Я страшно обрадовалась. Я уже забыла, что ожидала увидеть Маркуса.

— Роберт! — воскликнула я.

Он застенчиво улыбнулся. Цвет хаки не шел ему, делая его каким-то другим. Роберт выглядел бы иначе, если бы уже стал офицером и получил элегантную форму, но этого еще не произошло. Он казался очень бодрым и здоровым, немного загорел и отчасти утратил ту нескладность, которая так шла ему.

Я бросилась к Роберту, и мы крепко обнялись.

— Как чудесно снова увидеть тебя! Я все время задавала себе вопрос, когда же ты приедешь.

— Я чувствую то же самое, — ответил Роберт. — Кажется, прошла целая вечность. Я уже все знаю о вашей поездке домой. Наверное, это было настоящее приключение.

— О да.

— К счастью, твой дядя смог организовать, чтобы вас вывезли оттуда.

— В противном случае нам пришлось бы передвигаться вместе с беженцами.

— Я слышал, что вас доставил майор Мерривэл. Я страшно переживал, думая о вас в этой школе. Надо же было оказаться именно в Бельгии!

— Я часто задаю себе вопрос, что там сейчас происходит. Мадам Рошер, владелица школы, очень высокомерная аристократка. Я пытаюсь понять, как все может обернуться для нее.

— Очень неприятно находиться в оккупированной стране, надеюсь, нам никогда не придется испытать это.

— Конечно, не придется! Это совершенно немыслимо. При всех обстоятельствах есть Ла-Манш.

Для Франции все иначе.

— Это так. Я часто думаю о дедушке. И мама тоже. У нас нет сведений, что происходит в Бордо.

— Мне кажется, что месье Бурдон сможет позаботиться о себе.

— Мне тоже так кажется, но нам хотелось бы знать наверняка.

— Роберт, расскажи мне о себе.

— Ну, сначала приходилось трудно, но я привык. К моему большому удовольствию, мы много занимаемся верховой ездой, постепенно входят в привычку и распорядок дня, и приказы, которые надо немедленно выполнять. Это не вызывает отрицательных эмоций. Возникает замечательное ощущение товарищества, и ты испытываешь удовлетворение, когда, вконец измотанный, ложишься в постель и спишь, спишь до самого подъема.

— Ты очень скучаешь по дому, Роберт?

— По многим причинам, да. Но мы должны воевать и победить. Оставаясь дома, нам никогда не сделать этого.

— На сколько тебя отпустили?

— Осталось три дня. Два я уже провел дома, а остальные буду здесь, в Лондоне.

— Как хорошо!

— Мать и сестра приехали со мной. Отец вынужден остаться. У него столько работы.

— Он возражал против твоего приезда сюда?

— Ты же знаешь, какой он. Всегда готов войти в положение и сделать то, что хочет его семья. И, конечно, мама и Аннабелинда сказали, что мы должны провести время в Лондоне, чтобы повидать тебя и твоих родных.

— Я так рада, что ты здесь.

— Я очень давно тебя не видел. С прошлого Рождества. Только подумать! Мы никогда еще не расставались так надолго.

— Мне не верится, что мы должны расстаться.

Как ты собираешься провести свое увольнение здесь?

— С тобой…

— Какая замечательная перспектива!

Роберт взял меня за руку и заглянул в лицо.

— Ты действительно так считаешь, Люсинда?

— Конечно.

— Ты немного изменилась.

— В чем?

— Повзрослела.

— Мы все время взрослеем.

— Я имею в виду, что дело не в том, что прошел год. Думаю, это война и то, что ты увидела во время вашего страшного путешествия. Я слышал о ребенке.

— О да. Ты должен взглянуть на Эдуарда.

— Ужасно было видеть смерть этой женщину… и с твоей стороны замечательно взять на себя заботу о ребенке.

— Я знала, что ты поймешь.

— Ты не могла поступить иначе. Я слышал, что он славный малыш.

— А ты знаешь об Андрэ Латур?

— Да, Аннабелинда рассказала мне. Она говорила, что майор Мерривэл был просто великолепен.

— Да.

— Я хотел бы оказаться на его месте, Люсинда.

— Ну, ты находился на военной подготовке, и поэтому, я думаю, дядя Джеральд поступил правильно.

— Наверное, это было необычно… все вместе…

— Теперь я дома, и все хорошо. С нами приехала мисс Каррутерс, школьная учительница. Она стала моей гувернанткой.

— Ну конечно, тебе же всего пятнадцать.

Роберт вздохнул, и я сказала:

— Ты как будто находишь это достойным сожаления.

