Жаклин Брискин - Обитель любви

— Не беспокойся, — прервал он ее. — У Тессы есть дом.

— У Тессы? — На этот раз удивилась Лайя. — Это твоя двоюродная сестра?

— Она живет в одном из новеньких бунгало к югу от отеля «Беверли-Хиллс».

— Ты видишься с ней?

— Время от времени, — ответил он. — Заглядываю.

— Вот как! — В ее бесцветных глазах зажглись грозные огоньки.

— Лайя, у нас с тобой все держалось на соплях. Мы скрывали это, изображали крепкую семью, но этого не было и в помине.

— Спасибо, капитан Вэнс!

— Вини меня одного.

— А ее отец знает?! Ее мать?! По-моему, ваши отношения не очень-то обрадуют великого князя и великую княгиню Лос-Анджелесских!

— Слушай, я же освободил тебя от супружеской клятвы, — сказал он, поворачиваясь к двери.

— О, как великодушно! Ты и эта... тупая корова, твоя сестричка! Я даже не представляла, что она способна с кем-то переспать! Ведь она у нас такая сдержанная, такая возвышенная! Кстати, возможно, у нее действительно нет того, что есть у любой женщины... Возможно, в этом и состоит ее прелесть. С такой по крайней мере не надо строить из себя великого любовника, спустившегося с небес на землю!

Когда Лайя сквернословила, ей всегда хотелось выставить его кастратом. Но почему она так разозлилась? Он ведь дал ей то, что она просила...

Кингдон взялся за ручку двери.

— Ну и прекрасно! Иди, соси ее вымя!

— Заткнись! — рявкнул он. — Не трогай ее!

— Почему это? Кингдон, милый! Знаешь, как религия называет такие отношения? Кровосмешением!

Кингдон дал ей пощечину. Она прикрыла красную щеку рукой.

— Вот за это ты ответишь, — прошипела Лайя. — Ответишь!

— Ничего, — изменившимся голосом сказал он. — Мне не жалко. Все, что в доме, можешь оставить себе.

10

Пока он укладывал свои вещи в чемоданы из свиной кожи, спокойствие вернулось к нему. Он решил спросить у Лайи, как он может со своей стороны ускорить их развод, который у католиков может тянуться бесконечно.

Он поднял руку, чтобы постучаться в дверь ее комнаты, но замер. Изнутри доносился голос жены. Слов было не разобрать, но она ворковала, как голубка. «С мужиком каким-то болтает, — подумал он. — Интересно, кто это? Какой-нибудь покровитель, от которого зависит ее карьера? Может, Дэвид Манли Фултон? Нет, женщины его не интересуют. Какой-нибудь режиссеришка, продюсер или актер. Более влиятельный, чем я». Гнев его растаял. Он никогда не был злопамятным. Лайя в своих трусиках, расшитых лилиями, пытается добиться успеха. За дверью послышался смех. Жена явно пыталась соблазнить собеседника.

«Дай-то ей Бог получить роль», — подумал Кингдон.

Он спустился вниз и попросил недавно нанятого слугу отнести его чемоданы в «шевроле».

1

Кингдон поднялся с постели. Тесса, еще не вполне проснувшись, наблюдала за ним сквозь ресницы. Контуры его фигуры расплывались, и она видела только различных оттенков пятна: черные густые волосы, загорелые руки и шея, широкие плечи и узкую спину, малиновый шрам. Он накинул синий халат и, ступая босыми ногами, вышел из комнаты. Она перекатилась на его половину постели, вдыхая его запах.

В наследство от прабабки-индианки Тесса получила не только блестящие черные волосы, но и способность жить вне времени. Тесса не подгоняла и не подстегивала события. Она чувствовала, что не такая, как все. У нее не было «внутренних часов». Вокруг все куда-то торопились. Впрочем, у Тессы было и то, что роднило ее с окружающими: она умела наслаждаться счастьем.

Она лежала сейчас, уткнувшись в подушку Кингдона, и вспоминала, как он приехал к ней пять дней назад. Незадолго до этого ушел, а через несколько часов вдруг вернулся. Вынес из машины чемоданы и весело объявил: «Меня вышвырнули из дома!»

Затем он, ничего не приукрашивая, передал ей свой разговор с Лайей. Тесса не спрашивала, каковы теперь его намерения. Он переехал к ней. Она была счастлива.

Даже та молчаливая, а порой и высказываемая вслух настойчивость, с которой он пытался склонить ее к аборту, не омрачала ее счастья. «Я подожду до тех пор, пока будет уже поздно что-то делать, — сонно подумала она. — И тогда он смирится с ребенком. Все вышло случайно. Та гадкая штука, должно быть, прохудилась».

