— Слава Богу! Я думал, вы скажете, что с моей женой произошел несчастный случай или что-нибудь в этом роде.

— Простите, что напугал вас, сэр, — отвечает Джеймс.

Кажется, мы взяли не того парня — я наивно полагала, что он протянет руки для наручников и скажет: «Вы раскусили меня, начальник».

Ничего подобного мистер Мэйкин не делает. Он быстрым шагом идет к двери и открывает ее. В кабинет тут же влетает секретарша. Игнорируя ее чрезмерный энтузиазм, он, с высоты своего положения, спокойно говорит:

— О, мисс Ренни! Будьте так любезны, принесите нам кофе.

Та быстро кивает и бежит выполнять поручение. Мистер Мэйкин возвращается за свой стол и смотрит попеременно то на меня, то на Джеймса:

— Боюсь, я смогу уделить вам не больше получаса, поскольку у меня назначена встреча. Так чем могу вам помочь?

— Черт. Черт возьми, — в ярости говорит Джеймс, когда мы выходим на улицу и направляемся к машине.

— Он не выглядел виноватым.

— Да, не выглядел.

Джеймс садится за руль и смотрит перед собой. Я ничего не хочу говорить, поскольку мне кажется, что он близок к разгадке. Помните, как мисс Марпл сначала рассказывает о всякой ерунде типа вязания, а потом вдруг говорит, кто убийца! Минута сменяет минуту, и я уже начинаю беспокоиться о том, не думает ли он о своем новом свитере.

— Э, Джеймс?

— Гм?..

— Что-то не так?

— Да, что-то не так, — бормочет он.

Я даю ему возможность подумать еще немного. Проходит несколько минут, и я уже не в силах выносить это:

— Что? Что не так?

Он всем телом поворачивается ко мне.

— Ничего. С первого взгляда кажется, что ничего. Вот только… Ты заметила часы в его кабинете? — вдруг спрашивает он.

— Часы?

— Да.

Он пристально смотрит на меня.

— Да, я видела несколько.

— В его кабинете было пять разных часов.

— Правда? Может быть, он часто опаздывает.

Джеймс нетерпеливо смотрит на меня и вздыхает.

— Прости, — говорю я. — Ну? Что ты намерен делать? — добавляю я чуть позже. Мне уже начинает надоедать его молчание.

— Я хочу узнать, с кем он собирается встретиться.

— Хорошо. И как мы это узнаем?

— Будем сидеть здесь и посмотрим, куда он пойдет.

— Я так и думала.

Джеймс заводит машину и отъезжает, поскольку из окна на нас смотрит секретарша. Мы объезжаем здание и останавливаемся чуть подальше, так что нас из окна офиса теперь не видно, а мы можем наблюдать за всеми, кто выходит.

— А может быть, в этом доме есть черный ход?

— Я посчитал количество дверей в каждой комнате, — объясняет он терпеливо. — Меня этому учили в школе детективов.

— То, что мы сейчас делаем, называется «сидеть в засаде»? — с волнением спрашиваю я.

— Если тебе нравится, называй это так. Вообще-то в слове «засада» есть свое очарование, но я не думаю, что можно назвать очаровательным десятиминутное пребывание в машине.

— А вдруг нам придется просидеть здесь несколько часов!

Спустя полтора часа я звоню в редакцию, а также Лиззи и Винсу и начинаю печатать на ноутбуке очередной фрагмент «Дневника». Джеймс тоже звонит сначала в участок, затем Флер, потом снова в участок. Воспользовавшись минутным молчанием, я говорю:

— Будешь кофе? Могу пойти поискать.

— Это было бы замечательно.

— А есть хочешь?

— Я голодный. Сегодня утром мне не удалось позавтракать.

— Что ты будешь?

— Удиви меня чем-нибудь.

Он достает бумажник и протягивает мне десятифунтовую банкноту.

— Поторопись, потому что если Мэйкин выйдет, мне придется уехать без тебя. И еще: не ходи мимо его офиса.

— Может быть, я и не училась в школе детективов, но я не дура, — высокомерно отвечаю я.

Иду вниз по улице и, пройдя около трех сотен ярдов, нахожу на углу маленький магазинчик. Накупив продуктов, иду обратно к машине.

— Кофе не было, — говорю я, бросая покупки. — Но я принесла… банановый коктейль!

Победоносно достаю его из сумки.

— Спасибо.

Джеймс берет у меня коктейль и энергично встряхивает его, как человек, который знает, как обращаться с банановыми коктейлями. Его взгляд прикован к двери, ведущей в офис мистера Мэйкина.

