— Конечно, нравится, дорогая. Конечно, нравится. — Она делает паузу. — Хотя…

— Хотя что? — кричу я хриплым голосом. Господи! Меня только что шарахнули по голове, это вывело меня из строя на несколько дней, а она врывается сюда, мельком спрашивает, хорошо ли я себя чувствую, и потом начинает меня мучить. Наплевать на мое высокое давление. Наплевать, что доктор поставил мне диагноз «сотрясение».

— Он учился в бесплатной средней школе, да? — бормочет она.

— И что?

— Ну, просто я считаю, что мальчики из бесплатной средней школы, в общем, они немного… Конечно, бывают исключения…

— Они немного что?

Она смотрит мне прямо в глаза:

— Немного умственно отсталые.

Я сглатываю.

— Умственно отсталые?

He могу поверить, что это говорит она — женщина, которая все время пытается переключать телевизионные каналы при помощи калькулятора и прячет рождественские подарки в холодильнике.

— Да, умственно отсталые. Родители отправляют их в школу-интернат в возрасте пяти лет и все: «Никаких слез, подожмите губы, малыши, ведь ваш дедушка был отважным человеком, он охотился на тигров в Индии». И они принимаются за учебу. Один Бог знает, чему их там учат, но сомневаюсь, что чему-нибудь хорошему. Так они и вырастают — выучив наизусть школьный гимн, сохранив все свои дружеские связи, но неспособные создать отношения с кем-либо.

Очевидно, она читала «Школьные годы» Тома Брауна.

— Ну, это не про Бена, — уверенно говорю я, но все же в моей голове зарождается зерно сомнения, чего мама, видимо, и добивалась.

— Ну и хорошо, — быстро произносит она.

Мама прикуривает очередную сигарету и, облокотившись о спинку стула, пускает колечки дыма и наблюдает за тем, как они растворяются в воздухе. Я чувствую раздражение.

— Так тебе он нравится? Бен? — повторяю я свой вопрос.

— Гм?.. — произносит она так, словно мы закрыли эту тему несколько веков назад. — Конечно, нравится, дорогая. Он очень обязательный, и потом, ты счастлива с ним.

Моя мама очень хитра. Многие считают ее пустоголовой актриской. Но все это лишь тщательно завуалированное притворство. Она всегда говорит с оттенком безразличия в голосе и с некоторой беспечностью. И даже несмотря на то что я знаю, что это всего лишь игра, ее слова все равно производят на меня впечатление. Я начинаю сомневаться. Браво, Соррел Колшеннон. Отличный спектакль.

Но знаете что? Я не хочу думать обо всем этом. Совсем, совсем не хочу. Почему-то я чувствую себя взволнованной и едва сдерживаю слезы. Должно быть, это последствия шока. Моя жизнь и так достаточно сейчас сложна. Не хочу задумываться о любви, потому что, честно говоря, есть вещи поважнее. Я вынуждена лежать в больнице, в то время как благодаря «Дневнику» моя карьера находится на подъеме, моя лучшая подруга разошлась со своим парнем, а у меня…

— Интервью на телевидении. Завтра в семь. Позвонил твой детектив, и я сразу же приехал.

Вальсирующей походкой Джо вплывает в комнату.

— Мне уже лучше, Джо. Спасибо, что пришел. Как твои дела? — раздраженно спрашиваю я.

— Хорошо, спасибо.

Он поворачивается к маме и протягивает ей руку:

— Джозеф Хизмэн. Рад встрече с вами. Вы, должно быть, знаменитая мама Холли.

— А вы, наверное, ее не менее известный редактор. Ваша репутация опережает вас.

— Плохая репутация?

— Ужасающая.

— Что с ней случилось? — кивком головы он указывает на меня.

— Она еще слаба. Ее ударили по голове.

Он обращается ко мне:

— Ты ведь поправишься к завтрашнему дню, правда? Будешь как огурчик?

— Я не знаю. Только не надо меня ни к чему принуждать.

— Перестань, Холли! После того как был опубликован последний фрагмент «Дневника», они оборвали нам все телефоны.

Он подмигивает маме.

— Почему именно после последнего фрагмента? Что вы там понаписали?

— Получился высококлассный триллер. Побег преступника. Хорошие парни преследуют беглянку. Один из них ранит журналистку — уже во второй раз! Все это так необычно. Информация сопровождается фотографиями! Все, больше никаких каламбуров. Приберегу их для интервью.

— Кто будет проводить интервью?

