Жаклин Брискин - Обитель любви

Дружба также многое для него значила, поэтому это рукопожатие отозвалось в нем душевной болью. Впрочем, Текс и сам был летчиком, так что Кингдону по крайней мере не нужно было отводить глаз. Оба знали поговорку: «Летай, пока летается. А судьба тебя сама найдет».

Кингдон надел шлем и очки. Кто-то передал ему меховые перчатки. Он обошел вокруг «ньюпора». Самолет был только что из ремонта. На нем стоял мотор Кертиса в девяносто лошадиных сил. Кингдон поставил правую ногу на крыло и ухватился за распорку, чтобы подтянуться вверх. Он неловко перекинул больную ногу в узкую кабину, взялся обеими руками за ее открытые края и медленно опустился на сиденье, попав в царство знакомых запахов: нитролака, бензина и касторового масла. Он пристегнулся и устроился поудобнее. Нажал на левую педаль, затем на правую, посмотрел через плечо назад, чтобы проследить, как поворачивается на хвосте руль направления. «Странно, — подумал он, — никогда не делал этого ночью». Он отжал ручку, потом взял ее на себя, отклонил влево и вправо. Ручка двигалась легко. Руль высоты и элероны были в порядке. Тросы соединения удовлетворенно поскрипывали.

— Готов! — крикнул он.

Текс подошел к пропеллеру и положил руки на верхнюю деревянную лопасть. Кингдон открыл топливный кран, Текс провернул винт на два оборота. Бензин начал поступать в цилиндры.

Текс крикнул:

— Контакт!

Повернув ключ зажигания, Кингдон отозвался:

— Есть контакт!

Текс всем телом рванул лопасть винта. «Ньюпор» ожил, зачихал, задрожал, выпустил белый выхлоп. Фары автомобилей вспыхнули, осветив полосу взлета, заросшую корявыми желтыми сорняками. Мотор, все повышая обороты, наконец завыл в полную силу. Механики отпустили подкрылки и разбежались, а Текс, Римини и остальные повернулись спиной к разгонявшемуся самолету, чтобы им в лицо не летели грязь и гравий. Самолет, подскакивая на кочках, побежал по взлетной полосе. Кингдон подал ручку чуть вперед и держал до тех пор, пока хвост не приподнялся. Тогда он взял ручку на себя, и самолет стал набирать высоту.

После взлета пришло ощущение свободы. Он взбирался все выше в бескрайнее ночное небо, держа курс на мигающие огоньки, которые были Лос-Анджелесом. Под левым крылом показалось маленькое яркое пятно — Голливуд. Ночью он еще острее чувствовал, что соприкасается с чудом, рождающимся в небе. Он висел в небесной паутине между звезд, крылатый человек, который взлетел и теперь размышлял над тем, что принадлежало и небу, и земле. Он спрашивал себя: «Что преследует меня? От чего я бегу? От Господа? Верю ли я в Бога? Или я смотрю на отражение своей истерзанной, изменчивой души и обожествляю ее? Это кредо атеиста. Но почему же, будучи не в силах решить, верую ли я, я твердо уверен в существовании греха и Зла?

Мать прижимала мою руку к раскаленной печке... Сколько мне было тогда? Лет пять? Шесть?.. А когда я захныкал, мать сказала, что, если я буду продолжать греховодничать, меня ждет вечный огонь. Как это выглядело со стороны? Малограмотная женщина, употребляющая такие выражения, как «греховодничать» и «вечный огонь», приводит в ужас мальчишку... Я молился, когда несся к земле на горящем самолете в небе над Фэр-ан-Тарденуа, значит, видимо, вера живет во мне. Как странно, думать об огне в такую холодищу!»

Он поднимался все выше, воздух становился все холоднее и уже жег легкие, проникал в его меховые ботинки и перчатки.

«Отсюда не видно бывших владений Гарсия, земли, на которой разгорелась вражда между отцом и дядей. На этой земле они любили, сгорали от желаний, едва не разорвали пополам очень стройную и очень гордую женщину.

Тесса... Тесса твердо убеждена в том, что она дочь Хендрика Ван Влита Младшего. «Он мой настоящий отец», — настаивает она. Откуда же во мне эта тупая уверенность в том, что Тесса моя родная сестра? Может, корни ее в том, что я постоянно ощущаю мою никчемность и вечную греховность? Что ж, может быть, сегодня вечером мне удастся ответить на этот вопрос».