— Чипсы есть?

Я бросаю ему пакет чипсов с солью и сырные булочки.

— А как же «Монстр Манч»? — спрашивает он.

— Запах «Монстр Манча» сделает невыносимым наше пребывание здесь.

Я подгибаю под себя ноги, и мы сидим в тишине.

— Флер сказала, что на нашу свадьбу придут твои родственники.

— Да, прости. Они всегда оказываются там, где меньше всего ожидаешь их увидеть.

— Я буду с нетерпением ждать…

Джеймс останавливается на полуслове, заметив человека, который размахивает чем-то черным. Говоря литературным языком, я чуть не выпрыгиваю из кожи вон и рефлекторно прижимаю к себе сумку (оказавшись в беде, на нее всегда можно рассчитывать). Джеймс выпрыгивает из машины, огибает ее и, прежде чем я успеваю понять, что произошло, прижимает фигуру к багажнику машины. Этот тип почему-то начинает хихикать. На нем красивые кожаные брюки и розовая рубашка.

Джеймс вталкивает его в машину. Это Винс.

— Что происходит? — театрально произносит он.

— Винс! — с жаром кричу я и ударяю его сумкой. — Дурак! Ты напугал меня. Мы же сидим в засаде.

— Как интересно! Можно я тоже посижу?

Джеймс возвращается на свое место.

— Винс, что, черт возьми, происходит? Мы пытаемся сделать так, чтобы нас не заметили.

— Я тоже могу быть незаметным, — возмущенно отвечает Винс.

— Нет, не можешь. Ты громко разговариваешь, и твой внешний вид бросается в глаза.

— О, ты противный.

— Как ты узнал, что мы здесь?

— Холли позвонила полчаса назад и сказала мне.

— Я не думала, что ты приедешь. И откуда у тебя эти кожаные штаны?

Меня занимают более важные вопросы.

— Нравится? На Бэт-роуд есть маленький магазинчик, там я их и купил.

— Холли! Винс! — обрывает Джеймс.

Мы удивленно смотрим на него.

— Что такое?

— Он грубиян, правда? — говорю я Винсу.

— Согласен. Можно мне чипсов?

* * *

Джеймс силой выгоняет Винса из машины, запретив ему возвращаться, и теперь мы продолжаем заниматься своим важным делом — наблюдать за офисом.

— Хочешь булочку? — предлагаю я.

— Спасибо.

Развернув ее, я замечаю:

— Эти булочки напоминают мне о детстве. Мама давала нам их после школы. Правда, она не умела готовить, и после ее стряпни у нас уходило полчаса на чистку зубов.

— У тебя есть братья или сестры? — спрашивает Джеймс, не отводя глаз от офиса мистера Мэйкина.

— Да, у меня три брата и сестра.

— Вот это да. Наверное, мама давала вам эти булочки, чтобы заставить вас замолчать.

— Наш обед действительно проходил немного шумно.

Джеймс кусает лепешку, не упуская из виду входную дверь:

— Расскажи о своей семье.

Я рассказываю ему несколько случаев из своего детства, включая историю о том, как мы принимали участие в карьерном росте мамы, поскольку она всегда настаивала, чтобы мы ездили вместе с ней на гастроли. Как весело было переезжать из города в город и как все актеры и актрисы стали нашими приемными дядями и тетями. Я объясняю, что мой отец был консультантом, и мы оставались в одном городе всего лишь на протяжении года или двух, а потом двигались дальше, потому что родители страстно любили путешествовать. Упоминаю и о том, как ужасно было переходить из одной школы в другую, постоянно оставляя своих старых друзей и заводя новых. Говорю, как мы, в конце концов, поселились в Корнуолле, после того как отец ушел на пенсию, и я получила возможность учиться в одной школе несколько лет подряд. Потом я, в свою очередь, спрашиваю о его детстве. Джеймс рассказывает мне об образе жизни, абсолютно чуждом моему, по большей части из-за того, что его детство прошло в одном месте. Мы смеемся над его рассказом о безответной любви к официантке местного паба, и он даже рассказывает мне о Робе, своем брате, убитом в прошлом году.

— Мне кажется, ты в своей жизни видел много ужасного, — рассеянно говорю я.

— Да, наверное.

— А зачем тебе вот это все? Почему ты решил стать полицейским? — спрашиваю я.

Мне вдруг стало любопытно.

Он бросает на меня взгляд, очевидно, не понимая, почему я спрашиваю об этом. Секунду спустя он успокаивается и говорит:

— Я всегда хотел работать в полиции.

