Так ли? Сидя за столом, она пыталась понять его. Его вопросы были испытующими, язвительными. Оливия чувствовала себя теннисисткой, неожиданно встретившейся на корте с умелым игроком. Были ли его подозрения основаны на каких-то фактах? Выдала ли она себя чем-то? Или всему причина – чрезмерно расхваливающие ее рекомендации Аманды?

Самым волнующим было растущее чувство того, что она имеет дело вовсе не с тем человеком, которого узнала за последние недели. Каким-то образом за время спуска со второго этажа на первый он из безумца превратился в лорда. На нем был хорошо сшитый костюм, его подстриженные и уложенные волосы (должно быть, Викерз все-таки привел их в порядок) теперь обрамляли глаза и лицо и подчеркивали безжалостные углы сухопарой фигуры. Каждый вопрос герцога свидетельствовал о полной силе и возрожденной мощи человека, которого до этого Оливия видела лишь мгновения: землевладельца, политика, потомка непрерывающегося аристократического рода, привыкшего к беспрекословному подчинению подданных. Понадобилась вся ее смекалка для того, чтобы уклоняться от него, сопротивляться и давать ему отпор.

А потом он одной чертой разрушил все ее усилия: «Вы можете собой гордиться», – сказал Марвик, даже не попытавшись скрыть смысл этих слов под вуалью цинизма или сарказма.

Возможно, герцог прав. Он спустился вниз благодаря ей. Она помогла ему. И этим можно гордиться.

И все же стыд, как горечь желчи в горле, не дал Оливии ответить: какое бы торжество ни испытывала она из-за возрождения герцога, оно улетучивалось, когда она вспоминала, что это возрождение стало возможным благодаря обману и воровству, которые вмиг прогонят удивление и нескрываемое уважение, появившиеся на его лице.

Эти переживания бурлили в ней, мешали думать, так что, когда он обошел вокруг стола и направился к ней, она до последнего мгновения не понимала, что он намерен делать, и осознала это, лишь когда герцог схватил ее за талию и привлек к себе для поцелуя.

У него такие горячие губы. Такие же умелые, как и все в нем обновленном. Он приоткрыл ее губы, и она ощутила вкус его языка, испытывая стихийное потрясение, пробравшее ее до костей. Прерывистое дыхание Оливии наполнило легкие его ароматом, запахом мыла, благоухающим лавром и свежей лимонной цедрой, которым он мыл свои волосы. Свою кожу. Солоноватую, пахнущую мускусом.

Герцог положил ладонь ей на поясницу, чтобы удержать Оливию своей сильной рукой, когда ее колени стали подгибаться.

Вскрикнув, Оливия отвернулась в сторону и вскрикнула снова, когда его губы нашли ее ухо, пробежали по его краю, пососали мочку.

– Погодите… – задыхаясь, промолвила она. – Я не… – Это не поможет. Не надо это повторять. Она так решила. Но его губы нашли уголок за ее ухом, прикоснулись к нему, и все ее тело содрогнулось. Она напряглась и попыталась вырваться из его объятий. – Не надо этого делать! Я уже уходила!

Марвик стоял напротив нее, приоткрыв пухлые губы. Оливия слышала его дыхание; его длинные, элегантные руки согнулись у нее по бокам. Очередная горячая волна пробежала по Оливии, когда она поняла – помоги ей, господи! – что эти руки только что обнимали ее.

– Что вы имеете в виду? – медленно спросил он.

К чему эта уловка?

– Не надо обращать меня в бегство, – сказала Оливия. Ее руки тряслись, и она вцепилась ими в юбку. – Хотя это вы пришли сюда. Я ухожу. – Она повернулась.

Он взял ее за локоть и повернул к себе.

– Обращать вас в бегство? – Его улыбка была сначала недоверчивой, а затем… восхищенной. – Вы считаете, что я пытался прогнать вас? – Подняв руку, он поправил очки у нее на носу. – Посмотрите внимательнее, – пробормотал Марвик. – Или вы уж совсем слепая.

Он стал опять привлекать ее к себе. Миллиметр за миллиметром она приближалась к нему. И Оливия позволяла герцогу делать это, так как было что-то в выражении его лица… Разве кто-то когда-то смотрел на нее так? Словно ее лицо заколдовано и действует на него гипнотически, а он изображает из себя готовую сдаться, зачарованную жертву. Его глаза – океаны, в которых она потерялась…

Их губы встретились снова. Оливия не двигалась. Не дышала. Его рот осторожно прижался к ее губам. Она ничего не понимала. Если он не пытается обратить ее в бегство, то…

Он целует ее просто потому, что ему этого хочется.

