София Беннет - Облик (ЛП)

– Блестящая мысль. Гениально, – говорю я. Я не часто саркастична с сестрой, но честно. Это самая бредовая идея, которую я когда-либо слышала.

– Слушай. – Она садится снова, обхватив руками колени и положив голову на них. Она выглядит обессиленной. Эти темные круги под глазами были ещё одним ключом к разгадке. Кажется невозможным, что кто-то, с кем ты находишься каждый день может болеть раком, а ты даже не видишь этого. И здесь мы говорим о том, чтобы быть моделью: должно быть мы обе сумасшедшие. – Я собиралась быть... занятой этим летом. Приемы у врача и ... ты помнишь Нэн. Химиотерапия это трудно. У тебя должно быть что-то забавное, чтобы думать об этом. Мы обе должны иметь что-то. Ты не можешь положиться на меня в плане веселья.

Это верно. Я знаю, я полагаюсь на неё слишком много, но она всегда была там – придумывая сумасшедшие вещи – и думаю, я просто привыкла к этому. Конечно, это раздражает иногда, но я не хочу, чтобы что-то менялось. Определенно не так. Если психолог спросил бы меня, что я чувствую прямо сейчас, я бы сказала, что расстроена, расстроена и напугана.

Наконец, Ава выключает свет, и я лежу в темноте, размышляя. Об Аве, обо мне, о Симоне. О том, что у тебя отбирают целое лето, потому что отец заметил шишку у тебя на шее. О заработке в десять тысяч долларов в день. Это правда возможно? И кто такая Линда Евангелиста, в конце концов?

На следующей неделе солнце становится жарче с каждым днём. В школе травянистый холмик заполняется людьми, загорающими между экзаменами. Дома побледнели листья ясеня, и он выглядит почти так же хорошо, как деревья в Ричмонде. Когда мама не работает, она полностью погружается в книгу рецептов питательных летних салатов с красными фруктами и зелеными листьями. Очевидно, темные цвета полны антиоксидантов, и они помогут Аве поправиться – вместе с огромным количеством химикатов, которое начинают ей вводить. Лично я не вижу, как несколько ягод малины собираются соперничать с химиотерапией, но мама готова попробовать всё что угодно. Кажется, это её способ выживания.

Папин способ: между маниакальными приступами написания книги и попытками починить часы – исследование болезни Ходжкина в интернете. Мой способ ... глазеть из окна, в основном. В школе Дейзи часто вынуждена меня толкать, потому что я не слышу, что она только что сказала.

Из всех нас Ава самая расслабленная. Для неё самая большая проблема – то, что у Джесси двойка по большинству выпускных экзаменов и тренировка к большой парусной гонке, поэтому он не может навещать её. А так она удивительно хорошо справляется. Возможно, это обнадеживающее отношение доктора Христодулу. Возможно, потому что все привлекательные парни из класса помогают ей всякий раз, когда в школе дают дополнительные тесты. Может быть, потому что она не сильна в математике. (Я до сих пор не могу вспоминать о десяти процентах, но, возможно, она не замечает). Она просто хочет, чтобы всё продолжалось как обычно.

Через неделю после нашего фото-провала я прихожу домой после школы, а она шумно спорит с мамой.

– Я не хочу, чтобы ты шла со мной!

– Но ты не можешь пойти сама, дорогая. Ты очень больна!

– Я этого не чувствую. И ты будешь везде плакать. Я ненавижу это!

– Я обещаю не плакать.

– Ты и сейчас плачешь!

Мама потирает нос.

– Нет. Послушай, дорогая, это очень важное назначение.

– Оно абсолютно обычное! – Ава громко вздыхает и видит меня в дверях гостиной. – Скажи ей, Тед. Я просто должна забежать в больницу в субботу, чтобы проверить, все ли идёт правильно. Я сама могу справиться за пару часов. Она превращает это в важную экспедицию.

Под "всем", я думаю, она имеет в виду тонкие пластиковые трубки, которые ей вчера вставляли в грудь, называющиеся линии Хикмана. Один конец трубки выведен, чтобы в её кровь могла поступать химиотерапия, которая начинается в понедельник. Фу... Отвратительно. На самом деле, когда вчера вечером она мне это показала, то оно выглядело довольно аккуратно. Не так плохо, как я ожидала, – немного напоминает наушники для мега-iPod, приклеенные к коже. Но всё-таки... Неудивительно, что мама хочет пойти с ней проверить, что это работает.

