Марселла Бернстайн - Обет молчания

— Я обдумала твое предложение. — Она ложечкой подцепила кофейную пену.

Поди догадайся, какой еще номер выкинет эта неуравновешенная девушка, думал про себя Майкл, с ней лучше соблюдать осторожность и дистанцию. Он молча откинулся на спинку стула и закурил маленькую черную сигару.

— Ты прав, — продолжала она. — Я повидаюсь с ней. Ничего другого мне не остается. Пора наконец разрубить этот узел. У меня такое ощущение, что мы скованы одними наручниками, сколько ни беги — все равно оказываемся плечом к плечу. — Она заглянула ему в глаза. — Я встречусь с ней, но извиняться не стану. Мне не в чем извиняться перед ней. И перед тобой тоже.

— Ты не должна передо мной извиняться. Ты мне ничего не должна. Ты сама решишь, о чем тебе говорить с Сарой. Я не хочу, чтобы ты думала, что я тобой манипулирую. — Он чувствовал, что дистанция между ними вновь сокращается и он не в силах этому сопротивляться. Он потянулся через стол и накрыл ее руку своей рукой. — Хочу уточнить еще один момент. Меня коробит, когда ты называешь то, что произошло между нами, «актом».

Она замерла, изумленная его неожиданными словами. Майкл ощутил ее внутреннее состояние по руке, застывшей в воздухе. В следующее мгновение она перевернула руку, взяла его ладонь и поднесла ее к лицу. От удивления Майкл не знал, что и делать. Приложив ее к щеке, она закрыла глаза. Майкл чувствовал нежное тепло ее кожи и легкое подрагивание ресниц. Продолжая держать его ладонь в руках, Кейт коснулась губами его пальцев. Он резко выдохнул. Звук, соединивший в себе горечь муки и страсть.

Выждав время, к столику направился официант, чтобы узнать, не желают ли они заказать что-нибудь еще, но остановился на полпути, прикованный к месту недвусмысленно интимным общением пары, выражением доверия на лице женщины, позой мужчины, нежно склонившегося над ее головой. В недоумении он пожал плечами и вновь принялся шлифовать до блеска бокалы.

Они так и сидели, никого вокруг не замечая, и надо же было такому случиться — как раз в этот момент мимо навеса проходили три монахини из монастыря Пречистой Девы в Снегах, одна из них передвигалась в инвалидной коляске. Они возвращались с факельной процессии обратно в пансион, сестра Эндрю надоумила их переждать дождь в кафе.

Любопытная по своей природе, она, конечно же, обернулась, чтобы мельком оглядеть посетителей, сидящих за столиками. Она узнала мужчину — отца Майкла, с ним рядом сидела женщина, и — о силы небесные! — она сразу догадалась о том, что между ними происходит. Ничего не сказав об этом своим спутницам, она целомудренно отвела взгляд.

Взгляд этот, исполненный удивления, не ускользнул от Сары, которая стояла рядом и наблюдала за тем, как ручейки дождевой воды стекают в неглубокие канавки. Обернувшись, сестра Гидеон увидела свою сестру-близнеца. Увидела впервые за четырнадцать лет.

К краю одежды статуи, окрашенной в нежно-голубой цвет, был прикреплен клочок бумаги с незамысловатым посланием: «Прошу тебя, исцели Сьюзи».

У Святой Девы было одухотворенное ангельское лицо, ее одежда в белых и голубых тонах была покрыта копотью от бесчисленного множества свечей паломников.

Проходя через грот по дороге в купальни, Сара потратила полчаса на то, чтобы, подчиняясь общему движению, маленькими шажками протискиваясь в толпе, жаждущей поглазеть на святыню, помолиться или просто посидеть на одной из скамей, выставленных рядами перед Святой Девой в Пещере, приблизиться к ней.

Грот, освященный ее чудесным явлением, напоминал Саре аквариум, который она однажды посетила с экскурсией во время школьных каникул, воздух здесь был таким же влажным. В этом гроте Богородица предстала перед простой крестьянской девочкой Бернадеттой. Зеленые растения вились за ярко освещенной стеклянной витриной. Каменные стены отливали глянцевым блеском, отполированные прикосновениями рук паломников.

Сара прислонилась лбом к темному камню, ища утешения. Здесь она могла излить свои чувства, освободить душу, избавиться от горечи, снедающей ее изнутри, не дожидаясь, пока она вырвется наружу.

Своды этой пещеры слышали огромное множество молитв, исполненных надежды и желания. Но она не могла просить того, чего по-настоящему хотела, в молитве.