Внезапно все стало ясным и понятным. Ее глаза медленно закрылись. Рука легла ему на затылок, на коротко состриженные, но по-прежнему такие мягкие волосы, и она ощутила очертания его черепа – мощного, плавно изгибающегося. Его рот приоткрылся, и ее – тоже. Их языки встретились. Герцог был высоким, и их тела подходили друг другу так, словно были созданы друг для друга. Его рука поглаживала ее талию, и можно было подумать, что она что-то отпирает в ней; давление его губ стало слабее, они задвигались, когда Оливия прижалась к нему.

В то мгновение, когда струна, фальшиво звучавшая до этого мига, попала в ноту и присоединилась к хору, когда в воздухе завибрировала чистота, когда ее губы отдались его губам, ее тело настроилось на один лад с его телом. Оливия не понимала этого до самого последнего мгновения, ведь поцелуй длился и длился, открывая перед ней целый мир новых ощущений, когда она поняла, что чувство справедливости может в ней петь, а чистое чувство совершенства может вибрировать в ее крови, доводить ее до кипения.

Это желание. До сих пор оно проявлялось лишь в симптомах. Но сейчас она ощутила всю силу этой болезни, лечение от которой находится в его губах. Его губы, его язык казались ей единым и очень горячим целым – тем, чего так жаждало ее тело… что было ему нужно.

– О!

Резкий вскрик вернул Оливию к действительности. Отпрянув назад, она повернулась и увидела Полли, поспешно закрывающую дверь.

– О! – Оливия почувствовала, как восклицание проникает сквозь ее пальцы, и только в этот миг поняла, что зажимает губы рукой. – О! – Она испуганно посмотрела на герцога.

На лице Марвика промелькнула озорная усмешка.

– О! – добавил он.

Здравый смысл, уколов Оливию, вернул ей рассудок, заставил выпрямиться и окрепнуть ослабшие конечности. Она прищурилась.

Герцог – вызывающий и бесстыдный – прислонился спиной к письменному столу.

– Найдите нового нанимателя. – Он пожал плечами. – Или, если мне так повезло, не делайте этого.

Сдавленно шикнув, Оливия убежала.

Выскочив в коридор и захлопнув за собой дверь, она прислонилась к стене. Ее ноги опять ослабели. Она устремила невидящий взор на доспехи, стоящие напротив. Господи! Как такое могло случиться? Он поцеловал ее! А она повела себя как распутная женщина!

И вдруг на ее лице появилась странная улыбка – глупая и удивленная. Она вела себя как распутная женщина. Кто бы мог подумать?!

Оливия заставила себя нахмуриться. Нечем тут гордиться!

Мать всегда говорила, что страсть превращает человека в глупца, однако Оливия никогда не верила ей… до сих пор. Потому что в кабинете раздался какой-то шум, скрип половиц приблизился к двери, и ей оставалось только стоять на месте, ожидая выхода герцога, чтобы узнать, что он может сделать дальше… и что она может сделать, что может узнать о себе, о чем никогда даже не подозревала.

Вместо этого Оливия, подобрав юбки, побежала по коридору, но возле лестницы она была вынуждена остановиться. Около стойки перил, скрестив руки на груди и приподняв брови, стояла Полли.

Оливия оцепенела от унижения. Господи! После всех ее суровых нотаций о достойном поведении – застать ее в объятиях Марвика…

– Вы ведь сегодня полдня работаете, да? – Полли ухмыльнулась. – Может, мне стоит выйти вместе с вами?

Оливия молча покачала головой. Она не брала выходных. К чему выходить из дома, рискуя быть замеченной?

Полли укоризненно прищелкнула языком.

– Сегодня утром я слышала, как Джонз говорил, что хочет попросить вас принести с рынка всякие там модные продукты.

«Ни к чему подслушивать!», – пронеслось в голове у Оливии. Но она промолчала, крепко сжав губы. Как она может делать такие заявления после того, что видела Полли? Боже, Полли всем все расскажет!

«Это не важно», – сказала себе Оливия. Через неделю она покинет этот дом. Он ведь вышел из своих покоев, верно? Стало быть, раньше, чем через неделю.

Ей хотелось провалиться сквозь землю.

– Ну, что скажете? – Дьявольская улыбка на губах Полли говорила о том, какое удовольствие доставляет ей эта ситуация и насколько ей наплевать, если придется рассказать об этом всем.

Оливия откашлялась.

– Да. – Ее голос дрогнул. – Это верно. – Для того, чтобы на кухне не появлялись воры, Джонз предложил, чтобы Оливия покупала дорогие и редкие продукты и относила их прямо кухарке, которая из-за больного колена не могла ходить на базар сама. – Но я не думаю…

Полли посмотрела через ее плечо.

