– Посмотрите на облака, – сказала Полли.

Оливия подняла глаза вверх. Там, высоко в небе, все было совсем не похоже на обычную лондонскую картину: небосвод чист и ярок, а облачка напоминают пышные пуховки ослепительно белого цвета.

– Можно подумать, мы в тропиках, – улыбнулась Оливия. Если только не обращать внимания на свежесть воздуха и не осматривать парк – такой английский с его аккуратно подстриженными кустами.

Полли прилегла, опираясь на локоть. Через мгновение, чувствуя себя этакой сорвиголовой, Оливия сделала то же самое. Она практически лежала у всех на глазах!

Легкая прохлада освежала, солнце приятно согревало лица.

– У меня появятся веснушки, – пробормотала Оливия, глубже натягивая шляпу на голову.

Полли загородила глаза рукой, чтобы недовольно посмотреть на экономку.

– Мэм, это молоко пролили давным-давно.

Поняв смысл ее замечания, Оливия рассмеялась.

– Верно, – сказала она.

Молчание между ними стало не таким напряженным. Полли опять подняла глаза к небу и забылась, наблюдая за представлением, которое наверху устраивали небеса. Оливия закрыла глаза. Когда последний раз она позволяла себе побездельничать? Она помнила, что такое бывало, когда она служила у Элизабет, но это было так давно и далеко, как картинка из давнишнего сна.

Герцог поцеловал экономку. И ей это понравилось. Как она может чувствовать себя такой расслабленной после такого?

– Можно кое-что у вас спросить?

Оливия сразу напряглась и открыла глаза.

– Конечно, – сказала она.

Полли придвинулась к ней так близко, что их плечи касались друг друга.

– У вас были какие-то особые отношения с его светлостью? Я имею в виду до сегодняшнего дня?

– Нет, разумеется. А почему ты так решила?

Полли пожала плечами.

– Он стал совсем другим с тех пор, как в доме появились вы. Вот я и решила, что, возможно, есть причина, заставляющая его прислушиваться к вам.

– Ты ошибаешься, – ответила Оливия. – Я никогда… – Должно быть, она стала пунцовой, как вишня. – Он просто поправляется, – резко добавила она. – И из-за этого… немного не в себе, что и объясняет увиденное тобой. Но прежде подобного никогда не было. – И она горячо добавила: – И никогда не будет!

Полли скривила гримасу.

– А он об этом знает?

Оливия села. Она не могла дольше оставаться под прицелом этого ищущего взгляда.

– Знает, конечно!

«Найдите нового нанимателя… Или, если мне так повезло, не делайте этого».

Она с трудом сглотнула. Его намерения несущественные. Теперь, когда он вышел из своей комнаты, дело всего нескольких дней – или даже часов – найти то, что ей нужно, и убежать, не будучи замеченной.

Полли не сводила с нее глаз.

– Вы его не любите, да?

Оливия выдохнула. Святой господь, какой идиоткой бы она была, если бы полюбила Марвика! Да, она испытывала тщеславное удовольствие, чувствуя свою причастность к выздоровлению когда-то великого человека. Но на этом ее интересы заканчивались. У нее здесь одно дело. Она не может себе позволить отвлекаться на дурацкие чувства.

К тому же, как бы там ни было, он ничуть не похож на обычного ухажера. Герцог, да еще и сумасшедший – выздоравливающий благодаря ей, но это не важно. И не просто герцог или безумец, а человек влиятельный, человек, в сердце которого пылала такая ярость, что оно имело полное право превратится в пепел. Человек, который в приступе хандры поглаживает свой пистолет.

– Влюбиться в него значило бы для меня превратиться в самую большую дуру, когда-либо жившую на свете, – сказала Оливия. – Но, уверяю тебя, я не дура.

Вздохнув, Полли села.

– Вам известно, сколько служанок влюблялись в своих господ? И далеко не все из них – дуры. Но мне ни к чему рассказывать вам, где все они теперь.

Оливия нахмурилась.

– Где же? – спросила она.

– На углах улиц.

– О! – Оливия зарделась. – Конечно.

– Это всегда приводит только к гибели, – более приветливым тоном добавила Полли.

Неужели она пытается утешить экономку? Оливию это тронуло.

– Разумеется. Но, Полли, ты не должна неправильно… понимать то, что увидела. И я была бы тебе признательна, если бы ты никому не говорила об этом…

– Ох, да об этом все уже судачат.

Оливия уставилась на нее.

– Ты шутишь?

Прислуга считает ее соблазнительницей?

