Она запустила руку в его волосы, присоединяясь к Аддису в его страсти, которая, нарастая, затмевала собой все, кроме требовательного желания отдавать и получать.

Он первым остановился, не она. Усилие, которое ему пришлось приложить, чтобы вернуть самообладание, было похоже на прилив морской волны. Сила объятий слегка ослабла, и он, чуть отстранившись, провел руками по шее, потом по плечам, рисуя на ее прохладной от воды коже маленькие горячие узоры, которые, казалось, проникали прямо в кровь. Утвердительный стон вырвался из ее груди, когда он принялся исследовать ее тело, изучая его форму твердой рукой, прошедшейся по талии, погладившей живот и нашедшей затем бедра, упрятанные под покровом мокрой юбки.

Со вторым мужем она познала кое-что из науки любви, однако никогда прежде не испытывала ничего подобного, никогда не ощущала такого желания, никогда не вздрагивала от малейших прикосновений, не дрожала в напряженном и сосредоточенном ожидании нового движения властной руки. К тому же бывший муж никогда не тратил столько времени всего лишь на поцелуй и любовные ласки; ни разу его близость не пробуждала в ее теле столь сладостной и неуемной страсти.

Аддис убрал прилипшую к ее груди ткань, открывая солнцу нежную кожу, по которой не менее соблазнительно заплясали солнечные зайчики. Он принялся ласкать ее груди, и она с силой закусила губы, пытаясь совладать с бездыханной жаждой, волной заливающей ее при каждом прикосновении, при каждом взгляде. Его рука плавно скользнула по бархатной поверхности кожи и тронула тугой сосок — все ее тело моментально отреагировало инстинктивным движением, предлагая себя. Он положил свое лицо ей на грудь, утопая в ее мягкости, и вдруг резко приподнялся, опираясь на выпрямленную руку.

— Не здесь, — хрипло произнес Аддис.

Он полностью накрыл ее грудь рукой. Напряженный сосок вдавился в ладонь. Он следил взглядом за собственной рукой, путешествующей по ее телу. Рука обвилась вокруг талии, прошлась по бедрам, пересекла живот и скользнула ниже. Наконец она остановилась на женском холме, и от легчайшего давления в ней взорвался вулкан ненасытного желания. Долгие умелые ласки явственно говорили об обладании — несомненном, но скрытом.

— И не сейчас.

Он поцеловал ее — легкое прикосновение губ — и повернулся, поднимаясь. Она почувствовала напряжение крепких мышц спины, когда он вставал на ноги, и руки ее оказались пустыми, а тело по-прежнему ныло и стенало в напряженном желании.

На нее обрушился водопад смятенных чувств. Смутная благодарность за то, что он проявил сдержанность, и болезненное разочарование оттого, что он не пошел дальше. Колючее негодование из-за того, что единственный раз, когда она этого хотела, он ее отверг.

Мойра бросила взгляд на озеро, и в ее затуманенное сознание ворвалась реальность. Она наконец поняла, насколько они открыты любому постороннему взгляду.

Аддис протянул ей руку, и она подняла на него взгляд. Неожиданно Мойра представила, как они выглядят со стороны — полуголая крепостная женщина, лежащая у ног лорда. Судя по всему, и он тоже видит все именно так. В голове эхом зазвучали последние слова Аддиса и истинный смысл, крывшийся за ними. Ее оглушило осознание того, что она совершила ужасную и непоправимую ошибку.

Уклоняясь от отголосков страсти, она нашла в себе силы, чтобы вернуться к здравому рассудку. Не сейчас? Никогда! Она поправила лиф платья, поднялась с земли и в смятении отвернулась от Аддиса.

— У тебя есть другая одежда? — спросил он.

— Там, на берегу… где я стояла.

Он ушел и вернулся с одеждой в руках. Затем вошел в воду, а она шмыгнула под деревья, чтобы переодеться, прислушиваясь по ходу к звукам плещущейся воды. Она надела голубое платье и подумала, что в будущем, несмотря на жару, нужно будет надеть сорочку. Закрепив на голове покрывало, она набросила полотняную накидку, прикрывая шею и плечи, хотя подобное убранство в дороге наверняка будет доставлять неудобство.

Запакованная в одежду с головы до ног, Мойра легко зашагала вдоль берега озера и присоединилась к Аддису у повозки. У него в волосах и на загорелой груди искрились капельки воды, мокрая одежда облепила сильные ноги. В темных глазах проглядывала напряженность, которая с самого начала вызывала ее беспокойство. Теперь ей стало ясно, в чем причина. Как она могла не понимать этого раньше?