Она жаждала смерти своей сестре Кейт — общительной, неуправляемой и вспыльчивой. Кейт, которая нужна была ей для того, чтобы доминировать, Кейт, которая давала ей ощущение собственной значимости и целостности и которая теперь отнимала отца Майкла у Церкви и у Бога. Сара видела это собственными глазами там, в кафе, в верхней части города, читала чувства, написанные на их лицах, видела, как их тела склонились друг к другу, словно растения, что тянутся к свету. Сара, приученная трезво смотреть на вещи и подвергать сомнению мысли и поступки, на этот раз изменила себе. Она не желала сознаться в том, что ее сердце разъедала ревность. Немыслимое, невыносимое чувство. Она отказывалась видеть себя в его власти. С потерей Кейт Сара ощутила себя никому не нужной. Сара, рожденная несколькими минутами позже, привыкшая распоряжаться и диктовать свои правила, утратила роль лидера.

Ее нынешний образ жизни мало отличался от образа жизни Кейт, она избрала его по доброй воле, чтобы пережить схожие чувства, познать одни и те же истины, чтобы держать туго натянутую незримую нить их отношений под контролем. В монастыре ей было так же одиноко, как ее сестре, она жила в уединении, скрывшись за монастырскими стенами. Ее не волновало, когда освободится Кейт и освободится ли вообще. Когда это произойдет, — если вообще произойдет — они, возможно, воссоединятся. Больше года она пыталась общаться с ней, натягивая нить. А теперь ее давило ощущение внезапно подступившей внутренней пустоты.

Жизнь без Кейт казалась ей бессмысленной: Кейт была средоточием ее жизни, ее абсолютным смыслом.

И тут на тебе, совершенно случайно она узнает, что Кейт начинает новую жизнь, в которой прекрасно обойдется и без нее. А она, Сара, остается ни с чем.

Она не могла отвести глаз от сестры и священника, которые, забыв обо всем на свете, были поглощены друг другом. Забыли и о ней. В этот момент в ней что-то оборвалось, что-то ушло безвозвратно.

Со всех сторон ее стискивали люди, волны людской толпы несли ее к гроту. Она благоговейно прикоснулась к Святой Деве, поцеловала ее и достала свою бумажку. Таких бумажек здесь, без преувеличения, были сотни, на разных языках. Даже на японском. Саре запомнилась одна — мольба о Сьюзи. Она прикрепила рядом с ней свою.

Чудодейственные купальни располагались в низких каменных зданиях дальше и вмещали двенадцать ванн для омовений. Монахини остановились у одной из женских ванн и заняли место в хвосте длинной очереди из утренних паломников, терпеливой и жизнерадостной, вторящей усиленной динамиками молитве, транслируемой по местной радиосвязи.

«Salve regina…»

Вместе с другими пятью женщинами Сару препроводили в вестибюль. Она вошла в кабинку за бело-голубой шторой и разделась. Кафельный пол был мокрым, в неглубоких желобках стояла вода. На крючке висело голубое одеяние, в него надлежало закутать свое тело.

Так же, не говоря ни слова, ее и еще одну женщину кивком позвали в другую комнату, к бассейну прямоугольной формы, напоминающему римскую ванну, наполненному водой. На одной из двух или трех помощниц, плотной женщине средних лет с мощными предплечьями, поверх была надета еще одна накидка, вся мокрая, неприятно приклеившаяся к телу, но это не имело никакого значения: это была своего рода тренировка духа, послушание. Женщина положила на руку сухую накидку и жестом велела Саре спуститься по лестнице.

В дальнем углу на выступе стояла маленькая статуэтка Святой Девы, перед ней лежали молитвенные карточки, некоторые были написаны на языках, которых она не знала. Сара прошептала свою молитву и откинулась назад, позволив помощницам быстро окунуть себя в воду, погрузив тело до шеи.

Для Сары, которая с детства боялась воды и не умела плавать, эти мгновения показались изощренной, нескончаемой пыткой. Она крепко зажмурила глаза, стиснула губы и зажала уши, пятнадцать секунд растянулись вечностью, невесомые, бездонные, вобравшие в себя только ощущения ее собственного тела.

Вопреки ожиданиям, вода оказалась теплой, почти горячей. Вода была ледяной только тогда, когда ее, чистую, наливали утром и меняли в полдень. Просто удивительно, насколько быстро под воздействием сотен омываемых тел она начинала походить на суп.

Трезвый ум подсказывал ей, что эту, самую что ни на есть обычную воду берут из подземного горного ключа, каких тысячи. Уж во всяком случае, никакого чудотворного и исцеляющего действия у нее не было. В туристском путеводителе было сказано, что в ней мало минералов, но ей так отчаянно хотелось верить.

