Ему не казались долгими часы, которые он, по желанию отца, посвящал делу, его не пугала тяжелая работа. Но если уж ему предстояло всю жизнь отдать делу отца, он хотел бы повысить ставки.

Много раз в последнее время Ван пытался добиться разрешения отца на расширение бизнеса, но старик реагировал с характерным упрямством.

— Это хороший семейный бизнес, — говорил он. — Укрупнив его, мы можем не совладать с делом. Я знаю всех, кто на меня работает. На моих глазах растут их дети.

— Но нам нужно расширяться, — спорил Ван. — Времена меняются, и нам надо меняться вместе с ними. Скоро не нужно будет больших помещений, потребуется меньше рабочих. Если мы не модернизируем, не механизируем процесс производства, мы прогорим.

— Я не допущу этих новомодных штучек! Наш девиз — качество!

— Качество не требует таких жертв.

— Я управляю этой фабрикой по-своему уже тридцать лет. И мы преуспеваем в таких условиях. Вот и слава Богу.

— Понимаешь, нам нужна новая линия. — Ван сменил тактику. — Если потребность в рабочих башмаках отпадет — нам конец.

— Тю! Рабочим всегда будут нужны грубые башмаки!

— Да не всегда! — Ван начинал терять терпение. — Ты ведешь себя как динозавр. Разве не видно, что времена меняются? Мужчинам не нужно проходить мили от дома до работы и обратно, им даже не нужно ездить на заводских грузовиках. Они водят свои собственные автомобили. А на заводах всю тяжелую работу выполняют машины. Еще через двадцать лет люди будут больше интересоваться одеждой для отдыха, чем для работы. Мы должны быть готовы к этому.

— Кендрики известны своей рабочей обувью. И они будут ее делать.

Он уперся и не сдавался, несмотря на горячность Вана и вескость его доводов.

Поскольку все попытки что-то изменить разбивались о стену установленных отцом стандартов, Ван решил организовать свое собственное дело, но у него не было даже начального капитала. Так что без поддержки отца нечего было и думать о своем бизнесе. К тому же он не знал, что еще может стать для него предметом производства, кроме грубых башмаков, ведь он имел дело только с ними.

«Нет, другого выхода нет, — решил Ван, — нужно проявить упорство и вновь и вновь пытаться изменить мнение отца». Если это не получится, остается только ждать дня, когда контроль над фабрикой перейдет к нему в руки. Тогда-то он сможет воплотить свои идеи в жизнь.

Для мужчины с таким темпераментом, как у Вана, ожидание было отнюдь не легким делом. Старику было за шестьдесят, но он совсем не собирался сдавать. Он, как прежде, поднимался с рассветом и в дождь, и в солнце, топал две с половиной мили до фабрики, как делал это на протяжении последних тридцати лет. Так же отдавал тысячи распоряжений, выполнение которых свалилось на плечи Вана, хоть он и звался управляющим фабрикой.

Усевшись за стол, Ван достал сигареты и закурил. Потом он просмотрел заявления о приеме на работу. Двое мужчин и женщина, или даже девушка-студентка. Это не совсем то, что нужно. Будь его воля, он бы даже не рассматривал такие заявления, но отец велел встречаться со всяким, кто просит о работе. «Они в беде, нуждаются в работе, я, по крайней мере, даю им возможность высказаться», — говорил он. Будто, думал Ван, им легче становится после отказа.

Ван глянул на часы. Первый посетитель должен приехать через полчаса. У него было время, чтобы разобраться с корреспонденцией. Он позвонил секретарю:

— Зайдите, пожалуйста, Джейн, я должен кое-что надиктовать.

Листочки с заявлением о приеме на работу он отодвинул подальше, на край стола.


Дина приехала на собеседование за десять минут до назначенного времени. Пунктуальность была ее отличительной чертой, привитой ей с детства.

Присев в узком проходе перед приемной, сложив руки в хлопковых черных перчатках на колени (внешне — само спокойствие) она, однако, чувствовала себя абсолютно больной.

Через окно она могла видеть машинистку, неотрывно что-то печатающую, и тяжелую дверь, окрашенную в темно-коричневый цвет. Из-за двери доносился давящий монотонный гул машин. Ей не понравилось то, что она успела увидеть на фабрике: все темное, старое, совсем не таким она представляла себе будущее место работы, но был ли у нее выбор? Ей нужна была как раз такая работа, и, если она ее получит, у нее будет много преимуществ в этой суровой жизни. Зарплата не особенно высокая, конечно, но все же даст возможность ей продержаться до появления ребенка. А сидеть за станком все-таки легче, чем стоять за прилавком или бегать между столиками в кафе. К тому же она умела хорошо шить и имела некоторое представление о том, чем отличается шитье ботинок от шитья белья.

