София Беннет - Облик (ЛП)

– Нет, – говорит папа. – Мы говорили о... других вещах. Что за мошенник?

Ава закатывает глаза и рассказывает ему историю о Холли и пяти сотнях фунтов. Он выглядит шокированным.

– Они действительно убедительны, эти люди, – Ава пожимает плечами. – Они дают объявления в местных газетах и в Интернете. Говорят, что вы выглядите совершенно потрясающе, и вам нужно просто заплатить за некоторые фотографии или обучение, или что-нибудь другое. Они взимают с вас целое состояние, а потом – бац!

– Что?

– Ничего не происходит.

– И это "бац"? – спрашиваю я. Ничего не происходит не звучит, как "бац", для меня.

– Они сбегают с твоими деньгами, а ты не получаешь никакой работы. "Модельные google-мошенники". Их миллионы.

– Ты ни за что ему не заплатила, да? – спрашивает мама, закрывая рот рукой.

– Нет, конечно нет.

– И они выбрали Тед? – спрашивает папа с удивлением.

Спасибо, пап.

– Не волнуйся, дорогая, – говорит мама мне, обнадеживающе похлопывая по руке. – Мы бы никогда не позволили тебе пройти через это. Ни в коем случае наша дочь не попала бы в лапы модельного бизнеса, правда Стефан?

– Что? – переспрашивает папа. Он был в милях отсюда, переводя взгляд с меня на Аву и обратно – от чудачки к великолепию – и нахмурился в замешательстве.

– Я сказала, – повторила мама. – Что мы никогда не позволили бы ей пройти через это. Всё это – наркотики и анорексия, да?

– Хм, ты права, – говорит папа, по-прежнему не слушая. – Мэнди, любовь моя, ты обращала внимание на шею Авы? Я сравнивал её с шеей Тед только что. Там настоящая шишка.

– Мои гланды увеличиваются, – бурчит Ава, осторожно прикасаясь к шее. – Так было на протяжении многих лет. О, хотя сейчас они стали больше.

– Боже мой, ты прав, – говорит мама, внимательно вглядываясь. Затем она кладет вилку с мрачным взглядом. – Никакой школы завтра утром, Ава Форель. Я отвезу тебя к врачу.

– Но, ма-ам, у меня волейбол завтра утром!

– Серьёзно. Придётся пропустить его. Только один раз — я уверена, что никто не будет возражать.

– Могу я одолжить твою юбку, если она тебе не нужна? – быстро спрашиваю я.

Ава поднимает бровь, чтобы напомнить мне о наших многочисленных разговорах на эту тему. Тогда это было бы "нет".

Я жду папиной поддержки, но он уже забыл. Его мозг всё ещё в другом месте.

Мама ловит мой взгляд. Она ещё не знает о стирке и думает, что я сержусь за то, что папа удивился, что мошенник подкатил ко мне, а не к Аве.

– Милая, никогда не забывай, – говорит она. – У тебя есть своя внутренняя красота. Я всегда буду тебя любить.

– Отлично. Спасибо, мам.

Я была почти в порядке и до этого, но, когда родная мать начинает говорить вам о вашей "внутренней красоте", вы знаете, что официально обречены.

Две недели спустя я демонстрирую сумочки в Париже.

На самом деле, конечно же, нет. Сегодня понедельник, и я на репетиции хора в актовом зале. Пою я так же отпадно, как играю на бубне, но моя лучшая подруга Дейзи почти все время любезно заглушает меня своим вокалом в стиле Пинк. Кстати, у нас новый музыкальный руководитель – мистер Андерсон, который прыгает, как шарик в лототроне, разучивая с нами хип-хоп версии произведений Гайдна, Моцарта, или как сегодня – "One Direction" в манере "Debussy". В целом выходит неплохо.

Мы с Дейзи, как всегда, стоим позади и можем перекинуться словечком между пением.

– Так ты принесла её?

– Что? – спрашиваю я.

– Визитку, конечно.

Я рассказала ей вчера по телефону. Я до сих пор не могу до конца понять, что произошло.

– Нет. Её не было у меня в кармане, когда я проверяла. Думаю, что потеряла её.

Я вспоминаю бледно-голубой логотип с зубчатой линией. Я искала везде, но она пропала.

– А, может, он вернулся на Карнаби Стрит и наживается на очередной бедняжке? Ты даже не представляешь, на что готовы пойти некоторые девицы, чтобы стать моделью.

– Нет. А на что?

– Ну, много чего. Позволяют втянуть себя в неприятности.