– Эм...

– Я могу пойти пешком, мам. Могу поехать на метро. Эти трубки ничего не весят. Кроме того, тебе нужно работать. Знаешь, Тед может пойти со мной. Что скажешь, Ти?

– Ну, вообще-то Дэйзи пригласила меня в...

Ава прикидывается виноватой. Это поддельное виноватое выражение, я знаю, даже не предназначенное для того, чтобы заставить меня почувствовать себя виновной, но когда у твоей сестры лимфома ...

– Хорошо, я пойду.

Мама вздыхает.

– Тогда ладно. Если ты уверена. Я знаю, ты не любишь, когда я беспокоюсь из-за пустяков, дорогая.

Ава вздыхает.

– Вот именно.

Когда Аве поставили диагноз, всё, что мы хотели – новости, подробности и объяснения. Затем пришли результаты тестирования, и, кажется, они просто ещё больше всё запутали. По-видимому, болезнь достигла стадии 2B, что позволило определить, какой тип химиотерапии применять и как долго. Но почему, например, лечение начинают на следующей неделе, а не в ту же минуту?

Папа мгновенно воспользовался неизменной фразой из Гамлета “Быть или не быть»[7]. Его лицо было каменным, когда он это сказал, но Ава и я все равно смеялись. Мама не смеялась. Иногда я сажусь с ним за компьютер, чтобы мы могли попытаться разобраться вместе. Эта стадия показывает, насколько распространилась болезнь. Кажется, вторая стадия хуже, чем первая, но гораздо лучше, чем третья или четвертая. Буква B, говорит о том, что Ава потеет ночью. У них для этого есть буква, а у нас стиральная машина. Неважно.

Стадия 2Б. Для меня это звучит как место проведения музыкального фестиваля[8]. Я вглядываюсь в экран отцовского компьютера в тот вечер, а слова кружатся у меня в голове, пока не перестают что-то значить.

Наверно, Ава права, что последнее назначение – обычное дело. Когда мы попали в больницу в субботу, все было совершенно по-другому. Ава теперь отлично знает, как куда пройти по блестящим коридорам, и у медсестры занимает всего несколько секунд проверить линию Хикмана и убедиться, что с местом ввода трубки все в порядке. Все готово к понедельнику, когда ей введут первую порцию спасительных химикатов. Вот и всё. Мы всё сделали.

Снаружи небо всё ещё неправильное: синее и безоблачное. Дождя не было три недели. В городе какая-то средиземноморская атмосфера, и улицы заполнены загорелыми ногами и улыбающимися лицами.

– Пошли – говорит она. – Давай пойдём погуляем. Мы могли бы заглянуть в Британский музей.

– Мы могли бы...

– Шучу. Есть несколько хорошеньких магазинчиков на Тоттенхэм-корт-роуд. Можем прогуляться до Оксфорд-стрит.

Этот район города Авы, не мой. Я, как правило, иду туда, где есть сады и деревья, например в Кью[9], или в художественные галереи, как на Трафальгарской площади. Но приятно бродить с Авой по городу под летним солнцем, смотря на витрины. В конце концов, стало так жарко, что мы решили прогуляться по одной из боковых улиц, где есть тень.

Я восхищаюсь выбором французской выпечки в витрине пекарни, съедобным совершенством, разложенным по цветам радуги, как вдруг Ава останавливается как вкопанная и хватает меня.

– О, Боже мой!

Она показывает через дорогу. Мы стоим напротив уродливого дома. Простые кирпичные стены. Небольшие окна. Ни одного магазина. Два человека с айфонами обмениваются сигаретами.

– Что?

– Видишь логотип?

Над обычной входной дверью висит знак: зубчатая черная М внутри бледно-голубой C. Ава узнала его из сайта, который я ей показывала. Я помню его по визитной карточке Симона и из «Мари Клер»: Модел Сити.

– Ты знаешь, мы можем просто войти, – говорит она.

Внезапно мне становится холодно. Я не знала, что у меня такое бывает, но видимо бывает.

– Нет, не можем.

– Мы здесь, Tи. Ты никогда не подавала ту анкету. Почему бы тебе просто не войти и не спросить их?

Моя сестра сумасшедшая.

– И тогда они смогут высказать всё мне в лицо, – указываю я – ты, должно быть, шутишь.

– Они могут высказать, – говорит она, настаивая на своем, – за исключением одного из их скаутов, который сказал, что ты выглядишь поразительно.

