– Сокращенно от Эдвина, – шепчу я.

– Верно. Эдвина. Не делайте так больше... разговоры, это... Возвращайтесь на свое место.

Хм, напомните, на чѐм мы остановились?

– Любование бельем Пятницы, – сказал голос из второго ряда, недостаточно громко,

чтобы услышал мистер Андерсон, но достаточно для усмешки Дина.

Это Кэлли Харвест, самодовольно сидящая в облаке пышных волос и фирменного парфюма

– Сияние от Бритни Спирс. Я могу чувствовать запах отсюда. Я уверена, что он всегда будет

напоминать мне об этом моменте. И мне хочется заболеть.

Кэлли ухмыляется Дину. Я избегаю смотреть кому-либо в глаза, пока прокладываю путь

обратно к моему месту сзади, интересно, кому в идеальном мире я бы отомстила первому: Кэлли,

папе, Дину, или Дейзи…

Дейзи выглядит достойной прощения, когда я сажусь рядом с ней, глаза жжет. Она даже

дает мне свитер, так что я могу прикрыть ноги. Я не могу видеть их прямо сейчас. Они выглядят

довольно глупо, даже в лучшие времена, – висящие спагетти на месте бедер, но в этот момент их

бесконечная худая бледность – это больше, чем я могу вынести.

Мистер Андерсон поднимает руки.

– Все поѐм "What Makes You Beautiful". С начала.

Остальные встают, чтобы спеть, пока я сижу на месте и жалею о том, что вообще пришла

сегодня в школу.

Почему у себя в голове, я – Тед Форель – порядочная экс-гимнастка, дружелюбная,

артистическая, верный сторонник Woodland Trust, в то время как для окружающих я "сзади

мальчик"? Или Чумовая пятница? Или, как сейчас, "девушка в трусиках"?

Они попадают в ноты. Один голос поет выше других, делая это в знаменитом стиле Гарри

Стайлса.

Дин. Если бы я могла отомстить всем, первым был бы он. Парня все любили, потому что он

всегда отпускал шуточки и смеялся. Он недурен собой, если вам случайно нравится прическа в

период раннего подражания Биберу. – Я случайно узнала, что Кэлли влюблена в него с Рождества,

и теперь он, вроде как, уделяет ей внимание. Он постоянно оборачивается, чтобы улыбнуться ей.

Если Дин на твоей стороне, всѐ прекрасно. Просто должна быть другая сторона, где всѐ

наперекосяк, и я на этой стороне. Я и все остальные уроды и неудачники. Но главным образом я.

Глава 5.

– А какого цвета трусики на тебе надеты? – спрашивает Ава. Мы едем на автобусе домой.

– Не в этом дело! Вроде лиловые, раз уж ты спрашиваешь.

Каким-то образом мне удалось занять место рядом с ней. Я хотела разделить с ней свою

боль, но она воспринимает это недостаточно серьѐзно.

– Держу пари, сейчас они серые, – говорит она. – Кажется, вся наша одежда становится

серой, когда папа принимает участие в стирке.

– Знаешь, всѐ это – твоя вина, потому что ты не дала мне свою юбку вчера вечером.

Она выглядит виноватой.

– Хорошо, ты можешь взять одну с изворотливым поясом.

– О, великолепно. Теперь уже слишком поздно.

– Ну, я всегда могу оставить еѐ себе.

– Нет! Я позаимствую еѐ, – быстро отвечаю я.

Есть дурное настроение и есть самосохранение. Я не глупая.

Она улыбается и выглядывает из окна второго этажа автобуса. Мое любимое место в

автобусе. Оно всегда занято, когда я пробую сесть там, но почему-то, когда Ава хочет, там

свободно. Это, должно быть, магия вуду или нечто вроде. Она всегда была такой.

Она царапает свою руку, и я замечаю пластырь возле еѐ локтя.

– О, врач делал тебе анализ крови?

– Угу, – говорит она, – и он хочет сделать мне биопсию шеи.

– Что это такое?

– Они втыкают иголку и высасывают то, что внутри, чтобы протестировать.

Она знает, как я ненавижу иглы, так что она говорит это, размахивая руками и с

выпученными глазами, нависая надо мной как сумасшедший ученый.

– Фу, отвали от меня! Звучит гадко. Ты, кажется, в хорошем настроении для того, кто

сдавал кровь.