Он играет не по правилам. Почему он не приставал к ней, не распускал руки, как другие мужчины, чтобы все сразу стало на свои места? Почему он не мог остаться чужим для нее человеком, а не тем, кто, по старой памяти, просто не мог воспринимать ее как одну из многих? Наверное, ей все-таки следовало настоять на своем и вернуться с попутной повозкой, а не оставаться с ним. Теперь же они вместе следовали в Лондон, и произошедшее будет стоять между ними постоянно, создавая Бог знает какие проблемы. Возможно, по его убеждению, она должна стать его любовницей, и время от времени у него возникает впечатление, что такое положение ее устраивает. Очень неловкое положение, очень сложное и, не исключено, весьма опасное.

Мойра начала подниматься по склону холма. За спиной раздавался скрип колес повозки. Опасность, подумала она, исходит не только от него, но и от нее самой. Там, позади, держа в руке вожжи, шагает воплощение ее детских мечтаний. Рядом, совсем рядом идет обещание страсти и тепла — красивое, статное, скользкое после купания, блестящее под солнцем. В голове зашевелилась предательская мыслишка о том, что, возможно, все это стоит того, чтобы примириться со стыдом и унижением. Мойра ужаснулась собственному безумию.

Святые угодники, что же она натворила? С тяжким внутренним стоном она осознала однозначный ответ. Она поставила под угрозу все — свой шанс нормально жить в будущем, планы выйти замуж и обзавестись семьей, право на уважение, даже уважение к самой себе, — и все ради нетерпеливого желания и жажды поцелуя.

— Я немного пройдусь, — бросила она через плечо, когда они выбрались на дорогу. Повозка двигалась следом. Оглянувшись, Мойра увидела, что Аддис сидит на повозке. Некоторое время спустя она оглянулась еще раз и заметила, что он набросил тунику, что в некоторой степени помогло, но солнечные блики так соблазнительно играли у него на лице, а это уже было совсем ни к чему. При таком освещении он, загорелый и сильный, казалось, весь состоял из граней, углов и плоскостей, и в самой глубокой тени скрывались следившие за ней глаза.

Ничего, кроме одних только неприятностей. Она грустно вздохнула. В последние несколько дней ее душа напоминала чашу, до краев наполненную эмоциями, и вот часть содержимого все-таки выплеснулось через край, а как справиться с этим, Мойра не представляла.

Она шла пешком, наверное с час, когда повозка догнала ее, и на своем плече она почувствовала теплое дыхание осла.

— Забирайся сюда, — сказал Аддис. — Из-за тебя мы движемся слишком медленно.

Она промолчала и продолжала идти. Скрип колес стих. Через мгновение ее подхватили мускулистые руки и оторвали от земли. Он пронес ее мимо осла, усадил на охапку травы, затем вспрыгнул на повозку сам и взялся за вожжи.

— Не будь ребенком. Я тебя не съем.

Взгромоздившись на повозку как можно дальше от него, она поправила платье так, чтобы вздутые, бесформенные складки скрывали ее фигуру. Аддис со смешанным чувством досады и снисходительности наблюдал за ее маневрами. Неужели она действительно считает, что одежда имеет какое-то значение? Стоит только взглянуть на нее, и услужливая память тут же восстанавливает увиденный совсем недавно образ пылающей страсти, сменяющий недовольное выражение ее лица. Ему не составляло ни малейшего труда мысленно сорвать с нее это голубое платье и обнажить соблазнительное тело и жаждущую ласки грудь. Строгая и неподвижная поза не могла заставить его забыть гибкие линии ее стана, охваченные дрожью удовольствия. Плотно сжатые губы лишь сильнее напоминали о сладости и жаре поцелуя.

Удивительное наслаждение поцелуя. Он уже позабыл, когда в последний раз получал удовольствие, целуя женщину. С тех пор прошла целая вечность. Наверное, только в юности. С Эвфемией они почти не целовались, не говоря уже о проститутках, с которыми доводилось иметь дело до нее. Поцелуи — это нечто из того периода жизни, когда он был всего лишь оруженосцем; небольшие вехи на пути к цели, которой он часто не достигал со служанками и деревенскими девушками, заменявшими благочестивую Клер. Не будь они у всех на виду, он был бы готов часами напролет лежать рядом с Мойрой, покрывая поцелуями ее губы и тело.

