— Я становлюсь несколько стар для танцев, мисс… э-э-э…

— Ли, — подсказала я, — мисс Ли. Я в этом доме гувернантка, сэр Томас.

— Неужели? — откликнулся он. — Я хотел сказать, мисс Ли, что это очень мило с вашей стороны — позаботиться о моем самочувствии, в то время как вам наверняка ужасно хочется танцевать.

— Я совсем не против немного посидеть.

— Я вижу, что вы не только красивы, но и добры.

Я вспомнила наставления Филлиды и приняла комплимент с самым беспечным видом, как если бы я всю жизнь только и делала, что выслушивала подобного рода заявления.

Сэр Томас чувствовал себя со мной свободно и непринужденно.

— Моя жена очень любит балы, — заметил он. — Она такая энергичная.

— Конечно, — ответила я, — и очень красивая.

Разумеется, я заметила ее, едва войдя в зал. На ней было платье из лилового шифона, из-под которого просвечивал зеленый шелк. Было совершенно ясно, что она неравнодушна к шифону и вообще к прозрачным тонким тканям. Учитывая ее фигуру, это нетрудно было понять. И еще на ней было множество бриллиантов. Лиловый цвет самым изысканным образом приглушал зеленый оттенок нижней юбки и, как мне показалось, служил не самым хорошим фоном для моего ярко-изумрудного платья. Я даже спросила себя, не выгляжу ли несколько вульгарно в сравнении с этой безупречно одетой женщиной. Ее красота, как всегда, притягивала множество взглядов.

Сэр Томас кивнул, как мне показалось, немного грустно.

Во время беседы мои глаза блуждали по залу. И вдруг я посмотрела на глазок, расположенный на уровне второго этажа. Его форма так удачно вписывалась в узор фрески, что никто и ни за что не догадался бы, что он там вообще имеется.

Кто-то наблюдал за балом сквозь это отверстие, но невозможно было понять, кто именно.

Конечно же, это Элвин, подумала я. Ведь она любит смотреть на балы через глазок. Но, наблюдая за танцующими парами, я вдруг увидела Элвин. Да, сегодня ведь не обычный, а рождественский бал, на который было позволено прийти не только гувернантке, но и ее подопечной. Она была одета в платье из белого муслина с широким синим поясом. К лифу была приколота серебряная брошь в форме хлыста. Все это я отметила боковым зрением, а затем мой взгляд тут же метнулся вверх, к глазку. Лицо было по-прежнему там, хотя я не могла понять, кому оно принадлежит.

* * *

Ужин был подан в столовой и в пуншевой. Там установили столы с закусками, и гости сами наполняли свои тарелки, потому что по традиции в этот великий день слуги тоже праздновали, собравшись в своей столовой.

Я обратила внимание на то, что люди, которым крайне редко приходилось самим себя обслуживать, делали это с большим удовольствием.

Здесь было множество разновидностей пирожков с начинкой, маленьких и изящных, в отличие от огромных, которыми часто лакомилась прислуга. Еще здесь была нарезанная ломтями говядина, а также птица и рыба. Посреди одного из столов стояла внушительная емкость с горячим пуншем, на другом — такая же с подогретым вином, приправленным восточными пряностями, также имелись в изобилии медовуха, виски и терновая настойка.

Я вошла в пуншевую комнату, сопровождаемая Питером Нанселлоком, с которым танцевала последний перед ужином танец. Там уже сидели сэр Томас Треслин с Селестиной, и Питер подвел меня к их столику.

— Можете на меня положиться, — заявил Питер. — Сейчас я всех накормлю.

— Позвольте вам помочь, — предложила я.

— О нет! — отозвался он. — Присаживайтесь рядом с Селестой. — И прошептал на ухо: — Вы не гувернантка, мисс Ли. Вы — леди, как и все присутствующие здесь дамы. Если вы не будете об этом забывать, то окружающим тоже не останется ничего другого.

Но я твердо решила, что никто меня обслуживать не будет, поэтому настояла на том, чтобы отправиться за снедью вместе с ним.

— Гордыня, — пробормотал он, беря меня под руку. — Кажется, именно этот грех привел к падению ангелов.

— Может быть, причиной тому было все же тщеславие? Я точно не помню.

— Смею вас заверить, оно вам тоже не чуждо. Да Бог с ним. Что вы будете есть? Возможно, это даже к лучшему, что вы подошли сюда. Иностранцы, как правило, находят нашу корнуоллскую еду весьма экзотичной.