Он заложил вираж и повернул назад к «Зефир-Филд». Прожекторы уже зажглись, золотистые лучи света прорезали тьму. Он взял ручку на себя и пролетел над ними. Кингдон выключил двигатель и планировал в полной тишине. У него появилось ощущение, что он запутался в благословенном плаще самого Господа. Кингдон перекрестился. «Дрянной из меня атеист», — подумал он. Зубами он стянул с руки перчатку, потом вторую. Выполняя трюк, он должен чувствовать свои руки. Он собирался проделать фантастический, доселе не виданный трюк. Кингдон любому делу отдавался полностью и никогда не сомневался в необходимости такого отношения. Каждый смельчак испытывает потребность проверить собственное мужество на поле брани, которое зовется жизнью, и Кингдон в этом смысле не был исключением из правила. Он прищурился, глядя прямо перед собой сквозь очки. В голове он тщательно продумывал в последний раз каждую деталь трюка.

Наконец Кингдон решительно включил мотор.

Подав ручку вперед, он вошел в пике. Ветер бил ему в лицо. Он снова подумал о Тессе. Сегодня утром дядя рассказал о дереве паловерде, которое растет в засушливых местах и поглощает солнечный свет своей ярко-зеленой корой, выпуская редкие листья... Это был довольно прозрачный намек на его, Кингдона, любовь к Тессе. Пролетев сквозь луч света первого прожектора, он вдруг понял, что именно хотела ему сказать Тесса и почему она робко отложила свою новость до вечера. Следующий прожектор ослепил его, ветер пробился под стекла очков, и на глазах у него выступили слезы. «Точно! — подумал он. — Ребенок. — Эта мысль должна была вызвать у него отвращение, как в первый раз, но этого не произошло. Напротив, его грудь распирала огромная радость. — Ребенок! Ребенок!..»

Свет надвигался, ослеплял и исчезал у него за спиной. Кингдон увидел четвертый прожектор. Над ним, по плану, он должен был начать выход из пике. Его руки крепко обхватили ручку и потянули ее на себя.

Ручка не поддавалась. Она не слушалась его рук! Ее заклинило! Изо всех сил он дергал ручку на себя. Хрупкий самолет властно притягивала к себе огромная земля.

И в этот миг Кингдон понял, что наконец-то, коснувшись деревянной панели, он обнаружил дверь. Он летел навстречу свободе, но теперь он не желал ее. Ему хотелось жить на земле вместе с людьми, думать о будущем, смотреть на Тессу, которая носит их ребенка.

«Тесса... В то утро после аварии она поняла, что я никогда не хотел покончить с собой. Она всегда понимала меня лучше, чем я сам. — Кингдон изо всех сил уперся ногами и потянул на себя ручку. Он отчаянно пытался выйти из пике. — Любимая, любимая, любимая, помоги мне!..

Я ее никогда больше не увижу!»

Ветер трепал несшийся вниз «ньюпор», который входил в штопор. Ветер, настоящий ураган, бил Кингдону в лицо. Впечатавшиеся в плоть очки вот-вот грозили сломать хрупкую переносицу. Кингдон вспотел от напряжения, продолжая попытки вытянуть заклинившую ручку. Ремни вдавились в живот, который скрутило от невероятной боли, какой он еще никогда в жизни не испытывал.

«Тесса, мне больно!»

Город быстро надвигался на него, со всех сторон окружил кабину, будто проглотил самолет и в последнее мгновение перед столкновением с землей Кингдон успел подумать: «Отче, прими свое смиренное чадо!»

1

Королей не хоронят так, как хоронили Кингдона.

Спустя месяцы эти похороны смогли посмотреть люди на всех континентах. Об этом пышном погребении был снят 12-минутный фильм, который крутили под аккомпанемент — по заказу «Римини продакшнз» — исполняемого на фортепиано или органе похоронного марша из «Гибели богов» Вагнера.

В день похорон толпы народа выстроились вдоль всех недавно проложенных улиц, ведущих от церкви святой Екатерины, где отслужили заупокойную мессу под звуки реквиема, к кладбищу голливудского Мемориального парка. Римини ни за что не удалось бы организовать такой представительный и роскошный кортеж, если бы Кингдон не был Гарсия и вместе с тем Ван Влитом, летчиком из эскадрильи «Лафайет», скандальной и вызывающей всеобщее восхищение личностью, просто порядочным и смелым человеком.

В голове погребальной процессии ехали верхом потомки отцов-основателей города. Серебро уздечек и костюмов сверкало на ярком и холодном солнечном свете. За ними двигался запряженный лошадью и ничем не украшенный артиллерийский лафет, на котором стоял накрытый флагом гроб. Народ забрасывал лафет цветами, но их вдавливали в свежий конский помет колеса ехавших следом машин, которых было более пятисот.