— Ну, — признался он, — мне бы хотелось, чтобы ты была немножко постарше. Скажем, семнадцатилетней.

— Семнадцать? Разве это такой уж зрелый возраст?

— Это возраст, когда ты можешь начать думать о будущем.

— Я считаю, что о будущем можно думать в любом возрасте.

— Я имею в виду строить планы… разумные планы. — Я казалась озадаченной, и он продолжал:

— Ничего. Мы поговорим об этом потом. Чего бы тебе хотелось? Пойти в театр? Жаль, мы не можем покататься верхом. Мне бы хотелось пронестись галопом по полям.

— Мы можем немного погулять. Как обычно.

— Это было бы здорово. Мы смогли бы сбежать от всех?

— Ты именно этого и хочешь?

— Да, — сказал Роберт.

— Думаю, поскольку это твое увольнение, тебе и выбирать.

В комнату вошла Аннабелинда. Она нежно поцеловала меня.

— Я решила, что мой взрослый брат сделает тебе сюрприз. Как ты его находишь?

— Я считаю, что он выглядит великолепно, а повидаться с ним просто замечательно.

— Я знала это наперед. Люсинда — твоя большая поклонница, Роберт.

— Взаимно.

Аннабелинда рассмеялась. Она находилась в хорошем настроении.

Вошла ее мать. Тетя Белинда выглядела очень элегантной, они с дочерью были удивительно похожи. Тетя величественно заключила меня в свои объятия.

— Дорогая Люсинда! Как приятно видеть тебя!

Вошла моя мама.

— Какой прекрасный сюрприз появление Роберта, правда? — сказала она.

Я согласилась.

— Я так рада, что ты здесь, — прибавила матушка, обращаясь к Роберту.

— О, мне хотелось увидеть вас всех.

— И в особенности его милую Люсинду, — добавила Аннабелинда.

— Роберт как раз говорил, чем ему хотелось бы заняться. Я сказала, что это его отпуск и он должен сам решать.

— И у него всего три дня, — добавила мама.

— Ничего, — сказал Роберт. — Я их использую на полную катушку.

Мы отправились на обед.

Аннабелинда поинтересовалась, где мисс Каррутерс и Андрэ Латур.

— Мисс Каррутерс — ярая приверженка условностей, — объяснила мама. — В некоторых случаях обедает с нами, но, по-моему, делает это с явной неохотой. Что касается Андрэ, то она весь день находится в детской с Эдвардом, но очень часто обедает с нами.

— А как поживает малыш? — спросила тетя Белинда.

— Замечательно. Нам уже не представить наш дом без него.

— Как все прекрасно устроилось! — сказала тетя Белинда. — Ты всегда была милым человеком, Люси.

— Я не уверена, что это комплимент, — засмеялась мама.

— О, это комплимент, Люси, дорогая. Кстати, вы еще виделись с этим славным майором Мерривэлом?

Аннабелинда насторожилась, наблюдая за мной.

— Нет, — ответила мама. — В такие времена военные постоянно заняты.

— Какая жалость! Мы разминулись с ним в тот раз, когда он приходил на обед. Мне Маркус Мерривэл показался таким обаятельным человеком.

— Очень обаятельным, — подтвердила мама.

— И из такой хорошей семьи. Эта ужасная война… она прямо все портит.

— Она все продолжается и продолжается, — сказала мама. — А теперь мы еще объявили войну Турции. Столько горя за эти три месяца, и разве не ужасно, что враги потопили «Добрую Надежду»и «Монмут»?

— Я отказываюсь говорить об этих жутких вещах, — сказала тетя Белинда. — С меня хватит и с тебя, наверное, тоже, Люси. Я думаю, это Джоэль сообщает дома все эти ужасные новости?

— Об этом пишут в газетах, — резко ответила мама.

— А мой Роберт беспокоится о земле. В военное время мы должны выращивать больше зерна. Но хватит о сражениях! Довольно! Ходить по магазинам гораздо занимательнее! Я считаю, что мы не должны махнуть на себя рукой только потому, что идет война, — промолвила тетя Белинда, вызвав улыбку моей матери.

Потом Роберт рассказал несколько забавных историй из жизни в Сэлисбери Плэйн.

— Становишься спартанцем и стоиком, — сказал он.

Подражая старшему сержанту, он повторил несколько его саркастических высказываний об изнеженности некоторых новобранцев. «Теперь ты в армии, и здесь нет мамочки, чтобы целовать своего крошку и заботливо укрывать ночью». Среди офицеров оказался один, которому явно доставляло садистское наслаждение измываться над теми, кто выказывал признаки слабости.