Несмотря на то, что она понимала и чувствовала его боль как свою, Тесса не собиралась сдаваться. Она всегда хотела иметь ребенка, и теперь настал ее час.

«У меня будет малыш», — мечтала она, вдыхая запах Кингдона.

Она лежала и думала о ребенке. Тесса уже давно и подолгу думала о нем. В отличие от большинства беременных женщин она общалась с ним не только через пуповину. В своем сознании она ясно видела сына. Он будет высокий, худощавый, черноволосый. Она представляла себе, как ловко он размахивает руками, бегает, кидает мячи, пинает их... После трех лет работы в сиротском приюте она способна была смотреть на ребенка без сентиментальности. Она понимала, что ее сын вполне может оказаться эгоистом. Тессе вдруг представилось, как он стоит, широко расставив ноги, и бросает вызов Кингдону... Перекатившись на свою половину кровати, она вновь заснула.

— Тесса!

Кингдон держал в руках поднос. Она села на кровати, он опустился рядом. На подносе лежала газета, на ней желтый цветок гибискуса. Он вставил его Тессе в волосы. Потом оценивающе осмотрел ее и сказал:

— Ты слишком коротко постриглась.

Он протянул ей чашку кофе и осторожно, чтобы не расплескать дымящийся напиток из своей чашки, откинулся на спинку кровати, поджав ноги.

— На заднем дворе два перепела и лань, — сказал он. — Лань жует ветку жимолости, а перепела роются в твоих грядках.

— Ну и милости просим, — ответила она. — Как сейчас на улице?

— Тучи.

— Это хорошо, — сказала Тесса. На сегодня у Кингдона было намечено переснять некоторые сцены. — Значит, ты останешься дома.

— В мае такое часто бывает по утрам. Но тучи скоро рассеются.

— Вряд ли!

— «Посмотрите на молодую парочку, которой, кроме как о погоде, уже и говорить не о чем. Неужели ничто не может скрасить их вечер?» — процитировал он рекламу сочинений Эллиота, лукаво глядя на Тессу.

Она рассмеялась, и в ту же секунду зазвонил телефон. Оба уставились на аппарат на столике с ее стороны кровати.

— Это ассистент режиссера, — произнес Кингдон, — он решил напомнить мне, что сегодня рабочий день. Не отвечай!

Но Тесса, отставив чашку, уже сняла трубку.

— Тесса? Это я, Лайя. Мне нужно поговорить с Кингдоном. — Она крикнула: — Немедленно!

— Привет, Лайя, — тихо сказала Тесса, сильно покраснев. — Подожди минутку.

Она поставила аппарат на середину кровати.

— Да? — сказал в трубку Кингдон.

— Нам нужно увидеться!

— Пожар? Где горит?

— О, Кингдон, прошу тебя, не надо! Я в отчаянии!

— Я приеду, — сказал он.

— Я не из дома. Можно мне самой приехать? Пожалуйста!

Кингдон взглянул на Тессу. Лайя так громко кричала в трубку, что она все слышала. Тесса согласно кивнула.

— Беверли-драйв, квартал 600, — сказал Кингдон. — Тут только один дом, не ошибешься.

Он повесил трубку и с минуту молчал.

— Я так и знал. Счастье не бывает долгим.

Скинув халат, он пошел в ванную принять душ.

2

В Голливуде работали много и напряженно, но это окупалось. Нувориши из местных кутили почем зря, и порой «сор» — их любовные похождения, пристрастие к выпивке, кокаину, опиуму и так далее — выносился из дома. Самой громкой трагедией последних лет стала история с Оливией Томас, о которой упоминал Римини. Впрочем, в последнее время заголовки бульварной прессы изрядно поскучнели, ибо Голливуд и Лос-Анджелес, несмотря на кажущуюся отчужденность, умели хранить свои тайны. Скандалы были не нужны туристам, от которых здесь получали большие доходы. Скандалы могли остановить их наплыв. Поэтому и Лос-Анджелес, и Голливуд были заинтересованы в том, чтобы сохранить лицо столицы кино.

Лайя прибыла не на белом «роллс-ройсе», а на втором «шевроле» из гаража Орлиного Гнезда. Она подъехала к самому дому, чтобы даже этот незаметный автомобиль был не виден с дороги. На ней была шляпка с плотной вуалью и длинное черное пальто.

Тесса открыла заднюю дверь, чтобы пропустить в дом свою бывшую подругу. Лайя тут же юркнула вовнутрь.