Сразу за гробом двигался черный лимузин, который вез убитых горем родителей. Три-Вэ сидел неподвижно и смотрел прямо перед собой, а Юта, лицо которой было закрыто непроницаемой вуалью, сотрясалась от рыданий. В еще одном черном лимузине, предоставленном погребальной конторой, ехали Том с Бетти и Ле Рой с Мэри Лю. Молодые люди сидели парами друг против друга. Когда они миновали бульвар Сансет, Бетти и Мэри Лю поменялись местами, так как Мэри Лю укачивало на заднем сиденье.

Следом ехал черный «даймлер» из Гринвуда. В нем сидела одна Тесса. На похороны собрались всей семьей, но когда она с родителями медленно спускалась по ступенькам парадного подъезда Гринвуда, Бад вдруг сильно побледнел. Врачи пока еще запрещали ему покидать Гринвуд.

— Все нормально, — произнес он, тяжело опускаясь на ступеньку.

Амелия попросила Хосе позвонить доктору Левину. Она осталась с мужем дома, несмотря на то, что Бад хриплым голосом настаивал, чтобы она поехала на похороны вместе с Тессой.

Газеты узнали о втором браке Кингдона вместе с известием о его гибели. Голливудская пресса, обиженная на то, что «Паловерде ойл» всегда затыкает ей рот, теперь просто отвела душу. Кингдона и Лайю все еще продолжали называть «небесной парочкой», поэтому писакам не составляло большого труда состряпать историю о Тессе-разлучнице, похитительнице чужих мужей, богатой и никчемной родственнице, которая безудержно завидовала славе галантного летчика. Порой какой-нибудь тип из числа особо осведомленных тыкал пальцем в медленно катившийся «даймлер» и кричал:

— Вон она!

Его друзья тут же начинали выкрикивать оскорбления.

За Тессой ехали машины «бакалейных» Ван Влитов, которые знали Кингдона только по экрану, родня со стороны Гарсия, для которой покойный также был только кинозвездой. Несколько — очень немного — старинных друзей семьи присутствовали на правах родственников. Далее ехали мистер и миссис Римини. За ними следовал «кадиллак» губернатора Стивенса, который приехал на похороны из Сакраменто, так как был другом Бада. Была здесь и прислуга Орлиного Гнезда, гораздо более многочисленный штат слуг Гринвуда, в том числе и потомки «маминых людей», мэр и члены окружного совета школьных инспекторов. Военный оркестр приглушенно исполнял барабанную дробь, а за ним медленно вышагивал почетный караул голливудской организации ветеранов войны.

За ветеранами двигалась колонна машин, которая удостоилась самого восторженного приема публики, ибо в них ехали знаменитости: Теда Бара, Вилма Банки, Мэри Пикфорд, плакавшая на плече Дугласа Фэрбенкса, Рудольф Валентино, который, как считали, отныне вместо Кингдона будет играть задумчиво-печальных любовников, Элинор Глин, популярная романистка, написавшая для Кингдона два сценария. Ричард Бартельмесс, Мэйбл Норманд на своей «испано-суизе», Уилл Роджерс и сестры Гиш.

За экзотическими автомобилями кинозвезд следовали простенькие черные, с желто-медными носами «модели Т». «Римини продакшнз», как и управление «Паловерде ойл», располагавшееся на Спринг-стрит, объявила этот день нерабочим. Работники студии, провожавшие Кингдона в последний путь, были исполнены скорби. С ним не всегда было легко работать, но он был хорошим человеком, который никогда не обвинял, если у него бывали неудачи, не перекладывал вину с больной головы на здоровую, что среди остальных голливудских звезд было весьма распространено. На похоронах также присутствовали рабочие «Паловерде ойл» и нефтяники из бригады Три-Вэ, ибо и они чувствовали, пусть далекую, связь с героем.

Когда артиллерийский лафет подъехал к кладбищу, над ним пронеслась в воздухе эскадрилья самолетов, с которых посыпались розы. За штурвалами сидели Глен Мартин, Джек Нортроп, Аллан Локхид, Дональд Дуглас, Сесиль Б. Де Милле и капитан Эдди Рикенбейкер.

Похоронить Кингдона предполагалось без особого шума, но разве можно было удержать репортеров и публику, которые рвались на голливудское Мемориальное кладбище?.. Стоявшая у железных ворот молодая женщина бросилась было к лафету, но путь ей преградил какой-то авиамеханик, успевший уберечь ее от лошадиных копыт. Полиция, приглашенная Римини, оттесняла народ от дорожки, которая вела к Площадке Апостолов. Среди людей, столпившихся вокруг памятников из мрамора и оникса, были не только поклонники и зеваки. Тут собрались рядовые рабочие со студии и авиамеханики, у которых не было машин, и поэтому им не удалось присоединиться к погребальной процессии. Но эти люди любили Кингдона и приехали на трамваях на кладбище, чтобы проститься с ним.