Роберт рассказал нам, как новички что-то праздновали в местном кабачке, и этот садист, инструктор по верховой езде, напился до бесчувствия. Он даже не понял, что с ним произошло. Несколько новобранцев отнесли офицера на плац, раздели, сложили одежду и оставили его там.

— Должен сказать, что на следующее утро он все же появился в конюшне, и это приключение не оставило на нем никаких следов. Вел он себя, словно ничего не произошло, и ни словом не обмолвился об этом инциденте.

— Он получил по заслугам, — сказала тетя Белинда.

— Все-таки он стерпел месть тех, над кем издевался, а значит, в нем есть что-то хорошее, — сказала мама.

— Будьте уверены, Люси во всем найдет хорошее! — язвительно заметила тетя Белинда.

— Ну, обычно в каждом и в самом деле есть что-то хорошее, — сказала я.

— Я вижу, что ты воспитала дочь в своем духе, Люси, — промолвила тетя.

— И правильно сделала, — сказал Роберт и продолжал:

— По крайней мере, он пожал то, что посеял.

Думаю, он считал это жестоким, но справедливым.

— Ну, мы с Аннабелиндой не такие добрые, как ты и твоя дочь, Люси, — сказала тетя Белинда. — Мы бы злорадствовали, правда, дорогая? Мы бы оставили его вдобавок и без одежды. Тогда вы бы посмотрели, приступил ли бы он к своим обязанностям, благородно игнорируя причиненное ему зло.

— Мы не настолько уж ненавидели его, — объяснил Роберт. — Он жесток, но не очень-то легко обучать неопытных новобранцев.

— Пока мы в городе, надо сходить в театр, — сказала тетя Белинда, меняя тему разговора.


Эти три дня мы с Робертом провели вместе. Мы наслаждались прогулками по Лондону. Нам нравилось одно и то же, и мы почти читали мысли друг Друга.

Проходя по Вестминстерскому мосту, мы вспомнили, как я забыла перчатки на скамейке в Грин-Парке и нам пришлось вернуться за ними. Роберт, как и я, мог воскресить в памяти нашу радость и возбуждение при виде этих перчаток на скамейке на том же самом месте, где я их оставила. Мы оба преисполнялись благоговением, проходя мимо величественных палат парламента. На фоне текущей Темзы эти огромные башни в готическом стиле казались очень древними, хотя им еще нет и сотни лет. Они олицетворяли в наших глазах то, чем мы дорожили: дом, нашу страну, частью которой мы всегда с гордостью и благодарностью ощущали себя.

Теперь это чувство становилось еще сильнее. Мы сражались, спасая себя от иноземного господства, мы сражались, чтобы в такие маленькие страны, как Бельгия, не мог безнаказанно вторгаться враг.

Роберт отправлялся на поле боя, я одновременно и тревожилась за него, и гордилась им.

Мы часто ходили в Грин-Парк и смотрели на уток. Мы отыскали скамейку, на которой я когда-то забыла перчатки. Это рассмешило нас, и мы начали вспоминать разные случаи из прошлого.

— Похоже на то, Люсинда, — сказал Роберт, — что наши жизни всегда оказывались переплетены.

— Это потому, что наши матери — подруги.

— Вы с Аннабелиндой как сестры.

— Да. Так было всегда. Хотя я так мало вижу подругу в этот приезд.

— Я думаю, они с матерью сговорились оставить нас вдвоем.

— Ты так думаешь?

— О, это очевидно. Я не жалуюсь.

— Я тоже, думаю, они ходят по магазинам. Они всегда это делают, когда приезжают в Лондон.

— Они были бы рады приобрести здесь особняк, но, поскольку твои родители оказывают нам гостеприимство, не видят в этом особой необходимости. И мой отец против.

— Но, я думаю, они бы его уговорили.

— Я тоже так думаю. У меня был замечательный отпуск.

— Надеюсь, тебе будет не слишком тяжело возвращаться к этому ужасному инструктору по верховой езде.

— Мне тяжело расставаться с тобой.

— О, Роберт, я не хочу, чтобы ты уезжал.

Он взял мою руку и сжал ее:

— Пиши мне, Люсинда.

— Конечно.

— И рассказывай мне обо всем, что происходит.

— Я буду… и ты тоже.

— Я думаю, мои письма будут проходить цензуру.

— Мне не нужны военные сведения, меня интересуешь только ты.

Роберт рассмеялся.

— У меня будет еще один отпуск, а потом мне должны присвоить офицерское звание.

— И это может означать немедленную отправку на фронт.

— Думаю, что да.

— Возможно, к тому времени война уже окончится.

— Кто знает? Люсинда, а ты кажешься взрослее. Я имею в виду, старше своих лет.