Жаклин Брискин - Обитель любви

Три-Вэ в каске и с закатанными рукавами рубашки, обнажавшими его загорелые волосатые руки, сидел на корточках на своей бурильной платформе на Сигнал-хилл. Он смотрел на участок Шелла. Во время обычной работы по защите от грунтовых вод бригада Шелла внезапно обнаружила, что в пробуренной скважине нефть поднялась на семьдесят футов. Слух об этом мгновенно разнесся по соседним участкам. Шелл был вынужден возвести высокий забор, чтобы зеваки не снесли его вышку. Люди осаждали этот забор, оставляя неподалеку свои машины.

Глядя на эти запыленные авто, Три-Вэ улыбался. Ему вспоминались давнишние опасения Бада, что их неочищенная лос-анджелесская нефть, столь богатая бензином, который тогда считался примесью, не найдет сбыта. А по поводу «экипажа, работающего на бензине» Бад сказал, что это вполне возможно... когда-нибудь в двадцать четвертом веке.

Три-Вэ встал и потянулся. На платформе горкой лежала вырытая земля. Он уставился на нее. Буровая установка работала сама по себе. Солнце стояло в зените. Осторожно ухватившись за нагретую рукоятку мозолистыми руками, Три-Вэ взял лопату. Он медленно погрузил ее в вырытую землю. Его бородатое лицо приняло сосредоточенное выражение. Он кинул несколько комков в кадку с водой. На ее поверхности тут же появилась масляная пленка.

Работавший рядом инструментальщик вытер потный лоб рукавом и подошел посмотреть. Он воскликнул:

— Следы нефти!

Да, что ни говори, это было хорошим предзнаменованием.

А спустя четверть часа из недр земли донесся глухой рокочущий звук, который угрожающе нарастал.

Три-Вэ понял, что это. Поняли и трое рабочих дневной смены. Они спрыгнули с платформы и бегом бросились вдоль забора Шелла вверх по склону холма, ломая ногами сухие сорняки.

Над самым верхним блоком бурильной установки Шелла в небо рванулся мощный черный гейзер. Он достигал более ста десяти футов в высоту. Рабочие бригады Шелла пустились в дикий пляс под этим черным душем, они сжимали друг друга в объятиях и радостно кричали, но крики мгновенно заглушал рев бьющей струи. Столпившиеся за забором зеваки тоже кричали, всех их, незнакомых людей, объединяло сейчас чувство благоговейного восторга, ведь они присутствовали при историческом моменте...

У Три-Вэ машинально сжимались и разжимались кулаки. Вокруг собралась вся бригада.

— Черт возьми, Три-Вэ! Ты станешь миллионером, самым богатым человеком в Лос-Анджелесе!

— Десять акров этакой землицы! О Иисус, десять акров такого богатства!..

Три-Вэ выбрался из толпы и побежал в небольшое кафе, приткнувшееся у подножия холма. Зал был пуст. Владелец, бывший моряк торгового флота, и посетители толпились сейчас у участка Шелла и ликовали вместе со всеми. Три-Вэ достал из кармана истрепанный листок бумаги с загнувшимися краями, захватанный грязными пальцами. Написанный на бумаге телефонный номер с трудом читался.

Тесса недавно провела телефон к себе в кабинет. Услышав на другом конце провода ее голос, он спросил:

— Ты помнишь эти строчки: «Как мотылек к звезде стремится, как ночь стремится к утренней заре, в печали тяга зародится к тому, что вдалеке»?

— Шелли? — догадалась она.

— Точно. Радоваться тому, что вдалеке, всегда легче, Тесса.

— Не для меня, — ответила она. — Я всегда хотела, чтобы моя счастливая звезда была рядом. Это звучит по-женски, да?

— Значит, ты уже об этом задумывалась?

— И еще как!

— Я тоже. Для меня достижение поставленной цели означает осознание своей смертности.

— Что вы хотите этим сказать, дядя? У вас пошла нефть?

— Нет, но она хлещет у Шелли. Следующим буду я.

— О дядя!..

— Да, это я, твой дядя. А кто другой, по-твоему, может, не боясь, показать свою глупость, читать стихи своему благодетелю?

Тесса молчала.

— Тесса? Ты слушаешь?

— Я плачу... Дядя, я так за вас рада...

— Голос у меня мрачный, но ты не обращай внимания. Знай: такой замечательной услуги мне в жизни еще никто не оказывал. Никогда!

