Маркус часто говорил нам, как он счастлив, что находится в Марчлэндзе.

— Бывало, лежу я на своей узкой больничной койке и думаю, доведется ли мне когда-нибудь попасть в Марчлэндз, — говорил он. — Недели шли за неделями, а меня все не выпускали из госпиталя.

— Наверное, вы были очень больны, Маркус, — отвечала я.

— О, вовсе нет. Это все из-за того упрямого врача. Чем больше я рвался уехать, тем больше, казалось, он укреплялся в своем намерении удержать меня.

— Вы такой мужественный! — говорила Аннабелинда. — Вы несерьезно относитесь к своим ранам. И наша радость, что вы у нас в руках, вдвое превосходит вашу от пребывания здесь.

— Это место я предпочел бы любому другому.

— Я так рада, — говорила Аннабелинда, серьезно глядя на него, — что военные не могут отнять вас у нас… по крайней мере, пока. Мы постараемся удержать вас здесь до самого окончания этой глупой замшелой войны.

— Вы слишком добры ко мне, — отвечал ей Маркус.

— Вы еще увидите, какой доброй я могу быть, — говорила Аннабелинда, и ее глаза обещали очень многое.

Как-то раз я застала майора под явором в одиночестве.

— Как чудесно! — воскликнул он, — Мне почти никогда не удается увидеться с вами наедине.

— Вы всегда выглядите вполне счастливым.

— Сейчас я счастливее, чем обычно.

— Вы всегда говорите людям то, что им хочется услышать. Ваши слова правдивы?

Маркус накрыл мою руку своей.

— Не всегда, но в данный момент да.

Я засмеялась.

— Для вас льстить так же естественно, как дышать.

— Ну, людям это приятно… и что здесь плохого?

— Но, если вы так думаете…

— Лесть полезна. Как я уже сказал, она радует людей. Вы же не хотите, чтобы я ходил и огорчал их?

— Это очень похвально, но ведь со временем люди увидят вашу неискренность.

— Только такие умные, как… вы. Большинство с жадностью проглотят ее. Если им хочется это услышать, почему бы не выполнить их желания?

Но с вами я буду абсолютно правдив, уверяю вас.

При вашей проницательности бесполезно вести себя иначе. В данный момент я счастлив находиться с вами наедине и видеть, что вы стали очень привлекательной молодой леди. Вы были совсем ребенком, когда мы встретились впервые.

— Теперь я почти на два года старше.

— Вот-вот достигнете волшебного возраста. Но не взрослейте слишком быстро, хорошо?

— По-моему, вы сами торопили меня.

— Я хочу, чтобы вы сохранили эту цветущую невинность. Прелесть шестнадцати лет. Хорошо сказано! Не спешите узнать о безнравственности этого мира.

— Думаю, за последние два года я узнала довольно много.

— Однако это не испортило вас. Вы сохранили вашу восхитительную свежесть. Скоро вам исполнится семнадцать. Когда ваш день рождения?

— В сентябре. Первого числа.

— Почти через три месяца.

— Но будете ли вы здесь еще?

— Непременно. В случае необходимости буду симулировать. Заморочу голову доктору Эджертону, и он настоит, чтобы меня оставили.

— Но к моему дню рождения вы наверняка выздоровеете?

Маркус улыбнулся и коснулся своей груди.

— Пуля, попавшая сюда, что-то натворила. Старушка нога еще станет более или менее нормальной, она мало беспокоит врачей и не позволит мне задержаться здесь. Но вот о другой ране я должен задуматься.

— Меня это даже радует, ведь тогда вы не вернетесь на фронт.

— Вам так этого не хочется?

— Конечно. Я много думала о вас, когда вы были на Галлиполийском полуострове.

— Жаль, я не знал.

— Но вы, наверное, догадывались. Мы все думали о вас… и о дяде Джеральде.

— Вы думали обо мне, и это главное…

Мы ненадолго замолчали, а потом я сказала:

— Вы знаете очень много обо мне и моей семье, а я о вас почти ничего.

— Рассказывать особенно не о чем. С восемнадцати лет я в армии. Такова традиция в нашей семье.

— Дядя Джеральд что-то говорил о вашем древнем роде.

— Все мы из древних родов. Бог знает, в каких далеких временах можно найти наших предков… возможно, тогда они все жили на деревьях или в пещерах.

— Разница в том, что вам известно, кем были ваши предки и чем они занимались века назад. Вы из тех, которые…

— Пришли вместе с Завоевателем? Вы это имеете в виду? Полагаю, что да. В нашей семье всегда было достаточно спеси… и тому подобного.

— Традиций, — подсказала я.