Дверь в приемную открылась: вышел худой мужчина, одетый в спортивную куртку из дешевого твида и широкие короткие брюки. Дина в ожидании взглянула на него, но он прошел мимо, даже не обратив на нее внимания. Еще один ищущий работу? Дина почувствовала, как заныло сердце. Может быть, Кендрикам нужен только мужчина?

Текли минуты. Дина взглянула на секретаря, но та продолжала безжалостно стучать по клавишам в маленькой комнатке, кажется, совсем забыв о посетительнице. Дверь снова открылась, и вышел другой мужчина, очень высокий, с темными вьющимися волосами и настолько темными синими глазами, что они казались черными. На нем была белоснежная рубашка, галстук в сине-серую полоску и темно-серые брюки, добротные и дорогие. Золотые запонки блестели на его запястьях. Он излучал уверенность и силу.

Дина поднялась ему навстречу, разглаживая складки на юбке, которая уже стала узковата ей.

— Мисс Маршалл? голос очень гармонировал с внешним обликом — низкий, с легким западным акцентом.

Дина кивнула. Глаза цвета морской синевы оценивающе оглядели ее. Дине показалось, что они видят ее насквозь, открывая все ее самые сокровенные секреты. Она почувствовала, как щеки заливаются краской.

— Меня зовут Ван Кендрик. — Его глаза остановились на ее лице, он дружелюбно улыбнулся своими довольно чувственными губами. Извините, что заставил вас ждать. Думаю, будет удобнее пройти в кабинет?


— Я не совсем понимаю, почему вы хотите работать у нас, мисс Маршалл, — говорил Ван Кендрик. — Строчить башмаки — это не совсем подходящее занятие для человека с вашими навыками.

Дина, замерев, уставилась на светильник. Она не ожидала такого вопроса и не знала, что ответить.

— Я не могу остаться в колледже. Недавно я потеряла маму.

— Понимаю. — Он посмотрел на нее и, несмотря на ее самообладание, увидел, как уязвлена ее душа. Это было его первым впечатлением о ней.

Ее ранило что-то или кто-то, ее угнетала какая-то вина, она не знала, как жить дальше. Она была очень молода и… очень привлекательна. Хоть Ван и был холостяком, он успел познать многих женщин. Они флиртовали с ним, покоренные его прекрасной внешностью и его деньгами. Но никто из них, как бы привлекательны и общительны они ни были, не производил на него такого впечатления, как она. Он смотрел на нее и чувствовал желание сделать ей что-нибудь хорошее, чтобы вызвать у нее милую, смущенную улыбку. Но как только это чувство возникло, он тот час же отогнал его, принимая за глупую сентиментальность, которой нет места в бизнесе.

— Я не совсем уверен, что у нас подходящая для вас работа, — сказал он. — Это тяжелый и монотонный труд. Честно говоря, мне кажется, очень-очень скоро вам здесь надоест, а мне придется искать нового человека на ваше место.

— Я не подведу вас. Мне действительно нужна работа.

Она опустила голову, сидя напротив и комкая свои перчатки в ладонях.

Он пристально смотрел на нее.

— Я уверен, что есть что-нибудь более подходящее для ваших способностей. Чему именно вы обучаетесь?

— Я модельер. Особенно я интересуюсь обувью.

Вана охватил восторг, но он постарался подавить его.

— Я бы не назвал то, что мы производим, обувью в том смысле, который вы вкладываете в это слово. Над нашими башмаками не трудились дизайнеры.

— Но они ведь из кожи, не так ли? Я люблю работать с натуральными материалами. Я делала проект по обуви и разным аксессуарам к ней. О, я знаю, что вы подразумеваете, говоря о своих башмаках. Они, конечно, не очень интересны… — Она запнулась, закусив губу, анализируя, не сказала ли лишнего, потом продолжала: — Но я думаю, что здесь изучу техническую сторону дела… и, может быть, когда-нибудь в будущем… — Опять она запнулась, смущенная, понимая, что он догадался, что она не собирается оставаться у Кендриков надолго и «копить на золотые часы».