— Почему?

— Когда я был ребенком, у нас произошел один случай.

— Расскажешь?

С минуту Джеймс колеблется.

— Я вырос в Глоусестершире. У моих родителей была своя ферма в деревне, где никогда ничего не случалось. Роб и я постоянно ругали это место, где никогда ничего не происходило. Вообрази: два прыщавых подростка с гормональным бумом слоняются там и сям от скуки, валяются на диване и ворчат, что им все надоело. Не то чтобы нам нечего было делать — на ферме всегда было море работы. Ту девочку искали все. Поиски были тщательные; все принимали в них участие. Вместе с полицейскими мы днем и ночью на протяжении двенадцати дней искали ее, пока наконец поиски не были прекращены. Затем местные жители искали девочку самостоятельно еще пять дней. Все мы горевали о ней, и наша община навсегда перестала быть такой, как раньше. Деревня, в которой никогда ничего не случалось, была осквернена. Родители девочки были настолько подавлены и измучены, что уехали оттуда. Я тогда чувствовал себя совершенно беспомощным. Поэтому, как только у меня появилась возможность, я пошел служить в полицию, думая о том, что в будущем я смогу помочь кому-то.

Он смущенно пожимает плечами.

— Ты сказал, что родители девочки были измучены?

— Да. Измучены прессой, — он окидывает меня взглядом. — Репортеры поселились около их дома, желая заснять их страдания на пленку и записать их слова. Это было ужасно.

— Так вот почему ты недолюбливаешь прессу.

— Верно.

— В конце концов, выяснилось, что произошло с девочкой?

— Да, труп нашли спустя месяц. Ее изнасиловали и задушили.

Несколько секунд мы сидим молча. Наконец-то мне стало понятно, почему ему была столь ненавистна идея создания «Дневника», и почему он с такой неприязнью относился ко мне. Не могу его за это винить.

— А ты когда-нибудь жалел о своем решении пойти в полицию?

— Никогда. Я влюблен в эту работу, — говорит он удивительно искренне. — Мне нравится встречаться с людьми, нормальными людьми, нравится и то, что не каждое дело можно раскрыть. Зато какое удовлетворение испытываешь, когда все же раскрываешь преступление!

— Ты сказал, что у ваших родителей была ферма. А что они делают сейчас?

— В прошлом году они продали ее и вышли на пенсию.

У меня есть еще дюжина вопросов, которые я хотела бы задать. Но не для «Дневника», а для себя. Я действительно хотела бы многое узнать, но не хочу показаться докучливым репортером, который говорит: «Я твой лучший друг, так что излей мне душу, а завтра ты услышишь наш интимный разговор в новостях». Вместо этого мы молчим и смотрим вперед, погруженные каждый в свои мысли. В моей голове вертятся картины из его детства, и мне хочется посмотреть его детские фотографии.

Неожиданно в голову приходит одна мысль, и я чувствую, что, благодаря установившейся атмосфере доверия, я могу задать этот вопрос.

— У меня к тебе вопрос по поводу утечки информации в «Бристоль джорнал».

— Да?

— Это как-то связано с тобой?

Джеймс хмурится и смотрит на меня:

— Нет, с чего ты взяла?

— Я была в отделе компьютерных технологий.

— Я знаю. Ты говорила, — терпеливо отвечает он.

— Мне сказали, что никто не приходил к ним по этому вопросу.

— Я сообщал им. Зачем мне врать? Я сообщил об этом э… как же его, Полу. Я сообщил об этом Полу. А ты с кем общалась?

— С женщиной.

— Ну, все понятно. Чертов отдел компьютерных технологий, они всегда заняты не тем, чем надо.

— Но, после того как я побывала там, утечка информации прекратилась.

— Благодаря мне. Я нашел виновного.

— Ты нашел виновного? — удивленно спрашиваю я.

Он смотрит на меня:

— Ну да.

— И кто это был? — спрашиваю я в нетерпении.

— Ты знаешь Билла?

— Билла? Милашку Билла? Кроткого Билла? — говорю я, не веря своим ушам.

— Я увидел, как он копается в моем компьютере однажды вечером, когда я зашел в офис взять кое-какие документы. Он сказал, будто кое-что ищет. Пару дней спустя, в тот день, когда мы арестовали подозреваемого в краже лекарств, я скопировал информацию по этому делу с главного компьютера на дискету. Когда на следующий день выяснилось, что у тебя украли информацию, я понял, что кто-то взял эту дискету, потому что не нашел ее там, где оставил. Я нажал на Билла, и он во всем признался.