– Было немного неприятно, – говорит она. – Мне пришло сообщение от «Константин и

Рид» сегодня утром. Я получила работу! Луиза тоже. Четыре недели работы продавщицей. Дольше,

если мы захотим. Так что лето устроено. – Она говорит это певучим, счастливым голосом. – Я

увижу Джесси. И я буду заниматься сѐрфингом. И получу скидку.

– Так нам не придѐтся петь на улицах!

– Это был полезный опыт, Tи, – говорит она, тыкая меня в бок. – Подумать только, теперь

ты можешь написать в резюме – профессиональный музыкант.

– У меня нет резюме.

– Ну, когда-нибудь будет.

Считается ли жвачка профессиональной платой?

Она снова выглядит сонной и кладет голову мне на плечо.

– Просто надеюсь, что они не зададут тебе слишком много вопросов в интервью. Все будет

в порядке. Поверь мне.

Она закрывает глаза.

Разные студенты заходят, чтобы найти свободные места в начале автобуса, видят Аву,

отдыхающую рядом со мной, и дружески машут мне. Я делаю глубокий вдох и пытаюсь удержать

этот момент. Пять минут я не ―девушка в трусиках‖ – я ―сестра Авы Траут ‖. Может быть, это

делает меня временно классной. Я расслабляюсь и, наконец, перестаю краснеть. Между тем,

двойник Элизабет Тейлор рядом со мной начинает осторожно храпеть в мой воротник.

Оглядываясь назад десять дней спустя, сон был ключом к разгадке. Были и другие зацепки,

но мы упустили их. Мы все думали, что это сочетание переходного возраста, переезда, стресса из-

за экзамена, вируса. Вместо этого, мы беспокоились о тестах по математике и социологии, о сером

нижнем белье, об окончании книжной главы и недожаренном картофеле по-французски.

Затем как-то утром позвонил врач сказать, что готовы результаты биопсии. Мама и Ава

договорились забрать их после обеда, пока я была в школе. Я вообще об этом не думала.

По странному стечению обстоятельств, выходя из автобуса, я замечаю их, идущих домой от

врача. Я зову их, они оборачиваются и смотрят на меня.

Это первое июня. Прекрасный летний день. Белые клѐны вдоль дороги – ярко зелѐные,

листья выделяются на фоне кристально-голубого неба. Но лицо мамы серое, как наша коллекция

нижнего белья. Как и лицо Авы. Они не хотят разговаривать со мной. Ни единого слова. Это ... это

нехорошо. У меня так же шумело в ушах, когда я стала жертвой мошенничества на Карнаби Стрит.

Я хочу сказать что-нибудь, но я не могу придумать правильный вопрос, потому что я не уверена,

что хочу знать ответ. Я просто жду рядом с Авой, пока мама старается изо всех сил попасть

ключом в замок входной двери. Еѐ руки трясутся.

Небо не имеет смысла.

Вот что я думаю. Голубое небо не имеет смысла. Сегодня неправильно небо.

Папа ждет на верху лестницы. Я не знаю, позвонила ли ему мама от врача, или он просто

знал, но его лицо тоже серое. Он выглядит так, будто что-то тяжелое вот-вот упадет на него, и он

волнуется, что будет сбит с ног.

Мы каким-то образом оказываемся в гостиной и, не задумываясь, садимся за стол на наши

обычные места. Четыре серых лицах, в обрамлении голубого неба и ясеня, который радостно

качается в открытом окне, поймав летний ветерок.

Папа смотрит на маму. Что-то в выражении его лица заставляет меня взять его за руку.

– Это лимфома,– говорит ему мама.– Биопсия довольно точна. Им нужно будет сделать

больше тестов, но врачи думают, что Ава больна уже несколько месяцев. Месяцев, Стивен. А те,

другие анализы крови, показывали, что она в порядке...

Она пристально смотрит в стол. Еѐ руки до сих пор дрожат. Она говорит об Аве, как будто

той здесь нет, и что-то в Аве говорит, что в данный момент еѐ здесь нет. В еѐ глазах далекий,

отсутствующий взгляд.

– Что такое лимфома? – спрашиваю я.

Мама старается ответить, но не может.

– Это рак, милая, – говорит папа, удивляя самого себя звуком собственного голоса. – Я так

думаю. Да?

Мама кивает едва заметно, практически незаметно.