Он принялся нагружать закуски на один из приготовленных подносов.

— Какие вы желаете пирожки? Подушечки, голубчики, потрошки, травянчики… Ха, тут и пампушки имеются! Могу порекомендовать голубчики. Их начинка — яблоки, бекон, лук, говядина, а также молодая голубятина. Необыкновенно вкусное корнуоллское угощение.

— С удовольствием попробую.

— Мисс Ли, — обернулся он ко мне, — Марта… кто-нибудь говорил, что ваши глаза похожи на янтарь?

— Да.

— Может быть, вам также говорили, что вы очень красивы?

— Нет.

— В таком случае это упущение следует немедленно исправить, что я и делаю с большим удовольствием.

Я рассмеялась, и в это мгновение в комнату вошел Коннан под руку с леди Треслин.

Она села рядом с Селестиной, а Коннан подошел к нам.

— Я просвещаю мисс Ли относительно нашей корнуоллской снеди, — сообщил ему Питер. — Она не знает, что такое «красавица». Не правда ли, это странно, Коннан, особенно учитывая то, что она сама является таковой?

Коннан выглядел взволнованным. Его глаза встретились с моими.

— «Красавица», мисс Ли, это название сардин, которых подают с маслом и лимоном. — Он взял вилку и положил немного рыбы на две тарелки. — Пища, достойная стола испанского гранда.

— Это наследие тех дней, мисс Ли, — опять вступил в разговор Питер, — когда испанцы опустошали наши берега, а также чрезмерно интересовались «рыбками» другого сорта.

Элвин подошла и остановилась рядом. Мне показалось, у нее усталый вид.

— Тебе следовало бы лечь спать, — заметила я.

— Я хочу есть, — ответила она.

— После ужина мы поднимемся наверх.

Она кивнула и с несколько сонным, но чрезвычайно довольным видом принялась нагружать еду на свою тарелку.

Мы расположились вокруг стола: Элвин, Питер, Селестина, сэр Томас, Коннан, леди Треслин и я.

Мне казалось сном то, что я нахожусь среди них. Брошь Элис сверкала на моем платье, и я подумала: вот так, как сейчас здесь сижу я, два года назад сидела она. Элвин тогда была еще слишком мала, но если не считать этой подробности и того, что вместо Элис за столом теперь сидела я, ситуация наверняка напоминала множество других подобных вечеринок. Интересно, обратил ли на это внимание еще кто-либо из присутствующих.

Я вспомнила о лице, которое заметила сквозь глазок, и то, что Элвин сказала в ночь предыдущего бала. Я не могла в точности вспомнить ее слова, но это было что-то насчет любви ее матери к танцам, а также относительно того, что если бы она встала из могилы, то сделала бы это ради того, чтобы прийти на бал. Тогда Элвин почти надеялась увидеть ее среди танцующих… Что, если она и в самом деле была там, только наблюдала из другого места? Я представила себе залитую лунным светом «солнечную» комнату и задалась вопросом: чье же все-таки лицо я видела сквозь глазок?

И тут же сообразила: Джилли! Что, если это была Джилли? Должно быть, это действительно была Джилли! Кто же еще?

Мое внимание вновь обратилось к присутствующим за столом, когда Коннан произнес:

— Я принесу тебе еще виски, Том.

Он встал и направился к столам с закусками и напитками. Леди Треслин тут же присоединилась к нему. Я с трудом отвела от них взгляд, думая о том, как хорошо они смотрятся вместе: она — в зеленом платье, задрапированном лиловым шифоном, самая красивая женщина на балу, и он — несомненно, самый элегантный из мужчин.

— Я помогу тебе, Коннан, — сказала она, и я услышала, как они рассмеялись.

— Осторожно, — донесся до меня голос Коннана, — мы сейчас все разольем.

Я вдруг осознала всю нелепость и смехотворность своих надежд. Было бы достаточно малейшей провокации, чтобы я разрыдалась.

Она взяла его под руку, и они вернулись к столу. Этот жест, столь интимный и непринужденный, ранил меня в самое сердце. Наверное, я выпила слишком много медовухи. Медовуха… мед… такое мягкое и благозвучное название. Но в «Маунт Меллине» варили очень крепкую медовуху.

«Пора удалиться», — холодно приказала я себе.

Коннан вручил сэру Томасу стакан, который тот опустошил поразительно быстро.

Я заметила темные круги под глазами Элвин и проговорила:

— Ты выглядишь усталой, девочка, тебе пора спать.