Это священное место было провозглашено местом исцеления, ритуал купания сам по себе представлял символ испытания верой. Купальни были главной достопримечательностью, центром притяжения маленького шумного городка, переполненного людскими массами. Случаи исцеления действительно имели место, они заносились в специальную книгу, их передавали из уст в уста. Восстанавливалось зрение, начинали двигаться парализованные ноги, излечивались различные недуги. Люди вновь обретали полноценно функционирующие руки и ноги, речь и слух.

Сара задержала дыхание. Приятное тепло заструилось по всему телу: возможно, в этом и состояло чудо исцеления, венец долгих страданий от чужой физической боли. Женщины вновь поставили ее на ноги, по телу стекали ручейки теплой воды. Она выбралась на другой конец ванны, все действо заняло не более минуты.

С нее сняли мокрую одежду, дали взамен сухую, синюю, и она пошла переодеваться. Полотенец не было, знающие люди говорили, что если святую воду вытереть с тела досуха, она потеряет свою магическую силу.

Ее кожа покрылась мурашками, она поспешила переодеться. На то, чтобы облачиться правильно, всегда уходит масса времени: длинные панталоны, нижняя рубашка, нижние юбки, сутана, накидка, головной убор — шапочка, завязки и платок.

Сара дождалась сестру Эндрю, и они вместе пошли назад по бульвару и набережной. Она будто заново родилась, очистилась от греха, излилась как вода.

Вечером следующего дня стрелки часов показывали без десяти минут десять, когда Кейт прекратила писать, подняла голову и прислушалась.

Откуда-то издалека доносились отголоски благодарственной молитвы. Сквозь открытые настежь ставни в комнату проникал нагретый за день воздух. Почти стемнело. В свете уличных фонарей угадывались зигзаги бесшумного полета летучих мышей.

«Радуйся, благодатная…» Звук то нарастал, то угасал, но по-прежнему никого не было видно.

Что это может быть? Репродукторы? Подойдя к окну, она посмотрела вниз, в темноту узкой серой улицы. В сумерках был различим лишь одинокий силуэт прохожего, который с трудом толкал впереди себя инвалидную коляску, скребя колесами о мостовую. В коляске сидел закутанный по самые уши человек.

Майкл склонился над столом, углубившись в кипу ксерокопий материалов Медицинского бюро регистрации случаев чудесного исцеления — на их ксерокопирование ушло два часа, — и что-то бормотал вполголоса.

— Судя по голосам, факельное шествие в самом разгаре. Оно начинается в девять часов. Ты должна увидеть это. Феерическое зрелище! Тысячи богомольцев, несущие зажженные свечи под стеклянными колпачками, торжественной процессией обходят грот.

— Пойдем посмотрим!

Майкл снисходительно улыбнулся ей, как ребенку, с детской непосредственностью и восторгом познающему необъятный мир.

— В следующий раз. На сегодня назначена встреча с Сарой. Мы с тобой присоединимся к ним завтра. — Он перевернул страницу и добавил: — Если хочешь, выйди на балкон, с балкона должно быть хорошо видно.

Кейт с опаской посмотрела в сторону кованой балконной решетки высотой в половину человеческого роста.

— Ненавижу высоту, — объяснила она. — Сколько себя помню, всегда ее боялась.

Она вернулась к письменному столу. Тишину вечера нарушала тихая старомодная мелодия. С редкими порывами теплого ветерка со стороны таинственной невидимой процессии в окно залетало едва различимое: «Благословенна ты…»

Кейт подняла голову.

— Неужели ты серьезно думаешь, что она придет?

Словно в продолжение разговора, в комнату постучали.

Кейт посмотрела на дверь, но не двинулась, чтобы встать и открыть ее. Напротив, она отошла к окну, вглубь комнаты и заняла позицию наблюдателя. Майкл, не желая казаться навязчивым, спросил:

— Может, мне все-таки лучше уйти?

— Нет. Пожалуйста, останься.

Еще до того, как сестра Гидеон — Сара — вошла в комнату, Майкл ощутил, что ее нервы напряжены до предела. Такой он никогда прежде не видел ее. Резко очерченные, решительные черты лица под широким белым платком, тело, укутанное складками длинного, до пола, черного одеяния и серой накидки, натянуто как струна. Левая рука висит на маленькой перевязи, правая покоится под рукавом. Зная Кейт не первый день, Майкл только теперь начал понимать, насколько сильной и неразрывной была связь между этими двумя женщинами. Руки Сары, скрытые от его взора, были сцеплены ровно таким же образом, что и у Кейт, — от избытка эмоций.