Он улыбнулся, восхищение опять заставило его трепетать.

Он долго ждал момента, когда его старик ослабит хватку. А вдруг эта девушка, сидящая напротив, поможет ему в осуществлении его планов?

Он думал о двух кандидатах на свободное место, с которыми поговорил. Приличные молодые мужчины, отцы семейств, как раз то, о чем ему говорил отец. Оба будут надежными, толковыми работниками и оправдают себя. Он опять посмотрел на девочку, на ее милое лицо, выражавшее готовность, юное и живое, светившееся творческим умом. Его отец выбрал бы одного из мужчин, он знал это, но не его отец сейчас проводил собеседование. Выбор был за ним, и он был очень рад, что это так!

— Очень хорошо, — сказал Ван. — Считайте, вы получили работу, мисс Маршалл, если она вам нужна. Когда вы можете начать?

Тут же он был вознагражден милой улыбкой, которой он так ждал.

— Я могу начать с понедельника, — ответила она. — И спасибо вам, мистер Кендрик. Спасибо большое!


* * *


Однажды, примерно через неделю, во время рабочего дня Ван послал за ней.

Сердце ее забилось быстрее, она почувствовала тревогу. Он неудовлетворен ее работой и хочет избавиться от нее. Что же ей делать дальше?

Она выключила станок и пересекла цех, пробираясь к его кабинету, постучала и подождала, когда ее попросят войти.

Ван просматривал какие-то бумаги у одной из огромных, пыльных досок.

— Вы хотели меня видеть, мистер Кендрик? — спросила она, стесняясь.

— Да, Дина. — Он взглянул на нее своими темно-синими глазами, и она почувствовала, что краснеет. — Как дела?

— Нормально.

— Для вас слишком много работы, да?

— Нет, все… нормально.

Она лгала. Ей совсем не нравилась работа с грубой кожей, нудная, тяжелая для ее рук: все, как он говорил.

— Хорошо, Дина. Я думал поговорить с вами, не хотите ли присесть?

Нервничая, она опустилась на тот самый стул, на котором сидела во время собеседования. Он не сел за стол, как тогда, а, обойдя его, присел на краешек стола, скрестив руки и вытянув ноги.

— Я помню, вы упоминали о том, что, будучи студенткой-модельером, особенно интересовались обувью.

— Да, — солгала она снова.

Один ее проект действительно был посвящен обуви, но только потому, что этого требовали в колледже. А сказала она о нем в надежде, что это послужит ей на пользу.

— Интересно, не сможете ли вы использовать ваши таланты, чтобы работать на меня? Я давно хотел расширить ассортимент наших башмаков. Но точно не знаю, каким путем лучше идти. Я надеялся, что у вас могут быть какие-нибудь идеи на этот счет.

Дина была так поражена, что потеряла дар речи.

— Какие именно идеи?

— Ну, может быть, у нас тут нет нужных установок для фасонной обуви. Наше оборудование ориентировано исключительно на грубые башмаки, а наши рабочие не имеют достаточных навыков. Нам, вообще-то, нужно, чтобы, используя талант и оборудование, Кендрики смогли завоевать нишу на рынке, в разделе, скажем, обуви для отдыха. Но я не знаю точно. Вот я и надеялся, что вы мне поможете в этом.

— Ну… я…

— Слушайте, — сказал он. — Я не ожидаю от вас немедленной блестящей идеи, как от фокусника. Но подумайте об этом, ладно? Может, поговорим как-нибудь еще? За бокалом вина… или за обедом? — Он заметил ее испуг и улыбнулся. Он понимал, что для большинства его рабочих «обед» был просто приемом пищи; может быть, Дина подумала именно об этом? — Вечером, — добавил он тут же.

Она вспыхнула:

— О, я не знаю, что вы имеете в виду, но моя хозяйка готовит мне, когда я возвращаюсь.

— Я думаю, она не обидится, если вы дадите ей выходной.

Дина смутилась. Она подумала о том, что миссис Брукс, у которой она квартировала, как раз обидится. Хозяйка была из тех людей, которые только и ищут повод, чтобы обидеться, подвергая жестокой критике все, что не идеально. А еда у нее была безвкусной, и Дина, которую к тому же часто тошнило, тосковала по вкусным обедам миссис Медоуз и даже по скромной, но здоровой пище в доме деда, так что возможность поужинать в ресторане или баре, да еще бесплатно, была, конечно, соблазнительная.