Она помнит точное слово. Поразительная. Единственное, что я понимаю: я мерзну, несмотря на солнце. У меня мурашки по коже.

– Я иду домой.

Но Ава все ещё держит меня за руку.

– Пожалуйста? Для меня? Ты сказала, что попробуешь, Ти, помнишь?

Образ Дина Дэниэлза быстро проносится у меня перед глазами. Не очень хороший образ. Но это было бы так классно, сказать ему, что я модель. Ава чувствует моё сомнение.

– Послушай, мы просто войдём и спросим, есть ли у тебя потенциал. Мы будем ссылаться на того скаута и останемся на пять минут, хорошо? Потом мы пойдём домой. И я обещаю, что не буду больше к тебе с этим приставать.

– Обещаешь?

– Обещаю.

С тех пор, как Ава узнала диагноз, я могла бы поклясться, её психика стала неустойчивой. В её глазах опасный блеск. Это как, если она уже услышала худшее, то теперь могут случиться только хорошие вещи. Надеюсь, в её случае – это правда, но я уверена, что плохие вещи всё ещё могут произойти со мной. Тем не менее, она выглядит такой взволнованной, и я не могу заставить себя сказать "нет".

– Ну, тогда ладно.

Я точно знаю, что это неправильно, но Ава так на меня действует. Я собираюсь снова войти на территорию База Лайтера.

Она открывает дверь, и я вхожу.

– Ого! – она бормочет себе под нос. – Как здесь великолепно!

Если под "великолепно" она имеет в виду "ужасающе", то здесь совершенно великолепно.

Мы в роскошной приёмной, с чёрно-белыми обоями, блестящим новым столом, чёрным кожаным диваном и журнальным столиком, усеянным глянцевыми журналами. Потолок усеян прожекторами. Стены обклеены фотографиями сногсшибательных мужчин и женщин, большинство из них раздеты. На столе композиция из синих оранжерейных цветов размером со слоненка. Всё свежее и сияющее, гламурное и пугающее.

За столом скучающая девушка с длинными каштановыми волосами и тяжелой челкой что-то печатает на компьютере. Она нас полностью игнорирует. Ава и я стоим, не зная, что делать. Спустя несколько минут заходят курильщики мимо нас направляются к задней двери, не удостаивая нас и взглядом. Я никогда не чувствовала себя такой невидимой. Между тем Ава набирается мужества, чтобы заговорить.

– Мы здесь, чтобы поговорить с кем-нибудь о том... как стать моделью.

Девушка на ресепшен бросает краткий взгляд на Аву из-под челки.

–О, правда?

–Моя сестра интересуется.

Это неправда, особенно после нашей фото-катастрофы. Девушка стреляет в меня взглядом. Затем поднимает трубку, что-то бормочет в неё минуту и уходит, игнорируя нас.

Ава смотрит на меня и улыбается ободряюще.

–Давай уйдем, – предлагаю я.

–Через минуту. Посмотрим, что произойдёт.

Она садится на диван, наклоняясь вперед, чтобы взять глянцевый журнал со столика напротив. Я усаживаюсь рядом с ней и слышу ворчание на полу возле меня. Небольшая чёрная собака смотрит на меня, свернувшись калачиком на коричневом кожаном диване для собак с напечатанными на нём знаками Ls и Vs. Я протягиваю руку, чтобы погладить её нос.

– Не трогайте Марио – не глядя на нас, говорит секретарша. – Ему это не нравится.

– Простите?

– Лабрадудль[10]? Его зовут Марио? В честь Марио Тестино? – Теперь она смотрит на меня из-под челки, как будто я умственно отсталая. – Как фотографа?

– Да, точно.

Она видит, что я понятия не имею, о чём она говорит. Это снова о Линде Евангелиста. Я решаю оставить собаку в покое. Я собираюсь в последний раз предложить Аве уйти, когда дверь распахивается, и входит новый человек, громко жалующийся на жару.

Я сразу узнаю его, отчасти по оранжевому рюкзаку, что болтается у него на плече. К моему удивлению, он улыбается, как только видит меня.

– Девушка с бубном? Привет! Я Симон.

Ава отрывает глаза от журнала, демонстрируя улыбку кинозвезды. Симон игнорирует её. Она хмурится. Я встаю и пожимаю его протянутую руку.

– Да ... Я помню.

– Итак, ты здесь! Ты видела Френки?

– Я так не думаю, – шепчу я. – Мы просто зашли...

Он обращается к секретарше.