Она явно сожалела о случившемся между ними. Если бы он намекнул ей, что все понял, она, наверное, дошагала бы пешком до самого Лондона. Ее раздражение свидетельствовало о том, что он дал ей основания для сожаления. А нужно было вести себя по-другому. Там, в пыли рядом с озером, он заявил о своих правах на нее, вместо того чтобы подумать, насколько унизительным окажется для нее поспешное совокупление на виду у проезжающих по дороге путников, случись такие. По большому счету, она крепостная, его крепостная; он же отступил, как будто перед ним была недотрога-девственница из благородных дам, которая не может обойтись без пуховых матрасов и вельветового полога над ложем. Судя по ее виду, вновь пробудить в ней желание будет непростой задачей.

Он искоса взглянул на голубые, как вода, глаза, устремленные на теряющуюся у горизонта дорогу. Да, задача непростая, но притягательная. Что ж, придется ее соблазнить. Еще одно занятие, в котором он не практиковался с юношеских времен. Честно говоря, даже трудно вспомнить, как это делается.

Надо будет подождать, пока они проедут Барроуборо. Сдержанность Аддиса немного ее успокоит, кроме того, шансы на успех минимальны, пока женщина настолько взвинчена. И вообще, не по-рыцарски будет соблазнить ее и тут же погибнуть.

Мойра перехватила его изучающий взгляд и тут же отвернулась, вспыхнув, как будто прочла тайные мысли лорда. Он слегка улыбнулся, зная, что этой улыбки она точно не увидит.

Ты опасаешься, что допустила стратегическую ошибку, маленькая тень, и ты права. Я мог бы предположить, что ты меня не хочешь и лишь миришься с моим присутствием, которого мне почти достаточно; однако страсть, столь всепоглощающая и сильная, не даст тебе покоя. И выход из этой ситуации только один. Рано или поздно, но ты будешь принадлежать только мне.


Глава 5


— Режь.

Аддис протянул ей остро заточенный нож. Мойра с сожалением окинула взглядом густые локоны цвета вороньего крыла, каскадом ниспадавшие на обнаженные плечи и спину. Слегка вьющимся волосам Аддиса могла позавидовать любая красавица. Это были первые слова, с которыми он обратился к ней за все утро, пока они завтракали и готовились к отъезду после ночевки. Он практически не замечал ее присутствия, словно находясь где-то далеко. Настроение у него было довольно мрачным.

— Это обязательно?

— Рыцари в Англии не носят таких причесок.

— А Рэймонд?

— Рэймонд всегда заботился о волосах — даже больше, чем Клер. Режь. Я не хочу при въезде в Барроуборо походить на варвара.

Она одернула руку от лезвия:

— При въезде… вы же не собираетесь…

— Ты полагаешь, я вернулся только для того, чтобы с тоской полюбоваться на стены родного дома?

— Вы сошли с ума! Он убьет вас!

— Что должно тебя обрадовать, как я полагаю. Ведь ты получишь желанную свободу. Брайан вряд ли будет настаивать на том, чтобы оставить тебя в крепостных. — Он взял ее за руку и вложил в ладонь рукоять ножа. — Давай, режь!

Она взяла толстую прядь, и нож рассек ее, как будто это был шелк. Красивые волосы. Жалко, что Господь наградил ими мужчину. Тяжелые пряди падали на землю, свиваясь кольцами. Когда она покончила со стрижкой, Аддис провел рукой по остаткам шевелюры ото лба к макушке, затем, не произнеся ни слова, подошел к седлу, порылся в привязанной к нему сумке, достал смену одежды и скрылся в гуще деревьев.

Она же занялась тем, что начала укладывать на повозку стулья и корзины, которые Аддис снял вечером, чтобы она могла улечься. После того, что произошло между ними два дня назад у озера, каждый раз с приближением ночи она ощущала явную тревогу, однако во время подготовки к ночевке он вел себя как ни в чем не бывало. Так что ей не пришлось бомбардировать его потоком отказов, которые она мысленно репетировала весь день.

Более того, он вел себя подчеркнуто вежливо в последние два дня — говорил с ней меньше обычного, обращался с довольно равнодушной обходительностью и, вообще, по правде говоря, стал гораздо больше похож на прежнего Аддиса. Скорее всего, он тоже признал, что их несдержанность стала неосторожным результатом вынужденных взаимных объятий, в которые их толкнула опасность. Вчера ее озабоченность и тревога почти рассеялись. Когда же они припомнили забавный случай с двумя охранниками из Хоксфорда, она наконец позволила себе рассмеяться и после этого расслабилась, уверенная, что ее оплошность не привела к возникновению тех осложнений, которых она так боялась.