Она сердито хмурит брови. Дэйзи вообще часто хмурится. По всей видимости, родители, выбирая ей имя при рождении, представляли себе некое сочетание природной добродетели с белокурыми локонами и лучезарной улыбкой. В итоге они получили копну черных волос, одержимость классическим инди-роком, и легко возбудимое чувство недовольства. Имя Венерина мухоловка[2] подошло бы ей гораздо больше. А маргаритки[3] мне теперь всегда представляются черными и колючими.

– Вчера вечером мама рассказывала, что дочь одной из её подруг попалась на такую удочку. Якобы проводился кастинг в рекламу тропических фруктовых соков. Нужно было пройтись по гостиничному номеру в бикини. Когда она пришла, там уже толпилось множество девушек, которых фотографировал парень. Однако, как выяснилось, никто не знал, кто он такой. Не было никакой рекламы. Парнишке просто нравилось разглядывать девушек в бикини.

– Фу! Это отвратительно!

– Я знаю.

– Что ж, этот парень только спросил мой возраст, – говорю я. – Не думаю, что это незаконно.

– А должно бы, – ворчит она, – подходить на улице к незнакомкам и фотографировать их.

– Но у него был действительно классный Полароид. Наподобие ретро. Хотелось бы мне посмотреть, как из него выскакивает...

В зале становится непривычно тихо. Мистер Андерсон гневно косится в нашу сторону.

– Эй! Ты там! Мальчик в последнем ряду. Прекрати разговаривать и отвлекаться.

Все оглядываются. Сзади нет мальчика, только Дейзи и я.

– Да, ты, – продолжает он. – Высокий, рядом с девушкой с колючими волосами.

Как только до всех доходит, о ком идёт речь, по залу пробегает волна хохота, и температура моего лица повышается градусов эдак на пять.

– Вы имеете в виду Тед? – выкрикивает кто-то.

Мистер Андерсон кивает.

– Спасибо. Да, ты, Тед. Мальчик сзади. Последние пять минут ты постоянно отвлекался. Пожалуйста, спустись.

Это несправедливо по многим причинам. Для начала, в основном говорила Дейзи. Я стараюсь выполнить его просьбу, но не могу пошевелиться. Меня словно парализовало. А лицо, наверное, горит так, что на него можно ориентироваться, как на маяк. Ведь я думала, что нравлюсь мистеру Андерсону. Я думала, он был приятно удивлен моей регги интерпретацией «Аве Марии». Мне и в голову не могло прийти, что он даже не знает, что я – девушка.

Дейзи подталкивает меня, округлив глаза.

– Прости, – шепчет она. Затем опускает взгляд на мои ноги, и на её лице отражается сочувствие. О, нет... я совсем забыла об этом.

Непостижимым образом папа умудрился сжать юбку в длину, но не в ширину. В талии она по-прежнему сидит хорошо, а вот длина её изменилась. Очень сильно изменилась. Длина – это вообще громко сказано. Скорее, "коротина". Потому что юбка стала супер-мини. Настолько короткой, что если заправить в неё рубашку, то она ещё и выглядывать будет снизу.

– Всё будет в порядке, – неубедительно говорит Дейзи.

Я смотрю на неё. А затем на свои ноги.

– Я жду, – вздыхает мистер Андерсон, постукивая ногой.

Постепенно чувствительность возвращается. Ощущая себя живой неоновой палочкой, я спускаюсь между рядами хихикающих певунов. Затем пересекаю сцену актового зала и подхожу к мистеру Андерсону, сидящему за роялем. И стою, слегка покачиваясь. Единственное, что держит меня на ногах – понимание, что ему будет гораздо более неловко, чем мне.

– Это понятно, – говорит голос с первого ряда. Это Дин Дэниелс, естественно. Классный шутник и подражатель звездам Х-фактора. – У неё нет груди. Мальчишеское имя. Легко ошибиться, сэр. Но она, безусловно, девушка: вы можете сказать это по цвету её трусиков.

Что? Я смотрю вниз в панике. Какого цвета трусики я одела? Как он мог их увидеть? Юбка так коротка? Я дергаю её вниз до упора, а половина хора взрывается смехом.

О, великолепно. Спасибо, Дин. День становится таким прекрасным.

– Э-э, я вижу, – грубо бормочет мистер Андерсон. – Достаточно с вас, Дин. Прощу прощения, э-э, Тед, да?

– Сокращенно от Эдвина, – шепчу я.