— Вот именно. В нашем роду на протяжении веков всегда занимались лишь определенными вещами. Мы должны помнить это и продолжать в том же духе. Второй сын всегда становится военным.

Старший, конечно, управляет имением. Третий посвящает себя политической деятельности, а если есть еще и четвертый, то бедняга становится священником. В прошлом это означало, что мы имели представителей семьи во всех влиятельных сферах.

Так мы участвовали в управлении страной. Так было в шестнадцатом веке, так должно быть и в двадцатом.

— И вы все смиренно подчиняетесь?

— Попадались и мятежники. В прошлом веке один занялся торговлей. Неслыханно! Он сколотил состояние, восстановил разрушившееся родовое поместье, поставил семью на ноги. Но они продолжали считать, что в его жизни есть что-то позорное.

— Ну, по крайней мере, вы исполнили свой долг и не стали белой вороной.

— Но и не совсем черной.

— По-моему, семья должна гордиться вами.

— Нет… Я уже должен стать фельдмаршалом или хотя бы полковником. А у меня нет никакой надежды. Война — это время для повышения в звании. Но я устранен от участия в ней.

— Разве ваша семья этого не понимает?

— О да, но в действительности это не принимается во внимание. Я должен был хотя бы получить медаль, желательно Крест Виктории.

— Бедный Маркус! Может, лучше родиться в обыкновенной семье, такой, как моя?

— Она далека от обыкновенной. Возьмите вашу мать. Превратить свой дом в госпиталь!

— Вас не тяготит необходимость следовать таким высоким образцам? спросила я.

— Нет. Ведь я не всегда следую им. Привыкаешь к компромиссам. Таков наш тайный девиз.

Соблюдение внешних приличий — это все, что требуется.

— Но вы же стали военным.

— Это в какой-то степени меня устраивало. В восемнадцать лет я был слишком бездумен для собственных честолюбивых желаний.

— А сейчас?

— О, я до конца своих дней останусь правоверным Мерривэлом. Я буду служить, пока не выйду в отставку, потом, возможно, обоснуюсь в деревне.

Там есть красивый старый дом, не такой впечатляющий, как наше родовое поместье, но на протяжении веков его всегда занимал кто-нибудь из младших сыновей. Мой дядя, который жил в нем, недавно умер, и теперь там обитает его сын. Думаю, в его планы входит перебраться в одно из наших более мелких поместий на севере. Тогда этот дом станет моим… Когда я выйду в отставку, я смогу обосноваться там и помочь брату с родовым имением. Такая жизнь мне подойдет.

— И вы исполните свой долг перед семьей.

— Я женюсь и заживу своим домом. Я должен жениться до тридцати лет.

— Это один из ваших семейных законов?

— Так полагается. Сыновья должны к тридцати годам устроить свою семейную жизнь и начать увеличивать число людей на земле… или, скажем, в своем семействе. Мое время на исходе. Вы знаете, что мне двадцать восемь?

— Правда?

— Я довольно стар по сравнению с вами.

— Вы никогда не состаритесь.

— Ах! Кто же из нас сейчас льстит?

— Но говорить правду не означает льстить, ведь так?

— Но вы сказали это, чтобы сделать мне приятное.

— Я просто сказала то, что думаю.

— О… вот вы где. — К нам приближалась Аннабелинда. — Маркус, сказала она, — вы давно сидите здесь? Я не уверена, что это разумно. Сейчас довольно прохладно.

— А1 — воскликнул Маркус, — Прекрасная Аннабелинда! Вы пришли составить нам компанию?

— Я принесла вашу куртку. — Аннабелинда набросила куртку ему на плечи. — Я увидела вас в окно и подумала, что она вам пригодится.

— Как я люблю, когда меня балуют!

— На самом деле я искала Люсинду, — продолжила Аннабелинда. — Твоя мать недавно спрашивала о тебе. Я решила, что ты, наверное, где-то в парке.

— Пойду узнаю, что нужно матушке, — промолвила я. Маркус поднял брови в знак покорности судьбе.

— Пока я прощаюсь с вами, — прибавила я.

Дойдя до дома, я оглянулась. Аннабелинда сидела на скамейке, близко придвинувшись к майору Мерривэлу, и они громко смеялись.

Я нашла маму.

— Я тебе нужна? — спросила я.

— Ну, не особенно, но раз уж ты здесь, то могла бы отнести эти полотенца сестре Барроус.

* * *

Через несколько дней, когда мы закончили утром занятия, мисс Каррутерс сказала:

— Люсинда, я должна вам кое-что сообщить.

Вы первая узнаете об этом.

Я ждала.

— Как вы знаете, скоро день вашего семнадцатилетия.

