— Я... я уже научилась.

— Я тоже. Тело само управляет нами. Это как розовый куст, который обрезают так, чтобы расцвела одна большая роза.

— Плохое сравнение. Я по-прежнему очень люблю тебя.

— А я тебя. Раньше я даже испытывал греховное чувство...

— Не надо.

— Дай мне договорить. Я хочу, желаю тебя так часто, потому что ты мой запретный плод.

— О Кингдон!..

— Не смотри на меня так печально, любимая. В этом есть и хорошая сторона. Со мной тебе нечего опасаться измены. Меня никогда не потянет к другой женщине. Зачем? Зачем грешить украдкой, когда можно заниматься этим под крышей собственного дома?

— Не надо...

— Надо, черт возьми! Надо! — Он запустил стаканом в статую. Тесса вздрогнула, когда он разбился. — Почему? Спроси у моего папаши! Ты единственное, что у меня было хорошего в жизни, а он замарал и это единственное!

— Никто нас ничем не замарал.

— Я думаю иначе, — сказал Кингдон. — Я думаю иначе, любимая.

3

Сидя в своей комнате у открытого окна, Амелия услышала звук разбитого стекла. Она подошла к окну и выглянула в сад. Кингдон сидел рядом с Тессой, уткнувшись лицом в ее плечо. В этой позе разделенной печали было что-то очень интимное. Амелия тут же отвернулась и посмотрела на свинцовое от туч небо. На коленях у нее лежала раскрытая книга. Она снова принялась читать, но сосредоточиться уже не могла и опять посмотрела на предгрозовое небо.

Она сидела, как всегда, прямо, не прислоняясь к спинке стула, но глаз заметил бы, что она слегка сутулится, словно под тяжестью непосильного груза.

— Он пьет, — прошептала она. — Он все время пьет.

Порой, заглядывая во внутренний дворик вечером, она видела Кингдона, который, сгорбившись, сидел за подносом с коктейлями. Позже Тесса помогала ему подняться в спальню.

— Это я во всем виновата, — снова прошептала Амелия.

Балу перестали давать кислород, и она немного успокоилась. Амелия чувствовала, что внутренний кодекс чести обязывает ее поговорить с племянником и с Тессой. Но дочь снова заверила ее, что не сомневается в отцовстве Бада. Кингдон же нацепил на свое смуглое, как у всех Гарсия, лицо маску циничной улыбчивости. Поэтому Амелия была потрясена и испугана, когда вдруг он заплакал. «Мужчины не плачут», — повторяла она про себя до тех пор, пока не вспомнила, что много лет назад держала его на руках еще грудным младенцем. Вспомнив об этом, она обняла его. Кингдон был стройнее, тоньше Бада и казался более беззащитным. Он осторожно высвободился из ее объятий.

— Вы мне нравитесь, тетя Амелия, — произнес Кингдон. — А вашу дочь я люблю. Нас нельзя разлучить, разъединить. Она говорит, что наш союз священен. И давайте оставим все так, как есть.

Его сарказм и слезы так подействовали на Амелию, что она не решилась снова ему возражать.

Одну из гостевых комнат в доме приспособили под кабинет Бада, поэтому из дальнего конца коридора доносился равномерный гул мужских голосов. Амелия чувствовала себя бесконечно одинокой. Она была сейчас так же несчастна, как много лет назад, тем летом, когда покончил с собой ее отец. Но тогда она была еще ребенком, ничем не могла помочь отцу и только смотрела, как он мучается и в конце концов уходит из жизни...

Она вновь выглянула в сад. Кингдон и Тесса, взявшись за руки, медленно шли к бассейну. Они уже не казались несчастными, но душа Амелии все равно была переполнена предчувствием большой беды.

«Я должна что-то предпринять, — думала она. — Но что?»

Она была все еще погружена в свои мысли, когда вдруг услышала на лестнице звук шагов Тессы. Амелия открыла дверь.

— Тесса, милая, у тебя сейчас найдется для меня минутка?

Когда дочь вошла в комнату, Амелия обратила внимание на то, что ее голубые глаза лучились каким-то внутренним светом, а лицо выражало задумчивую мечтательность. Она не знала, с чего начать.

Наконец спросила:

— Как ты думаешь, будет дождь?

— Небо затянуло тучами, — ответила Тесса.

Амелия опустилась на стул и стиснула колени.

— Мне кажется, я плохо знаю Кингдона, — сказала она. — Но он воспитанный молодой человек, и его воспитанность проявляется небрежно, как и должно быть. Он также сложный человек, Тесса. Скажи, он всегда так много пил?