– Верно. Эдвина. Не делайте так больше... разговоры, это... Возвращайтесь на свое место. Хм, напомните, на чём мы остановились?

– Любование бельем Пятницы, – сказал голос из второго ряда, недостаточно громко, чтобы услышал мистер Андерсон, но достаточно для усмешки Дина.

Это Кэлли Харвест, самодовольно сидящая в облаке пышных волос и фирменного парфюма – Сияние от Бритни Спирс. Я могу чувствовать запах отсюда. Я уверена, что он всегда будет напоминать мне об этом моменте. И мне хочется заболеть.

Кэлли ухмыляется Дину. Я избегаю смотреть кому-либо в глаза, пока прокладываю ​​путь обратно к моему месту сзади, интересно, кому ​​в идеальном мире я бы отомстила первому: Кэлли, папе, Дину, или Дейзи…

Дейзи выглядит достойной прощения, когда я сажусь рядом с ней, глаза жжет. Она даже дает мне свитер, так что я могу прикрыть ноги. Я не могу видеть их прямо сейчас. Они выглядят довольно глупо, даже в лучшие времена, – висящие спагетти на месте бедер, но в этот момент их бесконечная худая бледность – это больше, чем я могу вынести.

Мистер Андерсон поднимает руки.

– Все поём "What Makes You Beautiful". С начала.

Остальные встают, чтобы спеть, пока я сижу на месте и жалею о том, что вообще пришла сегодня в школу.

Почему у себя в голове, я – Тед Форель – порядочная экс-гимнастка, дружелюбная, артистическая, верный сторонник Woodland Trust, в то время как для окружающих я "сзади мальчик"? Или Чумовая пятница? Или, как сейчас, "девушка в трусиках"?

Они попадают в ноты. Один голос поет выше других, делая это в знаменитом стиле Гарри Стайлса.

Дин. Если бы я могла отомстить всем, первым был бы он. Парня все любили, потому что он всегда отпускал шуточки и смеялся. Он недурен собой, если вам случайно нравится прическа в период раннего подражания Биберу. – Я случайно узнала, что Кэлли влюблена в него с Рождества, и теперь он, вроде как, уделяет ей внимание. Он постоянно оборачивается, чтобы улыбнуться ей.

Если Дин на твоей стороне, всё прекрасно. Просто должна быть другая сторона, где всё наперекосяк, и я на этой стороне. Я и все остальные уроды и неудачники. Но главным образом я.

– А какого цвета трусики на тебе надеты? – спрашивает Ава. Мы едем на автобусе домой.

– Не в этом дело! Вроде лиловые, раз уж ты спрашиваешь.

Каким-то образом мне удалось занять место рядом с ней. Я хотела разделить с ней свою боль, но она воспринимает это недостаточно серьёзно.

– Держу пари, сейчас они серые, – говорит она. – Кажется, вся наша одежда становится серой, когда папа принимает участие в стирке.

– Знаешь, всё это – твоя вина, потому что ты не дала мне свою юбку вчера вечером.

Она выглядит виноватой.

– Хорошо, ты можешь взять одну с изворотливым поясом.

– О, великолепно. Теперь уже слишком поздно.

– Ну, я всегда могу оставить её себе.

– Нет! Я позаимствую её, – быстро отвечаю я.

Есть дурное настроение и есть самосохранение. Я не глупая.

Она улыбается и выглядывает из окна второго этажа автобуса. Мое любимое место в автобусе. Оно всегда занято, когда я пробую сесть там, но почему-то, когда Ава хочет, там свободно. Это, должно быть, магия вуду или нечто вроде. Она всегда была такой.

Она царапает свою руку, и я замечаю пластырь возле её локтя.

– О, врач делал тебе анализ крови?

– Угу, – говорит она, – и он хочет сделать мне биопсию шеи.

– Что это такое?

– Они втыкают иголку и высасывают то, что внутри, чтобы протестировать.

Она знает, как я ненавижу иглы, так что она говорит это, размахивая руками и с выпученными глазами, нависая надо мной как сумасшедший ученый.

– Фу, отвали от меня! Звучит гадко. Ты, кажется, в хорошем настроении для того, кто сдавал кровь.

– Было немного неприятно, – говорит она. – Мне пришло сообщение от «Константин и Рид» сегодня утром. Я получила работу! Луиза тоже. Четыре недели работы продавщицей. Дольше, если мы захотим. Так что лето устроено. – Она говорит это певучим, счастливым голосом. – Я увижу Джесси. И я буду заниматься сёрфингом. И получу скидку.