Но рак для стариков. Мамин папа умер от него два года назад. Рак убивает вас. У Авы не

может быть этого. Может быть, это просто очень сильный грипп. Или астма?

– Они посылают нас к детскому онкологу,– говорит мама, – У него есть окно в субботу

утром. Очевидно, он принимает больных на выходных, что хорошо. Не всегда удаѐтся попасть так

быстро, но кто-то отказался, и они не хотели терять время.

Она замолкает так же внезапно, как начала говорить, и смотрит из окна на дерево, как

будто она только что заметила его. Я пристально смотрю на шею Авы, точно так же, как делал

папа, когда впервые указал на опухоль. Когда ты смотришь, это очевидно. Быть может, это и есть

настоящая опухоль, о которой говорят в «Анатомии страсти»? Я чувствую, как моѐ тело холодеет.

Я не хочу никого беспокоить, но думаю, что собираюсь упасть в обморок.

Папа сжимает мою руку, чтобы поддержать меня.

– Не волнуйся, милая. Всѐ будет в порядке. Она будет в порядке. Не так ли, Ава, моя

дорогая? Да, Мэнди, любимая? Что ещѐ сказал доктор?

В папином голосе есть скрытый сигнал, который ясно говорит маме, что нам нужны

хорошие новости, и быстро.

Мама выходит из задумчивости и кивает.

– Он сказал, что это довольно распространено среди подростков, и они точно знают, что

делать. Он сказал, что человек в больнице, доктор ... я забыла его имя. Чѐрт. Доктор ... – Она

проводит ладонью по лбу и сдается в попытке вспомнить. – Как-то там. Во всяком случае, его

очень уважают, и он объяснит всѐ в субботу.

– Всѐ будет хорошо, верно? – уточняет папа.

Мама натянуто улыбается и ничего не говорит. Очевидно, врач не говорил, что всѐ будет в

порядке.

– Я иду спать, – говорит Ава, вставая и не смотря ни на кого из нас. – Разбудите меня

позже.

Три серых лица кивают. Когда она уходит, все молчат. Ветер продолжает дуть. Это

единственный звук в комнате.

Любимые фотографии Авы приклеены внутри к двери шкафа.

Она стоит на пляже в Корнуолле в гидрокостюме, сжимая в руках доску для сѐрфинга.

Рядом с ней мальчик с белоснежными волосами, мускулистым торсом и насыщенным золотым

загаром. Это Джесси, прошлым летом учивший Аву сѐрфингу, когда мы отправились отдыхать

неподалѐку от Ползиса. И влюбившийся в неѐ, но это вполне нормально. Ава все время имеет дело

с мальчиками, которые влюбляются в неѐ. Разница в том, что на этот раз это оказалось взаимно.

Джесси удивительно милый для того, кто настолько великолепен. Мама и папа были убеждены, что

их роман не продлится и несколько месяцев, ведь они не видели друг друга, не считая одного

выходного на Рождество, когда он приезжал в гости – но он до сих пор длится. Сейчас фото слегка

изорвано, потому что она регулярно принимается его целовать и гладить, несмотря на то, что у неѐ

есть такое же в телефоне, его она тоже гладит и целует. Я знаю.

Ава со своей лучшей подругой, Луизой Рэндольф, капитаном волейбольной команды. Они

в сочетающихся узких джинсах, кружевных кофточках и с дымчатым макияжем выглядят так,

будто собираются подписать контракт со звукозаписывающей компанией. На самом деле, думаю,

они собирались в боулинг.

Групповой снимок нескольких девушек в коротких юбках и свитерах, сжимающих клюшки

для хоккея на траве и улыбающихся. В центре Ава держит серебряный Кубок, который они

выиграли в прошлом году на Турнире среди Школ Южного Лондона. Команда собирается в

поездку в Бельгию в следующем семестре, если они смогут собрать деньги.

Это жизнь Авы: Джесси, сѐрфинг, волейбол летом, еѐ друзья, очаровательность, хоккей на

траве зимой – не говоря уже о выпускных экзаменах, которые она сдает в следующем году. Я не

думаю, что у неѐ есть время для рака.

Глава 6.

В субботу утром мы оказываемся в здании в центре Лондона, которое, как уверяет нас папа,

недалеко от Британского Музея. Мама холодно смотрит на папу. Нас не волнует, находится ли