Счастье в глазах дочери померкло.

— Мне кажется, в то время, когда я с ним познакомилась, он вообще не пил. Но с тех пор, как он пришел в кино... Мистер Римини говорил мне, что, став артистом, он начал пить. Я знаю об этом. Но в моем присутствии ему хватало одного коктейля или стакана вина.

— Значит, его теперешнее состояние... необычно?

— Я так волнуюсь, мама, — несчастным голосом произнесла Тесса. — Но не знаю, как на него повлиять. Читать нотации? Бесполезно. Запирать бар на ключ? Тоже не выход. В любом случае это не остановит его. Я все надеюсь, что он сам справится...

— Сам справится? Ты надеешься? Тесса, ты же прекрасно знаешь, отчего он пьет.

— После ранения ему очень хотелось вновь подняться в воздух. Но он боялся даже подойти к самолету. И что же? Поборол страх, справился с ним.

— Но это не одно и то же.

— Ему казалось, что на земле он как в ловушке.

— Тесса, настоящее положение дел куда сложнее! Он получил религиозное воспитание...

— Не надо, мама! — упрямо прошептала Тесса. — Не надо, это все равно бесполезно. Не трать попусту время. Мы с Кингдоном через такое прошли... Разлука между нами немыслима.

Сказав это, Тесса сильно побледнела.

— Прости, милая, если я тебя обидела. Я не хотела. Не понимаю, почему за грехи родителей должны расплачиваться дети. Но когда это происходит, родители всегда показывают себя не с лучшей стороны.

— Он и вправду хочет вернуться в лоно церкви. Получение согласия папы на брак много значит для него.

Амелия выглянула в сад и потом вновь обернулась к дочери.

— Где он сейчас?

— В гараже, возится с машиной. Он едет на «Зефир-Филд».

На лице Амелии отразилась тревога.

— Надеюсь, он не собирается подниматься в воздух в такую погоду?

— Нет. Просто хочет повидаться с Тексом. Когда он узнает о предстоящем визите дяди, то всякий раз под каким-нибудь предлогом уходит из дома. Дядя ни в чем не виноват, и это Кингдону известно, но в глубине души он продолжает считать его виновником и поэтому заставляет себя быть злым.

— Да, по-настоящему злому человеку легче было бы все перенести, — сказала Амелия. — Но, увы, в нашей драме нет злых персонажей.

— Мама, я хотела тебя спросить... Это важно не для меня, а для Кингдона... Можно ли каким-нибудь образом точно установить отцовство? Ты слышала что-либо об этом?

— Нет, — проговорила Амелия дрожащим голосом. — И потом... может быть, тебе не стоит так интересоваться этим... потому что правда может оказаться слишком тяжелой...

— Неужели и ты в это веришь?! — прошептала Тесса потрясенно. — Почему из-за какого-то мгновения все подняли такой шум?! Почему для всех это так важно?

— Потому что это на самом деле важно, — ответила Амелия.

Ее охватил страх, подобный тому, который охватывает человека во сне, когда кажется, что его душат. Она всем сердцем любила дочь. Еще до ее рождения готова была принести ради нее любую жертву. Она чувствовала, что готова на это и сейчас. Но на этот раз от нее никто не требовал жертв. Ей оставалось только смотреть в несчастные голубые глаза дочери — голубые глаза Бада — и не находить себе места от тревоги.

Тесса обняла мать.

Когда она ушла, Амелия попыталась забыть о страхе, вернувшись к чтению. Может, и в самом деле есть способ проверить?.. А вдруг это все изменит к лучшему?

4

За полчаса до этого в Орлином Гнезде Юта раскладывала на столе фишки для игры в маджонг. Шофер уехал за гостями — тремя женщинами, с которыми Юта познакомилась в церкви святой Екатерины.

Дверь из кабинета открылась, и на пороге появился Три-Вэ.

— Я иду к Баду, — сказал он жене. Его спокойный голос не мог не напомнить ей о том, что сама она часто вульгарно кричит.

— Ты уже неделю не появлялся на Сигнал-хилл. Думаешь, скважины сами по себе появляются? — сказала она, стараясь не повышать голоса.

— Бригадир знает свое дело.

— Три-Вэ, ты мечтатель! Тебя только и хватает, что на начало, а потом ты теряешь к делу интерес. Опять у тебя все уплывет между пальцев!

— Ты знала, Юта, выходя за меня замуж, что я не бизнесмен.