— Привет, Лайя, — смущенно приветствовала ее Тесса.

За всю жизнь Тесса по своей воле не совершила ни одного поступка, за который ей было бы стыдно. Но сейчас, впуская Лайю в дом, где она жила с ее мужем, она залилась краской.

Лайя сняла шляпку с вуалью, тупо уставилась на Тессу, наконец узнала ее и кивнула.

— Где Кингдон? — резко спросила она.

— Мы завтракаем. — После этих слов Тесса покраснела еще сильнее. Она приняла шляпку и пальто Лайи. — Мы едим... Хочешь к нам присоединиться?

В небольшой столовой стол был накрыт на троих. Лайя села и дрожащими пальцами достала из сумочки золотой портсигар. Кингдон поднес зажигалку.

Тесса продолжала стоять.

— Вы тут поговорите, — сказала она.

— Нет, — крикнула Лайя. — Останься! Мне нужна помощь...

При этих словах миленькое личико Лайи искривилось.

— В чем дело? — спросил Кингдон.

В столовую, шаркая, вошла Лупа. Она принесла оладьи, от которых пахло апельсинами. Лайя подождала, пока старая мексиканка уйдет.

— Лупа почти совсем глухая, — сказала Тесса, когда за служанкой закрылась дверь. — Из кухни она точно не услышит ни слова.

— Ты уверена? — спросила Лайя.

Тесса кивнула.

— Лайя, в чем дело?

Кингдон привык к сценам, которые ему закатывала Лайя, но сейчас видел, что она всерьез напугана.

Лайя потушила сигарету, закрыла лицо руками и разрыдалась. После секундного колебания Тесса наклонилась к ней и, желая утешить, положила руки на ее сотрясающиеся плечи. Наконец Лайя успокоилась.

— Дэвид... — своим высоким, почти детским голоском произнесла она.

— Дэвид Манли Фултон? — спросил Кингдон.

— Да, Дэвид.

— Что с ним? — В Кингдоне закипал гнев. — Передумал насчет твоего участия в «Умирающем лебеде»?

— Он уже ничего не может передумать! — Глаза Лайи сверкнули. — Он мертв!

— Мертв... — эхом отозвалась Тесса.

— Дэвид Манли Фултон?! — воскликнул Кингдон. — Как же так?..

— Его застрелили!

— Может, это самоубийство? — спросил Кингдон.

— Он убит, — ответила Лайя.

Тесса снова положила свою руку ей на плечо, утешая.

— Почему об этом ничего нет в газетах? — спросил Кингдон.

— Еще никто не знает.

Кингдон бросил на жену острый взгляд.

— А тебе кто сказал?

В столовой повисла пауза. Слышалось только шумное прерывистое дыхание Лайи.

— Лайя!

— Я сама видела. — Она содрогнулась. — Он лежит поперек кровати. Лежит и смотрит в потолок. Я так испугалась, что сама чуть не умерла. Я не знала, что делать. Я не знала! Я так испугалась! И тогда позвонила тебе...

— Почему мне? Почему не в полицию? — После паузы Кингдон спросил вдруг: — А что ты вообще у него делала?

Лайя вновь закрыла лицо руками.

— Кингдон, — прошептала Тесса. — Не торопи ее.

— Наоборот! — вскричала Лайя. Ее щеки были в разводах от потекшего грима. — Каждая секунда дорога! Помнишь, я попросила у тебя развод?

— Чтобы посвятить себя искусству, — сказал Кингдон.

— Не только. Я собиралась выйти замуж.

— За Фултона?! — воскликнул Кингдон потрясенно.

— Да, за Дэвида.

— Но ведь всем известно, что он...

— В этом-то все и дело. С одной стороны, он гомик, а с другой... Словом, ему нравятся и мужчины, и женщины... Ну, ты понял, что я имею в виду. Прошлой зимой он нанял на должность секретаря одного мальчишку. А мальчишке нужны были деньги, и он пригрозил разоблачить Дэвида. У Дэвида было «это» не только с ним. Он рассказывал ему и о других своих любовниках. Порой они занимались «этим» чуть ли не в открытую! — Она говорила, все повышая и повышая голос и все менее связно. — А ты знаешь, как тут все боятся скандала. Дэвид Манли Фултон — один из самых талантливых наших режиссеров, но на это никто бы не посмотрел. Подобные разоблачения могли убить его! Для того, чтобы как-то опередить события, он и собирался жениться на мне.

— И тем самым доказал бы свою преданность искусству, — заметил Кингдон. — И твою тоже!

Лайя не обратила внимания на его язвительный тон.