполучить ее — деньги. Они обручились через два месяца, и сумасшедшая карусель страсти, от которой захватывало дух, вихрем закружила его. Сэм не желал думать о том, что она просто вступила с ним в выгодную сделку, продав свою молодость — ей тогда было двадцать два — и красоту за богатство. Все же остальное, включая и его маленькую дочь, не имело для нее ровным счетом никакого значения.

С того самого момента жизнь Сэма превратилась в какой-то ад. Каждый день обрушивал на него ливень страха, что счастье может вдруг разбиться. Ни одна живая душа не знает, чего стоило ему пережить то время сомнений и тревог. Первого сентября того же года он торжественно вошел в городскую церковь, чтобы заключить брак с Алис Файе Маршалл. И вот теперь замуж выходит его дочь. Жизнь завершила свой полный круг.

Около двух часов ночи в ярко-зеленой спальне своей матери с обитыми ярко-зеленым шелком стенами и такого же цвета раздвинутыми портьерами, подвязанными шелковыми шнурками, на широкой кровати с наброшенным на нее пляжным полотенцем лежала Джолин Лоуэлл и, уставившись вверх, рассматривала ярко-зеленый шелковый балдахин.

— Маделин Лоуэлл никак не может быть моей матерью, — лениво сказала она. — Я ненавижу зеленое.

Вчера ее родители улетели в Лондон. Для ее отца, доктора, это был первый свободный день после четырех недель непрерывной работы. Лежа на полотенце, которое она подстелила, чтобы не запачкать перины потом обнаженного тела, Джолин взглянула на массивные часы, стоявшие на ночном столике. Они показывали лондонское время. На них было две минуты восьмого. У них там утро. Уже в четвертый раз за последние два часа зазвонил телефон, и на этот раз она подняла трубку.

— Доброе утро, мама. Ой, привет, па… — она откатилась от такого же голого и потного, как и она сама, Паркера Боумонта, сдвинув колени и сосредоточившись на том, что говорил отец. — Правда?

После обеда я все время была дома. Я немного поплавала, — она с усмешкой посмотрела на Паркера, — а потом принимала душ. Должно быть, я просто не слышала звонка.

Он соскользнул с кровати и направился на кухню. Она проследила благодарным взглядом за его удалявшейся фигурой со вздрагивающими на ходу крепкими ягодицами и переключила внимание на рокочущий голос отца, спрашивавшего, что бы она хотела получить в подарок на день рождения.

— Привезите мне из Шотландии кашемировую шаль, самую большую, из верблюжьей шерсти, — проинструктировала Джолин отца и, скорчив недовольную гримасу, добавила: — И скажи маме, пусть она, ради Бога, не покупает мне ничего зеленого.

— Мама купила тебе чудесную брошку с ониксом…

— Терпеть не могу оникса и брошек тоже не выношу. Вы готовы пообещать мне все, что угодно, лишь бы не приезжать домой к моему дню рождения, — обвиняющим тоном произнесла она.

— Что ж, кашемировая шаль, так кашемировая шаль, — сказал отец. — Не клади трубку. С тобой хочет поговорить мама.

— Папа, я… — Джолин заскрежетала зубами и стала нетерпеливо отвечать на массу вопросов, беспокоивших ее любящую родительницу.

Куда интереснее было наблюдать за развязной походкой Паркера, неторопливо входившего в спальню с двумя баночками пива.

— Скажи папе, что вчера я разговаривала с Джиллиан, — перебила Джолин мать. — Между прочим, если вы подыскиваете что-то и ей на день рождения, то, напомню, она ведь любит оникс, и… Да, она приедет. Без опозданий… Да, у меня все в порядке.

Джолин взяла одну из открытых баночек пива.

— Это просто здорово — немножко пожить одной для разнообразия.

Она повернула голову и осторожно поцеловала Паркера, вполуха слушая наставления матери.

— Обещаю, — сказала она. — Ну, пока. Дай мне папу, я хочу с ним попрощаться.

И через секунду:

— Папочка, обнимаю и целую тебя много раз. Не забудь, если будете покупать зеленое, то только изумруды. Пока.

«Папочка, обнимаю и целую тебя много раз», — передразнил Паркер.