Повесив трубку, Три-Вэ бросил на стойку бара монету за разговор. Больше он никому звонить не стал. Оперся обеими руками о засыпанную крошками стойку бара и замер. В тот день, когда в Лос-Анджелесе забил первый фонтан, он, весь черный от нефтяного душа, бегом бросился в город. Пробежал целую милю, даже не заметив этого. Он хорошо помнил, какой переполох вызвало его появление в магазине скобяных товаров Ван Влита. Отец запомнился ему грязным, с гордо выпрямленной спиной, в сюртуке. Он вспомнил, как смеялся тогда от радости молодой еще, светловолосый Бад. Вспомнил, как Амелия удивленно взглянула на него своими темными глазами. Три-Вэ тогда охватил страх, что она не простит его. Но удивление в ее глазах сменилось прощением. Тогда эта хрупкая очаровательная девушка, будучи женой брата, уже носила под сердцем ребенка. От него, от Три-Вэ! Только Три-Вэ узнал об этом позже.

Десятого сентября нефть пошла и на его участке. К тому времени на Сигнал-хилл уже было налажено оживленное движение грузового транспорта. Сюда везли буровое оборудование и ставили вышки: топоры стучали днем и ночью. Представители нефтяных компаний предлагали огромные суммы за нефть и бензин. Здесь получили работу те, кто до этого ни разу в жизни не бывал на нефтяных промыслах. Шлюхи уже расставили свои палатки. Проститутки поджидали клиента снаружи, снова и снова утюжа для вида одну и ту же рубашку. До тех пор, пока внутрь не входил кто-то из рабочих, закрывая за собой полог. Иногда шахты загорались, и нефтяные компании использовали для борьбы с огнем пар из паровых котлов, грязь, стофунтовые заряды динамита...

На шумном Сигнал-хилл, где он, бывало, грезил о мифическом острове, на Сигнал-хилл, где неудачи только добавляли ему упрямство, Три-Вэ стал миллионером.

8

Жарким октябрьским утром новый шофер-китаец отвез Лайю и Кингдона — мимо суматошного и шумного Сигнал-хилл, — в лос-анджелесскую гавань. Репортеры поджидали их на пирсе, где стояла «Султанша». Кингдон и Лайя поднялись на палубу и там позировали фотографам.

— Миссис Бэлл, почему вы решили отправиться в Париж?

— Я получила приглашение на съемки, — ответила Лайя.

— Кто продюсер?

— Я назову вам его имя... Но только после того, как соглашусь на эту роль. — Она очаровательно улыбнулась. — Но могу сказать уже сейчас: это будет нечто очень значительное, чего у меня еще не было.

— Капитан Вэнс, а вы едете в Париж?

— Увы, у меня много работы.

— Но вы же только что закончили вашу последнюю картину...

— А на следующей неделе я начинаю сниматься в очередном боевике, где опять буду летать. Называется «Покорители поднебесной выси».

Заверещала какая-то дамочка-репортер:

— Но путешествие через Панамский канал вполне могло бы стать вашим вторым медовым месяцем!

— Мне это уже говорили, — ответил Кингдон.

— Значит, у вас все хорошо?

— Мы все та же небесная парочка, — ответил Кингдон. — А теперь прошу простить нас...

Они ушли с палубы.

В каюте Лайи стояло пять огромных корзин с лилиями. Визитных карточек среди цветов не было, так как все они были присланы Кингдоном.

— Если тебе что-нибудь потребуется, телеграфируй, — проговорил он.

— Спасибо, милый.

— Тебе известно имя того человека в Акапулько? — спросил он, доставая из корзины бутылку шампанского.

— Сеньор Антойя, — сказала она, уходя в ванную за стаканами.

Хлопнула пробка, Кингдон разлил шампанское.

— Счастливого пути, — сказал он.

— О сеньоре Антойе, дорогой, можешь не беспокоиться.

— Я о тебе беспокоюсь, — сказал он и выпил. — Лайя, если тебе что-нибудь понадобится... Мы останемся друзьями, помни об этом.

— Ты и так уже столько сделал для меня, — сказала она. — Почему ты так старался?

— Черт его знает!

— Тебя трудно понять, — продолжала Лайя. — Может быть, поэтому тебе все и удается.

— Если что, Лайя, не стесняйся...

— Во Франции я собираюсь много работать, — ответила она, улыбнувшись дежурной улыбкой.

— Да, я знаю, — солгал он, зная, что ни один режиссер на земле уже никогда даже близко не подпустит ее к кинокамере.

— Я думаю, они не обратят внимания на эту дурацкую «Книгу обреченных», — сказала, бодрясь, Лайя. — Они там все просто помешаны на американцах.

Догадывалась ли она хотя бы смутно о том, что «Книга обреченных» — пожизненный приговор? Он надеялся, что не догадывается.

Кингдон чмокнул ее в щеку.

— Береги себя, Лайя, — сказал он.

— Мистер Незнакомец, вы лучше за собой присмотрите. Если кто из нас первым нарвется на неприятности, так это вы.