Полли пожала плечами.

– Но вы же постоянно ходили в его покои.

Какой ужас! Оливия едва сдерживала непонятное желание расхохотаться. Она всегда была слишком неловкой, слишком высокой и (надо уж в этом признаться) слишком резкой, чтобы ее ошибочно принимали за соблазнительницу.

– Я его экономка, – заметила она.

Полли фыркнула.

– Миссис Райт старалась держаться подальше от его комнат.

– Что ж, ничего хорошего в этом нет. Я просто… – Оливия замолчала. Какое объяснение она может придумать своему поведению с Марвиком, если она буквально преследовала его? Ведь правда в этом случае не поможет: «Мне нужно выманить герцога из его покоев, чтобы обыскать их».

Хотя, возможно, ей не следует лгать. Внезапно ее осенило:

– Он просто нравится мне. – К ее удивлению, это правда, пусть и довольно дурацкая.

Так что не стоит ругать Полли за то, что та расхохоталась.

– Он вам нравится? Ха-ха-ха!

Ее смех был настолько резок, что привлек к себе взгляды нескольких прохожих. Оливия, залившись краской, ждала.

– Он не так уж плох, – сказала она. Да, конечно, он немного странен и меланхоличен, зато очень эрудирован и обладает особым, сдержанным чувством юмора. Наверняка до смерти его жены и раскрытия ее измен он был великолепен.

Охнув, Полли помахала руками перед ее глазами.

– О да, наверняка, – сказала она. – Что за ерунда! Влюбиться в него – отлично, на вид он не так уж плох. Бояться его – почему бы и нет? Но сказать о том, что этот человек вам нравится?! Он же сделан изо льда.

Оливия упрямо нахмурилась.

– Полагаю, мне нравятся жертвы несправедливости, – заявила она.

– Жертва несправедливости?! Герцог? Может, ему потребуется еще одна карета с четверкой лошадей или еще один дом в провинции, прежде чем вы вознесете его на самую вершину?

Покачав головой, Оливия снова прилегла. То же самое сделала Полли.

В наступившей паузе Оливия представила, что тема для разговора иссякла, и обрадовалась этому. Правда, ее слегка познабливало, словно она прикоснулась к чему-то, что могло ее убить. Надо скорее заканчивать с этим делом. Влюбиться в герцога! Вот была бы катастрофа!

Как-то ее мать полюбила мужчину, занимавшего гораздо более высокое общественное положение, чем она. Она любила Бертрама, отдала ему все. И взгляните, до чего ее это довело! О нет, Оливия не будет обвинять маму за то, что та полюбила джентльмена, не состоя с ним в браке. Жители деревни Алленз-Энд часто так развлекались в свободное время. Оливия не интересовалась их моральными принципами, порождавшими только злость и недоброту. Но уж если влюбиться, то лучше выбрать человека, способного на добро.

– Я жду, – заметила Полли. – Мне просто ужасно хочется знать, как это герцог может стать жертвой несправедливости.

Оливия почувствовала легкое раздражение. Классовый снобизм так и метался по обе стороны границы между ними.

– Не обязательно быть нищим, чтобы чувствовать себя несчастным, – заметила она. – Вот, например, моя бывшая нанимательница…

– Виконтесса?

– Нет, Эли… – Она прикусила губу, испугавшись, как близка была к тому, чтобы произнести имя Элизабет.

Вероятно, ей не стоило больше ложиться – это плохая идея. Снова сев, Оливия стряхнула с рукава прилипшие к нему травинки.

– Да, – сказала она. – Виконтесса Риптон.

Полли, не шевелясь, с любопытством смотрела на нее.

– Многие знатные люди испытывали к вам симпатию, да?

Оливия вздохнула. До замужества Аманда тоже была чем-то вроде жертвы несправедливости, хотя Полли и не знала этих подробностей.

– Богатство не имеет отношения к духовному состоянию, – промолвила она. – Я испытываю симпатию к любому, кто чувствует себя одиноким в мире, обманутым, лишенным друзей.

– Что ж, это очень благородно с вашей стороны, – проворчала Полли. – Очень по-христиански. Только вам стоит обратить внимание, что некоторые из этих потерянных душ заслуживают того, что получили.

– Ты полагаешь, что герцог заслуживает своего несчастья?

– Мне не на что пожаловаться, мне он ничего плохого не сделал, – сказала Полли. – Но, кажется, он слишком сильно скорбит по леди, которая была холодна, как январский лед.

– А какой она была? – медленно спросила Оливия. – Я имею в виду герцогиню.