– А вот и его светлость! – проговорила она. – Я опять помешала, да? Поэтому вы не можете пойти?

Оливия судорожно вздохнула.

– Хорошо, договорились. – Возможно, ей удастся купить молчание Полли с помощью унции-другой шафрана.

* * *

В солнечный полдень площадь Пиккадилли была заполнена омнибусами, кричащими извозчиками, мальчишками-посыльными, спешащими куда-то с пакетами, и нетерпеливыми джентльменами, пребывающими в уверенности, что все должны разбежаться с дороги при виде их нервных чистокровных лошадей. Казалось, весь город вышел развлечься, даже проходы универмага «У Суона и Эдгара» были загружены людьми.

Оливии понадобилось десять минут, чтобы, говоря очень резким голосом, привлечь внимание молодой продавщицы. Казалось, продавщица весьма недовольна тем, что у нее делают такую важную, ценой почти в целое состояние, покупку специй: кардамон, цейлонскую корицу, сушеную шелуху мускатного ореха, шафран и белый перец. Покупки были упакованы, а Оливия ждала, что Полли скажет что-нибудь, хитро намекнет на то, чего хочет за молчание.

Однако Полли не проявляла к происходящему никакого интереса. Опершись локтями о прилавок, она глазела на толпу, с нескрываемым любопытством глядя на светских дам и спешащих мам из буржуазной среды, шумные чада которых ссорились и гонялись друг за другом в целом море юбок.

Когда они вышли из универмага, Оливия направилась на стоянку кебов, но Полли придержала ее за локоть.

– Почему бы нам не прогуляться? – предложила она. – У нас ведь еще есть время? Да и идти до Сент-Джеймса недалеко.

Оливия не очень ей доверяла – уж слишком часто они скрещивали клинки. Но на улице Полли казалась немного другой – гораздо моложе и не такой кислой. При естественном освещении ее оливковая кожа покрылась румянцем и, казалось, излучала сияние, какое часто можно увидеть на личиках маленьких детей. И свет в ее янтарных глазах, похоже, свидетельствовал не об алчности или расчете, а о каком-то томлении.

Наверное, Полли заметила нерешительность Оливии.

– Мне просто не хочется сразу идти домой, – тихо проговорила она.

Внезапно Оливия вспомнила, как Викерз прижал ее спиной к стене в коридоре.

– Лакей все еще пристает к тебе? – поинтересовалась она. – Я говорила с ним, но…

– Дело не в этом, – ответила Полли. – Просто на улице так хорошо, но скоро все изменится. Я не люблю зиму.

Конечно, прогуливаться по улице рискованно, однако риск не слишком велик. На тротуарах полно людей, к тому же Оливия надела шляпку, чтобы прикрыть рыжие волосы. Она чувствовала, что проезжающий в экипаже человек едва ли заметит ее.

Пожав плечами и кивнув, Оливия свернула с Риджент-стрит в парк.

На лугу молочницы продавали парное молоко по пенни за пинту. Оливия купила две кружки молока, приправленного мускатным орехом и корицей. Полли взяла напрокат клетчатое одеяло, чтобы расстелить его на траве. После недолгого замешательства Оливия поставила пакеты с покупками на землю и села рядом с Полли.

Оливия не сидела, развалившись, с тех пор как впервые надела корсет. Ее мать родом из сельских районов Кента, и она делала все, чтобы дать дочери лучшее – точнее, все, что она считала лучшим. «Лондонские леди так себя не ведут», – это была одна из ее любимых присказок. Как они разочаровали бы ее сейчас! Потому что вокруг них на таких же одеялах валялись другие девушки, наслаждаясь свободным временем. И еще травой. К приятному удивлению Оливии, сидеть на траве оказалось весьма удобно.

А вот долго молчать – не очень. Попивая молоко, Оливия чувствовала, что терпение опять на исходе, и ждала, что будет дальше.

Наконец темой для дальнейшего разговора стала одежда проходящих мимо людей – у кого-то роскошная, у кого-то – довольно скромная.

– Красивое платье, – сказала Полли, указывая на леди в шелковом платье цвета бронзы. – Но слишком яркое для дневного света, вы не находите?

– Да, ярковато… – Мысли Оливии понеслись прочь. «Найдите себе новое место», – сказал он. Не зашифровано ли в этих словах сообщение: «Я тебя изнасилую, если ты останешься»? И почему при мысли об этом у нее как-то странно подводит живот? Она должна быть в ужасе.