1

Как-то ноябрьской ночью в Орлином Гнезде во всех комнатах на первом этаже горели эвкалиптовые дрова.

В гостиной был самый большой камин, и здесь было теплее всего. Это почувствовала Юта, решившая еще раз обойти весь дом и проверить, все ли готово. Комната была обставлена массивной мебелью, что вполне устраивало Юту, но не нравилось Лайе. Юта переставила на другое место пепельницу, открыла коробку с соленым миндалем и сунула в рот один орех. Хрустнула им и удовлетворенно кивнула. Будучи хозяйкой меблированных комнат, она славилась своей первоклассной едой. Она неодобрительно покосилась в сторону бара на ножках с открытыми дверцами. Несмотря на «сухой» закон, в нем было множество бутылок. Она повернулась к зеркалу в золоченой раме.

Слегка наклонив голову, Юта принялась изучать свое отражение. Бриллиантовая брошь в форме самолета, подаренная ей на день рождения Чарли Кингдоном, сверкала на огромной левой груди, приколотая к расшитому мелким гагатом платью. На складке под подбородком покоилось бриллиантовое колье. Она перебирала согретые ее телом камни, любуясь новым перстнем с сапфиром и запонками с сапфирами и бриллиантами. Три-Вэ сказал, что ни к чему так разряжаться для семейного обеда. Когда он говорил о вкусе и манерах, Юта почти всегда прислушивалась к мнению мужа. В другой раз она согласилась бы с ним, но только не сегодня. Сегодня были приглашены Бад, Амелия и Тесса, но Юта ни за что не назвала бы предстоящую трапезу «семейным обедом». Этот день должен был стать триумфом ее семьи. Три-Вэ посоветовал ей убрать все драгоценности в сейф, оставшийся от Лайи в гардеробной. Но ведь эти бриллианты были атрибутом победы, которой Юта так долго ждала. И их спрятать?!. Нет, она не собиралась этого делать.

До нее донеслись тяжелые шаги. Кто-то спускался по лестнице.

В гостиной появился Три-Вэ. Уперев руки в бока, Юта изучающе разглядывала мужа. С трудом подавила довольную улыбку. «Великолепно смотрится, — решила она. — Сразу видно, что из хорошей семьи».

— Поправь галстук, — сказала она.

Он подошел к ней, пытаясь просунуть палец под жесткий воротник накрахмаленной рубашки.

— Пора уже привыкать к нормальной одежде, — сказала она, поправляя ему галстук.

Для Юты Три-Вэ, несмотря на его седую бороду и волосы, оставался ребенком. Его задумчивость все еще беспокоила ее. О нем она заботилась больше, чем о сыновьях. Послюнив палец, она пригладила его взлохмаченную бровь.

— Вот так-то оно лучше, — сказала она. — Три-Вэ, сегодня твой праздник!

Она подошла к бару, налила стакан скотча и подала ему.

— О! — удивленно произнес он. — Спасибо, Юта.

— Только сегодня, — сказала она, присев на красивый резной стул. — Одно им не понравится. То, что Лайя в Париже. Чарли Кингдон не бросал ее в трудную минуту. Она могла ему ответить тем же. Он должен был заставить ее приехать! — Юта сунула в рот еще один орех, разрываясь между раздражением и радостью от своего триумфа. Радость одержала верх. — У нас три прекрасных сына! А Чарли Кингдон даже знаменит! И ты теперь так же богат, как и Бад.

Три-Вэ сосредоточенно смотрел на огонь в камине.

— Не уходи в себя. Скажи что-нибудь.

— Бад очень рад за меня, — сказал Три-Вэ.

— Бад?! Ха! А чего ему радоваться, коли теперь он не первый богач в семье?

— Он еще сто раз купит и продаст меня со всеми потрохами, — сказал Три-Вэ. — Я не умею обращаться с большими деньгами.

— Ты всегда себя недооценивал! Неудивительно, что он столько раз оставлял тебя в дураках.

Три-Вэ допил свое виски.

— Юта, я всегда хотел догнать его. А он лишь защищал меня. По крайней мере до тех пор, пока... — Три-Вэ осекся и направился к бару.

— Ты уже выпил свое, — предупредила Юта.

— Ты же сказала, что сегодня мой праздник. — Он плеснул в стакан на два пальца виски. — Бад никогда не был мелочным. Мне потребовались годы, чтобы понять это. Это он настоящий Гарсия, а не я. Это он ухаживал за умирающим отцом. Все наши родственники, нуждающиеся в помощи, шли к Баду. Он позаботился о «маминых людях». До сих пор дает им работу или посылает деньги. Он построил в Лос-Анджелесе больницы, дал денег на университет, думает разбить парки...