Полли поморщилась.

– Нет, это дорога, по которой я вам идти не помогу.

Оливия почувствовала, что невольно краснеет, и это смутило ее.

– Я спрашиваю не об этом.

Полли отвернулась; по изгибу ее щеки было видно, как она молода.

– У вас мягкое сердце, – пробормотала она. – Думаю, все это ерунда. Лучше о себе побеспокойтесь.

Оливия только сейчас поняла, как глупо выглядит, тревожась о богачах, которым не знакомы самые простые проблемы – где каждый день взять хлеба, и выплатят ли в этом месяце ренту.

– Я же не тоскую по нему, – сказала она. – Ты права: его проблемы – это не вопросы жизни и смерти. – Нет… фактически нет. Но она помнила, как он поглаживал свой пистолет. – Дело просто в том, что он… он – человек, и даже если его страдания… другого уровня, они все равно не так уж отличаются от страданий прочих людей.

– Придется мне поверить вам на слово, что он вообще страдает, – вымолвила Полли.

Неужели Оливия – единственный человек в Англии, понимающий, что у Марвика тоже есть сердце?

Святые небеса! Может ли быть, она с таким трудом выживала и выбиралась из сложных жизненных ситуаций, чтобы сейчас погибнуть от женской глупости? Да еще ради Марвика?

– Я не люблю его, – безучастно промолвила она.

– Ничего другого я не скажу. – Полли помедлила. – Но в ответ я хочу получить одну услугу, мэм.

Оливия фыркнула.

– Ну разумеется, – сказала она.

* * *

Путешествие герцога на первый этаж вызвало большое волнение среди прислуги. Следующие два дня Марвик свободно бродил по дому – доходило даже до того, что он сам открывал свежую корреспонденцию и отправлял ответы на нее (это – по словам швейцара, который понятия не имел об осторожности). Что дальше? В комнатах прислуги стоял гомон. Выйдет ли герцог из дома?

Оливия не была так оживлена. С безопасного расстояния, подальше от глаз Марвика, она следила за его расписанием. К сожалению, оно было непредсказуемо. Он мог закрыться в кабинете на десять или двадцать минут, а затем снова принимался бродить по дому. А мог выйти из своих покоев лишь для того, чтобы походить по коридору. Так где же возможность проскользнуть в его комнату, не будучи замеченной?

На третий день Оливия успокоилась и отправилась в его покои вместе с горничными, когда они пошли туда для ежедневной уборки. Настроение у служанок было мрачное: за завтраком Джонз предупредил их, чтобы они не ждали каникул в этом году, так как его светлость все еще идет на поправку. Потом Викерз усугубил ситуацию еще больше, сердито бормоча что-то про ухажера Полли, которого Оливия прошлым вечером пригласила на чай, утверждая, что он ее дальний родственник. Увы, это была цена молчания Полли.

Наверху Марвика не было, но в присутствии горничных, которые тщательно прибирались в его покоях, Оливия могла всего лишь быстро просмотреть бумаги на книжной полке, однако ни одна из них не оказалась ей полезна. Хуже того, Дорис обратила внимание на ее интерес к ним.

– Он не разрешил нам убирать это отсюда, мэм, – сказала она.

Оливия отдернула руку.

– Да? Что ж, тогда не буду их трогать.

– Я пыталась их убрать. – Дорис явно гордилась и дивилась собственным усилиям. – Я понесла их в сундук, куда он складывал все остальные бумаги. – Она кивнула на сундук, стоящий у изножья кровати. – Но он велел мне оставить их на месте и никогда не прикасаться к ним.

Чувствуя, что сердце забилось быстрее, Оливия осмотрела сундук. Он был заперт на висячий замок, казавшийся намного прочнее того, что запирал ящик стола в кабинете.

– Понятно, – кивнула она. – Что ж, мы должны уважать его желания.

Ночью она не спала до трех часов. Чтобы заглянуть в сундук, понадобится взломать замок, а для этого, в свою очередь, ей придется несколько минут пробыть в одиночестве в его спальне. После этого она должна будет сразу покинуть дом, так как скрыть следы этого преступления не удастся.

На четвертый день Оливия проснулась, совершенно изнервничавшись, так как она решила действовать. Марвик ушел в свой кабинет в четверть одиннадцатого. Она трижды прошла мимо двери, но та оставалась закрытой, и Оливия осмелела. Или окончательно впала в отчаяние. Или и то, и другое. Она быстро поднялась по главной лестнице в верхний холл.