— Опять все спустишь. Уже ученые! — Юта опять вышла из себя. — Ты проворонишь свои деньги, пируя за столом у своих родственничков!

Он промолчал.

Лицо Юты сморщилось, и она стала похожа на большого толстого младенца, который вот-вот разревется.

— Они ненавидят меня, — всхлипывала она. — И ты тоже.

— Ты ошибаешься, — сказал он. — Я приду поздно.

Она вышла с ним в прихожую и подала ему котелок, ее подарок.

Три-Вэ взял свою старую помятую шляпу.

— Похоже, будет дождь, — объяснил он, — а котелок совсем новый.

— По крайней мере позволь мне съездить на участок и убедиться, что тебя не обворовывают. — Бухгалтерии Юта научилась в бытность свою хозяйкой меблированных комнат.

— У тебя же гости!

— Я попрошу шофера отвезти меня после ухода гостей.

— В этом нет необходимости!

— Ты ненавидишь меня за то, что я сказала Чарли Кингдону правду!

Три-Вэ вышел и закрыл за собой дверь.

Юта без сил опустилась в ближайшее кресло. Резной дуб затрещал под ее весом. Она вертела в руках новый котелок и вздыхала. Ей было стыдно и грустно за то, что она вышла из себя в тот вечер, но Юта ни разу не пожалела о том, что сказала правду. Она была абсолютно уверена, что именно Три-Вэ подарил Амелии и Баду то, чего они сами никогда не смогли бы иметь — ребенка.

В чем ее вина? Чарли Кингдон рано или поздно все равно узнал бы об этом...

Она положила котелок на колени и скрестила на груди свои толстые руки.

Почему она так жестоко наказана за то, что тогда не сдержалась? Чарли Кингдон же не бросил Тессу. Напротив, он перестал разговаривать с родителями и переселился жить «к ним». В этом-то Три-Вэ и винил ее. Поэтому избегал.

Он неизменно отвергал все предложения Юты помочь ему вести дела. Старая песня! Доказав, что на Сигнал-хилл есть нефть, он потерял к этому всякий интерес. Хозяин из него никудышный. Он почти не появлялся на участке. Юта была уверена, что его обкрадывают. Она любила мужа. Гордилась тем, что он джентльмен. Но больше всего ей хотелось, чтобы из многолетнего спора между братьями именно ее муж вышел победителем.

Она тяжело поднялась с кресла. Котелок скатился с ее колен и упал на паркет. Она не нагнулась за ним, решив, что слуги поднимут. В доме было четыре человека прислуги, но он почему-то всегда казался Юте пустым. Она вошла в кабинет и закрыла за собой дверь.

«Вся моя вина в том, что я выкрикнула это, а не сказала спокойно, как подобает леди, — подумала она. — За что они меня ненавидят? Почему Три-Вэ не разрешил мне даже съездить на его участок? Почему я всегда одна?»

Набор для маджонга, как сказал ей продавец, был вещью антикварной и очень ценной. В комнате было сумрачно, как всегда перед дождем. Юта с трудом различала рисунки на фишках из слоновой кости. Взяв одну фишку, она поднесла ее близко к глазам, будто надеялась на то, что изящный восточный узор сможет ответить на ее вопросы.

5

Огромные тучи приблизили сумерки, и ночью начался дождь, исхлеставший холмы и поля, барабанивший по крышам, напитавший влагой выжженные солнцем заросли чапараля. Редкие цветы, ранние тюльпаны и бледно-желтые нарциссы, не привычные к такой погоде, прибило к земле. Это был первый зимний ливень. Глинистая окаменевшая почва не пропускала влагу. За какой-нибудь час все окрестности были затоплены, а улицы, вдоль которых тянулись русла пересохших ручьев, превратились в бурные реки.

Кингдон не обращал ни малейшего внимания на непогоду. Зная о том, что в тот день в Гринвуд пожалует Три-Вэ, Кингдон уехал в «Вернон кантри-клаб». Это было злачное место, где у бутлегеров можно было достать выпивку. Здесь собиралась киношная публика.

С полдюжины пилотов-каскадеров, среди них и Текс, сидели за столиком в углу и говорили об авиации. Кингдон угощал.

Около одиннадцати он неуверенно поднялся.

— Хочешь, я отвезу тебя домой? — предложил Текс.

— Почему?

— Потому что ты не в порядке, — ответил Текс.

— Сам доберусь, — сказал Кингдон.

Он был пьян, но садиться за руль в таком состоянии ему было не впервой.