— Тот же парень, что и в прошлый раз. Дареному коню в зубы не смотрят. Должен сказать, что вся эта история вызвала большой общественный резонанс. Нам все утро звонили люди — хотели узнать, как твое здоровье. Из тебя прямо-таки сделали культ.

Такое подхалимство веселит меня.

— Правда?

— Да, правда.

В это время возвращается мой папа, в руках он держит газету.

— Прости, что так долго. Здесь столько коридоров, я еле нашел дорогу назад.

Пока они с Джо обмениваются длительным рукопожатием, я быстро открываю газету на странице с «Дневником».

— Вот это да, Джо! — говорю я. — Ничего удивительного в том, что сей выпуск вызвал такой ажиотаж!

Джо очень доволен собой, равно как и я.

Последний фрагмент «Дневника» начинается так:

«Сегодня эти строки пишу я, замещая нашего корреспондента Холли Колшеннон, которая сейчас находится в больнице без сознания в результате сегодняшнего происшествия…»

— Фотографии получились удачные, правда? Винс потрудился на славу. Правда, у него было время только на то, чтобы напечатать половину из них, другую половину мы прибережем для телеинтервью. Он скоро подъедет, чтобы сделать несколько снимков для сегодняшнего выпуска, хорошо?

— Хорошо, — отвечаю я, глупо улыбаясь и не отводя глаз от статьи.

Фотографии получились превосходные. На некоторых изображены все мы (кроме Кристин), беспорядочно бегущие, а на других — убегающая Кристин (вид со спины) и все мы, мчащиеся за ней. Окончив чтение, я отдаю газету родителям. Пусть они тоже посмотрят.

Джо встает:

— Ну, мне пора. Надеюсь, к завтрашнему дню ты уже встанешь на ноги. Кстати, вся редакция велела передать тебе привет. Надо было принести тебе цветов, да?

— Да, было бы неплохо.

— Сегодняшний выпуск «Дневника» напишу я, так что не беспокойся. Хорошая работа, Холли. Великолепный материал, — говорит он так, будто это я сама ударила себя по голове и заварила всю эту кашу.

— Тебя выпустят сегодня из больницы?

— Да, днем.

— Отлично, отлично. Нет худа без добра, правда? Увидимся завтра, береги себя.

Сказав это, он прощается с моими родителями и уходит.

Я начинаю ощущать усталость. Мама, увидев мои грустные глаза, говорит:

— Почему бы тебе не поспать, дорогая? А мы пока пойдем в столовую попить чаю.

Меня и правда клонит в сон. Посплю немножко. Буквально минуту.

Вздрогнув, я просыпаюсь. Мое сердце часто бьется. За мной кто-то гнался…

— Холли? Все в порядке. Все хорошо.

Я начинаю различать людей, склонившихся надо мной. Делаю глубокий вдох, и сильное сердцебиение постепенно проходит. Я вижу перед собой Лиззи и родителей — они уже вернулись.

— Сколько я спала?

— Около часа. Лиззи приехала сразу после того, как ты заснула, — говорит мама.

— Привет! Как ты себя чувствуешь?

Полное сочувствия лицо Лиззи склоняется надо мной.

— Неплохо. А почему ты не на работе?

— Позвонил твой детектив и сказал, что ты пришла в сознание. Сегодня утром в моем офисе только и говорили, что о твоей газете. Это настоящая драма! Я пошла к Алистеру, рассказала ему о случившемся, и он отпустил меня к тебе. Тебе нужно почаще попадать в такие переделки, Холли!

— Значит, обо мне уже заговорили, — мрачно говорю я и снова ложусь на свои любимые подушки.

Лиззи начинает бессмысленную болтовню о том о сем, и я слушаю ее сбивчивые речи, медленно приходя в себя.

— Ты звонила Бену?

— Я разговаривала с ним вчера вечером и сегодня утром. Он заедет в обеденный перерыв.

— Отлично! — с энтузиазмом восклицаю я, краем глаза глядя на маму: «Вот видишь? Он заботится обо мне». — Как твои отношения с Алистером, улучшились?

Лиззи слегка покачивает головой.

— Нет, — коротко отвечает она.

Несколько секунд мы молчим. Лиззи, очевидно, не хочет говорить обо всем этом кошмаре с Алистером в присутствии моих родителей.

— Ты читала сегодняшнюю газету? Я принесла, — говорит она.

— Да, уже прочитала, но все равно спасибо.

— Что-то происходит, Холли?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, ты сама знаешь. Между тобой и детективом. В офисе только об этом и говорят!

