Но больше всего ее останавливала не возможная вспышка неудовольствия миссис Брукс, а вспышки ее собственных эмоций, которые вызывал в ней Ван своими синими глазами и даже просто тем, что проходил мимо ее станка. Ей не надо было видеть его, чтобы узнать о его присутствии. Сила его личности была столь велика, что, появившись невдалеке, он словно дотрагивался до нее. И дрожь пробирала ее до кончиков пальцев. Никто не производил раньше на нее такого впечатления, ни Дейв Хикс, ни, конечно, Нейл. Ведь то, что она считала любовью к нему, было всего лишь естественным влечением девушки к парню, и ей еще повезло, что он почувствовал то же самое.

Но это… это было… как отношение к звезде, к киноактеру, или поп-певцу: он был идолом, очень далеким и недоступным. Не было никакого шанса, что Ван обратит на нее внимание, даже при самых благоприятных обстоятельствах. Ведь он был настолько старше ее, и хотя Дина успела узнать, что он не женат, но такой зрелый и притягательный мужчина наверняка имел девушку или даже невесту. К тому же он был из совершенно другого мира, он был искушенным, преуспевающим «боссом», который вел совсем иной образ жизни. Даже если б все было не так… как сейчас… он бы никогда не взглянул на нее. А сейчас она была на четвертом месяце, и все ее мечты казались абсолютно несбыточными.

Именно поэтому, думала она, он имеет на нее такое влияние: беременность делает ее очень восприимчивой и чувствительной. Но такая мысль не помогала ей отделаться от четкого ощущения, что он как раз тот мужчина, которого она может полюбить однажды и на всю жизнь.

Странно, что в тот день, когда Ван пригласил ее на обед, она поверила, что предполагается чисто деловая встреча, как он и сказал. И несмотря на то, что приглашение очень обрадовало ее, она не хотела идти, так как боялась проявить свои чувства к нему.

Ван остался Ваном, он даже не дал ей возможности отказаться. Он просто вел себя так, будто все уже решено.

— Я бы предпочел обсуждать свои планы подальше от кабинета, — сказал он. — Пока не хочу, чтобы кто-либо знал о них. Поэтому я буду признателен, если вы никому ничего не скажете. Иногда в бизнесе бывают ситуации, когда лучше немного посекретничать.

Она кивнула:

— Я не проговорюсь. Я вообще мало разговариваю.

Да, он заметил, что она как бы изолирована от других.

— Ну так что — завтра вечером?

— О, я не знаю, надумаю ли я что-нибудь к этому времени…

— Не беспокойтесь. Мы можем говорить о любых идеях, которые могут у вас возникнуть. Заехать за вами? Около половины восьмого?

— Лучше давайте встретимся где-нибудь, — проговорила она смущенно. Она не хотела, чтобы миссис Брукс увидела, как она садится в большую красивую машину, а Вану ей не хотелось бы показывать тот унылый старый домик, который был ее домом. — Я буду на площади рядом с памятником.

Он улыбнулся:

— Хорошо.

Он продолжал улыбаться, когда она выходила из кабинета.

* * *


Дина очень плохо спала этой ночью. Само по себе это не было редкостью: после того как она забеременела, у нее было много бессонных ночей. Но эта была не такая. Вместо того чтобы ворочаться и мучиться, обдумывая вновь и вновь свои проблемы, она лежала с широко раскрытыми глазами, мозг ее был занят, решая задачи, поставленные перед ней Ваном. К утру у нее уже созрело несколько идей, и днем на работе она продолжала обдумывать их, пока ее руки были заняты обработкой кожи.

Пару раз она видела Вана, но он едва поздоровался с ней, кивнув, как всем рабочим. Дине пришла в голову мысль, что он передумал. Но когда она приехала к памятнику воинам в половине восьмого, он был уже там, его большой синий «ягуар» был припаркован у обочины.

— Я знаю небольшое бистро, — сказал он, когда она уже сидела рядом с ним в машине. Поехали туда.

Дина кивнула, надеясь, что он не повезет ее в какое-нибудь роскошное место. Она очень долго мучалась, решая, что лучше надеть. У нее никогда не было много одежды, к тому же кое-что стало узковато. Наконец она остановилась на простом голубом платье, с завышенной талией, с горловиной «лодочкой», которая приоткрывала ее гладкие плечи; платье было отделано косой бейкой. Ван выглядел официально: в темном костюме и шелковой рубашке со строгим галстуком. Дина подумала, что, увидев, как она одета, он выберет для обеда место поскромнее.