— Первого сентября.

— Вот именно. И вам уже не нужна гувернантка.

— Моя мама что-нибудь говорила об этом?

— Нет. Но это так, правда?

— Думаю, да. Но я надеюсь… ну, мама всегда считала, что вы приносите в госпитале большую пользу. Она говорит, что не знает, что и делала бы без всех своих помощников.

— Дело в том, что я выхожу замуж.

— Мисс Каррутерс 1 Она, улыбаясь, потупилась. Трудно было вообразить себе мисс Каррутерс смущенной, но сейчас она была именно такой.

— Доктор Эджертон сделал мне предложение.

— Поздравляю! Я так рада! Он очень милый человек.

— По-моему, тоже, — сказала мисс Каррутерс, — мы поладили с самого начала, а теперь… он попросил меня стать его женой.

Я думала о том, что слышала о докторе Эджертоне. Его жена умерла шесть лет назад. Ему было около сорока. Его сын и дочь уже имели собственные семьи и не жили с ним. Я решила, что это идеальный вариант, и сразу подумала, что теперь мисс Каррутерс никогда не придется жить со своей кузиной. Как чудесно!

Она, без сомнения, думала о том же.

— Я уже сказала Дэвиду — доктору Эджертону, — что буду продолжать заниматься с вами, пока вам не исполнится семнадцать.

— О, вы не должны думать обо мне. Мне уже почти семнадцать, и в любом случае скоро начнутся школьные каникулы.

— Доктор Эджертон все понимает. Мы собираемся объявить о нашей свадьбе на вашем дне рождения. Бракосочетание состоится в октябре. Если ваша мать позволит мне здесь остаться до октября.

— Ну конечно! Как все замечательно! Я так рада!

Я крепко обняла ее.

— О, Люсинда, — сказала она, снисходительно смеясь. — Сколько в вас энергии! Мы прошли вместе через много испытаний, и мне хотелось, чтобы вы первая узнали обо всем. Теперь я сообщу вашей маме.

— Она так обрадуется за вас. И вы можете продолжать помогать в госпитале. Разве это не чудесно! Миссис Эджертон! — прибавила я медленно, наслаждаясь звучанием этих слов.

— Вы меня рассмешили и одновременно расстроили, — сказала очень довольная мисс Каррутерс. — Но, похоже, все действительно складывается очень удачно.

Она казалась другим человеком. Она вся светилась. Было ли это вызвано ее влюбленностью или счастливой уверенностью в завтрашнем дне? Ведь жизнь гувернантки так зависит от случая.

Мы сидели, и мисс Каррутерс рассказывала о докторе Эджертоне, о том, как с самого начала они стали хорошими друзьями.

— Конечно, мы иногда встречались в госпитале, — сказала она. — И часто гуляли в парке. С этого все и началось.

— Я нахожу это замечательным, — сказала я ей.

— И когда осознаешь, что не обрушься на нас эта ужасная война… не будь мы вынуждены покинуть школу в такой спешке… присоединись я к некоторым другим учителям…

— Но вы этого не сделали. Я помню, как вы заявили, что останетесь до тех пор, пока не уедут все английские девочки.

— А ваша мама была так добра ко мне. В этой цепочке событий большую роль играл случай.

— Не показывает ли это, что все не так плохо?

Из самого худшего может возникнуть что-то хорошее. Возможно, мы всегда будем вспоминать это время.

— Думаю, я не забуду его до конца своих дней, — сказала мисс Каррутерс.

* * *

Маму новость привела в восторг.

— Я много думала о мисс Каррутерс, — сказала она. — Я понимала, что ее интересует, сколько времени еще ты будешь в ней нуждаться. Я собиралась попросить ее остаться помогать раненым. Думаю, теперь она так и поступит, ведь доктор Эджертон тесно связан с госпиталем. Все сложилось для них обоих наилучшим образом. Я всегда считала доктора Эджертона одним из тех мужчин, которым необходима жена. Он был слегка потерянным после смерти Мэри. Поэтому я очень довольна, а мисс Каррутерс словно стала другим человеком. Ее всегда тревожили мысли о будущем. Как и большинство гувернанток. А о твоих занятиях мы можем не беспокоиться, ведь тебе уже почти семнадцать. И с Чарльзом все в порядке, он каждый день берет уроки у священника. Конечно, мы должны будем отправить его в школу, но пока с этим можно немного повременить. Я не хочу, чтобы он уезжал из дома, пока идет война. Мне надо иметь всех вас при себе. Мне не нравится, что ваш отец постоянно в Лондоне, но, по крайней мере, он почти всегда проводит конец недели здесь.