— Между нами ничего нет, — со злостью чеканю я. — Ты, как никто другой, должна знать это, Лиззи. Это она тебя надоумила? — произнося последнюю фразу, я искоса смотрю на маму, которая праздно разглядывает свои ногти. Папа купил себе газету «Гардиан» и теперь скрылся за ней.

Мама выглядит обиженной:

— Разумеется, это не я, дорогая. Я даже не думала об этом. Я разговорилась с одной дамой в столовой, и она сказала…

От удивления я лишаюсь дара речи:

— Ты разговорилась с женщиной в столовой?

— Ну, не совсем. Мы болтали, и я сказала, что приехала, чтобы повидать свою дочь, которая работает репортером. Она переспросила, действительно ли ты репортер, и я с гордостью ответила, что да. Потом женщина сказала, что она и все ее знакомые каждый день читают твой «Дневник». Я поблагодарила ее, сама не знаю за что. Кстати, она заметила, что ей пришлась не по душе юбка, которую ты надела на днях. Я еще тогда подумала…

Тут папа опускает газету, бросает взгляд на меня, наигранно вздыхает и возвращается к чтению.

— Ближе к делу, — говорю я, понимая, что мама начинает болтать не о том.

— Хорошо, дорогая, не стоит так волноваться. Я просто рассказываю, как все было. Я не могу не…

— Ближе к делу!

— Ну, потом она спросила, может ли быть такое, что ты и детектив будете вместе.

Тут вмешивается Лиззи:

— У себя в офисе я сделала ставку в десять фунтов на это. Но, Холли, я не хочу, чтобы это давило на тебя…

— Ты сделала ставку? На что?

— Я же говорю: на тебя и Джеймса.

— Он женится через неделю.

— Кто женится? — доносится голос со стороны двери.

— Ты, — тихо говорю я, с ужасом глядя на Джеймса. — Лиззи э… как раз спрашивала, э… когда свадьба, — добавляю я, стараясь не смотреть ему в глаза и исподтишка глядя на маму и Лиззи. Это не очень приятно, должна сказать. Я чуть не окосела.

— Как работа? Кристин под стражей? — быстро продолжаю я, пока он не начал задавать вопросы мне.

Я бы хотела снова оказаться без сознания и начать день сначала.

— Да, все в порядке. — Он делает паузу. — Мы с парнями собрали денег и купили тебе вот это.

Он достает из-за спины огромный букет лилий.

— Ой, как здорово!

С радостью вдыхаю резкий, головокружительный аромат цветов. Я почти чувствую, как мама толкает в бок Лиззи. Вынимаю записку, застрявшую между стебельками. Там написано: «Прости Дику его неосторожное обращение с тобой. С нетерпением ждем возвращения».

— Как мило с их стороны, — восклицаю я. — Пожалуйста, передай им от меня огромное спасибо, хорошо?

— А еще я принес тебе это.

Он протягивает другую руку и вручает мне букетик подснежников. Я настолько восхищена, что на мгновение теряю над собой контроль.

— Мои любимые цветы!

— Да, я помню, ты говорила об этом, — тихо произносит он.

Еще секунда, и я расплачусь.

— Робин приехала со мной! — радостно сообщает Джеймс. — Она паркует машину.

Моя радость быстро сменяется чувством раздражения.

— Отлично! — говорю я, кладя руку на лоб.

У меня что, менопауза? Немного преждевременно, но я не знаю, как еще объяснить мои перемены настроения и приливы жара.

Входит доктор Кирпатрик. Он улыбается всем присутствующим:

— Вы все еще здесь?

Да. К сожалению.

— Уже время ленча?

— Определенно. Ну, как ты себя чувствуешь, Холли? Уже лучше? — спрашивает он, обходя мою койку и делая необходимые манипуляции.

— Я в порядке.

Он обматывает мою руку черной манжетой, чтобы измерить давление, и мы терпеливо ждем, пока он закончит. В палату входит Робин, и я машу ей рукой.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает она.

Я качаю головой в знак того, что со мной все в порядке. Она пристально смотрит на прекрасного доктора, что нисколько меня не удивляет. Он достоин того, чтобы на него вот так пристально смотрели — уж очень хорош собой. Доктор улыбается Робин. Она улыбается ему в ответ. Он снова улыбается. Аппарат для измерения давления издает пикающие звуки. Эй! Вы еще не забыли обо мне? Я ваша пациентка! Многозначительно прочищаю горло.