Ее страхи рассеялись, когда они приехали в бистро — тихий домик с террасой, самого непритязательного вида. Ван назвал свое имя, сказав, что заказывал столик. Их проводили в глубину зала, откуда был виден маленький, очаровательный садик.

Ноздри защекотал чесночный запах. У Дины проснулся зверский аппетит, и она накинулась на хлебные палочки, пока не подали первое блюдо — грибы в чесночном соусе.

— Вы, конечно же, выпьете вина? — сказал Ван, просматривая меню.

Помня, как на нее подействовал алкоголь, Дина покачала головой:

— Если можно, я бы хотела воды.

— Конечно.

Он заказал бутылку «Шабли» и воду. Но когда официант принес вино в бутылке, погруженной в серебряную вазу со льдом, Ван, попробовав его, одобрил и посмотрел на нее вопросительно:

— Почему бы не выпить один бокал, оно очень хорошее!

Дина заколебалась. Она не хотела выглядеть бестактной.

— Ну хорошо, если только один.

Но после нескольких глотков она уже больше не притрагивалась к нему. Во-первых, она боялась, что вино ударит в голову, а во-вторых, что уж совсем не имело для нее значения — это вкус вина. По ее мнению, хорошее сухое вино, которое она попробовала, проигрывало в сравнении с тем дешевым, какое она пила с Нейлом.

— Ну, — начал Ван, — было ли у вас время подумать над тем, что я предложил?

Ван собирал остатки грибного соуса корочкой хлеба; Дина была шокирована, так как для ее деда подобное было проявлением дурных манер, и она не могла позволить себе сделать то же, хотя ей очень хотелось.

— Да, я кое о чем думала, — сказала она. — У меня есть мысли, но я не знаю, как они вам понравятся.

— Посмотрим.

— Вы говорили, что хотели бы выйти на рынок обуви для отдыха, и самой подходящей для вашего оборудования продукцией могут быть ботинки для скалолазания. Я не знаю, чем они отличаются, это я выясню. Для прогулочной обуви главное, конечно, комфорт и удобство. Но они будут большими, угловатыми и носкими, как те, которые вы производите сейчас.

— Ага. Продолжайте.

— Также существует обувь для наездников. Верховая езда становится все более и более популярной, особенно среди маленьких девочек. Там, откуда я приехала, верхом ездят только фермеры и рабочие, но, живя здесь, я замечаю, как то там, то тут водят по кругу пони, а доски с объявлениями пестрят рекламой верховой езды. Я думаю…

— А откуда вы приехали? — перебил он.

— Глостершир. И последний раз, когда я там была, я поняла, что ничего не изменилось. Те же занятия, дети на…

— А где в Глостершире?

Ее глаза сузились. Он видел, что ставни захлопнулись. Она не хотела говорить о своем прошлом почему-то, но эта секретность только разбудила его любопытство.

— Где в Глостершире вы жили? — он давил на нее.

— В местечке под названием Ставерлей. Но я думала, мы разговариваем о моих идеях, а не обо мне.

Легкая улыбка скользнула по его губам. Вот так-так, несмотря на свой скромный, смущенный вид, она может и укусить.

— Конечно. Продолжайте.

— Вероятно, ботинки для верховой езды будут отличаться от других. Они должны быть сделаны из цельных кусков кожи и выглядеть не такими угловатыми, сама кожа должна быть мягче, лучше выделана.

Он кивнул, удивляясь ее осведомленности. Но ему не особенно понравилась идея насчет ботинок для наездников, и он так и сказал:

Вся беда в том, что они будут чертовски дорогими. Ведь цельные куски хорошей кожи очень дорого стоят. И люди задумаются, прежде чем сделать покупку. Многие дети в школах верховой езды, я видел, обуты в веллингтонские ботинки и чувствуют себя комфортно. Эта обувь широкого назначения, намного дешевле, ее проще обновлять, когда ребенок подрастет.

Она опустила голову, чувствуя обиду.

— Я кое-что разузнавал на рынке обуви, — продолжал он. — Должно быть, придется осваивать синтетические материалы, более дешевые и все более популярные в наши дни. Я подумаю. Есть ли еще какие-нибудь предложения?

— Только одно. Я думала о кусочках кожи, которые остаются после кроя. Не могу смотреть, как их выбрасывают, и думаю, что их можно использовать.

— Да, ну и как же?

— Сандалии.

Он покачал головой:

— Мы не делаем модной детской обуви. Это очень далеко от профессионального направления Кендриков.