— Бедное дитя! — тут же воскликнула Селестина. — Она ведь еще не вполне оправилась…

Я встала из-за стола.

— Я уложу ее. Пойдем, Элвин.

Она уже почти спала и едва держалась на ногах.

— Желаю всем доброй ночи, — обратилась я к присутствующим.

— Мы еще увидимся попозже, — заметил Питер, вставая.

Я промолчала, при этом изо всех сил стараясь не смотреть на Коннана, потому что чувствовала, что он меня даже не замечает, что он вообще никого и ничего вокруг не замечает, когда рядом находится леди Треслин.

— Au revoir, — произнес Питер, и остальные рассеянно повторили его слова.

Я вышла из пуншевой, ведя за руку Элвин.

Так, должно быть, чувствовала себя Золушка, услышав двенадцатый удар часов.

Мой кратковременный триумф остался позади. Леди Треслин заставила понять, как глупо было с моей стороны предаваться несбыточным мечтам.

* * *

Элвин заснула сразу же, как только опустила голову на подушку. Я вошла в свою спальню и зажгла свечи на туалетном столике, пытаясь не думать о Коннане и леди Треслин. Взглянув на себя в зеркало, подумала, что выгляжу довольно привлекательно, но тут же возразила: пламя свечей делает привлекательным кого угодно.

Бриллианты подмигнули мне, и я тут же вспомнила о лице, смотревшем на бал через глазок.

Должно быть, я выпила слишком много медовухи, потому что, повинуясь мгновенному импульсу, вышла на лестницу и спустилась на один пролет. Из столовой прислуги доносились веселые возгласы. Значит, они все еще празднуют. Дверь в комнату Джилли была приотворена, и я вошла туда. В окно светила луна, и можно было увидеть, что девочка бодрствует, сидя на постели.

— Джилли, — произнесла я.

— Мадам! — воскликнула она, и ее лицо озарилось радостью. — Я знала, что сегодня вы придете!

— Джилли, ты знаешь, кто я?

Она кивнула.

Я зажгла свечу и заметила, как ее безразличные синие глаза скользнули по моему лицу и фигуре, а затем остановились на броши. Несомненно, когда я только вошла, она приняла меня за другого человека.

Однако теперь девочка выглядела вполне довольной, что указывало на зарождающееся доверие.

Я коснулась броши и пояснила:

— Когда-то она принадлежала миссис Тре-Меллин.

Она кивнула с улыбкой.

— Когда я вошла, ты заговорила, — продолжала я. — Почему ты не говоришь сейчас?

Она лишь улыбнулась.

— Джилли, — опять заговорила я. — Это ты была у глазка в «солнечной» комнате сегодня ночью? Ты наблюдала за балом?

Она кивнула.

— Джилли, скажи «да».

— Да.

— Ты была там, наверху, совсем одна. Тебе не было страшно?

Она покачала головой и улыбнулась.

— Ты хочешь сказать «нет», Джилли, не правда ли? Скажи «нет».

— Нет.

— Почему тебе не было страшно?

Она снова улыбнулась. Затем произнесла:

— Не было страшно, потому что…

— Потому что? — с надеждой в голосе переспросила я.

— Потому что, — повторила она.

— Джилли, ты там была одна?

Она улыбнулась, и я не смогла больше выдавить из нее ни единого слова.

Затем поцеловала ее, а она поцеловала меня в ответ.

Я понимала, что в ее сознании ассоциируюсь с другим человеком, и точно знала, с кем именно.

* * *

Вернувшись в свою комнату, я подумала о том, что никак не хочется снимать платье. Казалось, что пока оно на мне, я все еще могу надеяться на невозможное.

Поэтому я еще около часа сидела у окна. Ночь была теплой, я накинула на плечи свою новую шелковую шаль и чувствовала себя достаточно уютно.

До меня донеслись голоса гостей, направлявшихся к своим экипажам. Затем можно было услышать, как они прощаются друг с другом.

Я все еще сидела у окна, когда под окнами прозвучал голос леди Треслин. Она говорила очень тихо, но вкладывала в каждое слово столько чувства, что я отчетливо слышала каждый звук:

— Коннан, осталось подождать совсем немного. Совсем чуть-чуть…

* * *

Утром в комнату вошла Китти с ведром горячей воды. Ее сопровождала Дэйзи. Их довольно пронзительные голоса мне, еще в полусонном состоянии, показались похожими на крики чаек.