— Сандалии для мужчин.

— Но обрезки недостаточно велики для этого.

Она отложила свои вилку и нож. Глаза ее горели от возбуждения.

— Я не имею в виду обычные сандалии, я говорю о сандалиях на ремешках. Это будут библейского стиля сандалии для молодых людей. Теперь все более небрежно одеваются, дети не хотят выглядеть так, как их родители. Они носят джинсы и простые рубашки, даже четки. И им нужна обувь, которая бы соответствовала их настроению и виду. К тому же эти сандалии библейского стиля могут носить и девушки. Обувь из обрезков вы сможете продавать очень дешево, и, если даже сандалии не продадутся, вы не понесете больших убытков. Но я думаю, они станут хитом.

Вану вдруг показалось, будто волосы у него на затылке зашевелились. Было в ней что-то, в этой недоучившейся, неопытной девушке. Он почувствовал это с первого взгляда, когда она вошла к нему в кабинет, а теперь он был абсолютно уверен в этом. Он не мог бы точно определить, что именно ее отличает: возможно, способность смотреть в будущее, а не в прошлое, прогнозировать и создавать моду. В этом устоявшемся мире индустриального производства обуви он мало встречал подобных людей, а еще реже работал с теми, кто обладал таким редким даром. Но именно такого человека он видел сейчас перед собой. И она, и он могли ошибаться, но почему-то сейчас он не думал об этом.

Официант за стойкой переставлял стаканы. Ван поднял бокал, и, несмотря на то что она пила, Дина сделала то же самое. Но, когда он улыбнулся ей и выпил свою обычную добрую порцию вина, его склонность держать вожжи натянутыми опять проявилась.

«Не дай ей понять, что ты восхищен. Держи ее в зависимости. Пусть она ждет одобрения».

До тех пор пока Дина думает, что он единственный понимает ее и восхищается ее талантом, она — в его власти. Потеряв власть, он потеряет и ее. В этот момент случилось что-то, чего Ван совсем не желал признавать.


Дина была счастлива, наверное, счастливее, чем когда-либо в своей жизни.

Ее темная, маленькая комнатка, так угнетавшая ее сначала, теперь казалась очень уютной. Украшенная самодельными безделушками, со столом, покрытым тяжелой скатертью, и с сидящим на подушке плюшевым медведем, которого Ван подарил ей, комнатка была тем местом, где Дина могла остаться наедине со своими мечтами.

Угрюмый характер миссис Брукс не беспокоил ее больше, и монотонность работы не раздражала. Что касается будущего, то Дина задумывалась о нем, но лишь о том моменте, когда она в следующий раз увидит Вана. Это стало привычкой. Физически она уже не чувствовала себя так плохо. Жуткая тошнота, преследовавшая ее в первые месяцы беременности, прошла, и Дина создала себе новый воображаемый мир, где мыслям о ее состоянии не было места.

Ван — был весь ее мир. Она постоянно ощущала его рядом, он заполнял каждую клеточку ее существа с той минуты, когда она просыпалась утром, до того момента, когда засыпала вечером, и даже после этого он приходил к ней во сне. Ей нравилась его внешность, правильные черты лица и эти невероятные темно-синие глаза, нравилось звучание его низкого голоса, широкие сильные плечи, нравилось, как крепко он сложен. Но в то же время она знала, что любит все это, потому что в его наружности отражалась личность, сильная и решительная, будто обладавшая стальным внутренним стержнем. Едва заметное сначала, это его качество становилось все более и более очевидным для нее.

Но конечно, не только этим привлекал Ван, хотя и этого было бы достаточно. Он очень много делал для Дины, открывая ей мир, о существовании которого она едва знала, не представляя себе ни его материальную, ни духовную основу.

После того их первого вечера он часто возил ее куда-нибудь выпить и поужинать. Бедная студентка, она и не подозревала о разнообразии ресторанов, где все цены в меню были выражены двузначными цифрами. А однажды она увидела чек, выписанный Ваном, и чуть не поперхнулась. Всегда на столе было вино, и хотя Дина по-прежнему мало пила, боясь действия алкоголя, она начинала любить его терпкий вкус. Ей нравился процесс познания, нравилось чувствовать себя ребенком, потерявшимся в грандиозном взрослом мире. Ей нравилось, что за ней ухаживают, швейцары помогают раздеться, официанты пододвигают ей стул и расстилают салфетку у нее на коленях. А если они и поглядывают искоса на ее дешевые платья, то она никогда не обращала на это внимания.