Она разжала пальцы. Марвик поймал полотенце до того, как оно упало.

Его прикосновения удивили ее: в них не было ничего соблазняющего. Он очищал ее кожу уверенными, правильными движениями, словно был сиделкой, ухаживающей за больным, или служанкой, вытирающей вазу. Когда он дошел до болезненного места под плечом, Оливия издала какой-то сдавленный звук, и Марвик остановился.

– Стойте у раковины, – сказал он.

– Зачем?

В следующее мгновение она узнала ответ на свой вопрос: его большой палец нашел больное место, нажал на него и стал его массировать.

Ее голова упала на грудь. Оливия едва сдержала стон. Под давлением его руки ее мышцы расслаблялись, становясь мягче, податливее.

– Почему вы делаете это? – шепотом спросила она.

– Есть такая китайская пословица, – стал объяснять Марвик. – Спаси человеку жизнь, и ты станешь ответственным за него.

– Выходит, вы чувствуете себя ответственным?

Он стал разминать ее плечи костяшками пальцев.

– Я сделал для вас не больше, чем вы – для меня.

Оливию словно молнией ударило. Именно этого признания она и добивалась. Она сыграла роль в его выздоровлении.

– Стало быть, я прошла вашу проверку.

Наступила еще одна пауза.

– Я не уверен, что это была проверка для вас.

Его пальцы в последний раз пробежались по ее плечам, а затем опустились по рукам вниз и крепко сжались прямо над локтями. Она ощутила его тепло. Теперь костяшки его пальцев были так близко к ее грудям. Они стояли молча, синхронно дыша, а вода в раковине отражала их силуэты. Герцог нависал над Оливией, но она не испытывала страха. Она чувствовала себя… защищенной.

– Снять с вас платье? – Он говорил как-то монотонно, словно мыслил вслух и задал этот вопрос скорее себе, чем ей.

В библиотеке Аластер пытался доказать ей, что он – человек нехороший. И теперь она чувствовала его нерешительность. Почти физически ощущала его сомнения.

Возможно, он и не нужен ей хорошим.

– Вы хотите сказать, что готовы помогать мне с Бертрамом? Я не имею в виду убийство, – вымолвила Оливия. – У него есть дети. – Она старалась никогда не думать о них. Как-то раз она посмотрела их имена в светском справочнике «Дебретта», но потом пожалела об этом. – И все же, вы готовы помогать мне с ним?

В наступившей после ее вопроса паузе Оливия слышала шум транспорта на Брук-стрит, позвякивание сбруи. Который час? Ей казалось, что она плывет в этой странной удручающей темноте, зажатая между раковиной и телом Марвика позади нее – крупным и жестким. И ей не хотелось, чтобы он отодвигался от нее.

– Похоже, что так, – подтвердил Аластер.

Оливия повернулась к нему лицом. Здесь, в затененном уголке, она не могла хорошенько разглядеть его. Но она повернулась к полоскам света, проникающимся в комнату между планками ставен, и судя, по его невольному вскрику, он увидел часть ее тела – обнаженные груди, прямые плечи… Этого было довольно, чтобы заставить его вскрикнуть.

– Вы прекрасны. – Голос герцога звучал сердито.

Впрочем, если бы его голос был полон страсти, Оливия ни за что не поверила бы ему. А вот его гневу она верила. Подняв руку, она нащупала его щеку, погладила большим пальцем уголок рта. Его челюсти сжались. Марвик никогда не признался бы в этом, но Оливия чувствовала, что обретает власть над ним, и сейчас было как раз такое мгновение.

Осознание этого пьянило ее. Пенясь, бурлило в крови. Герцог сердится, потому что хочет ее. Потому что не может причинить ей боль. Потому что – и это главное – он хочет ей помочь.

Почему он ее спас? Почему не устроил все так, чтобы снова передать ее в руки полиции? Теперь ему известна ее история. Она не дала ему какого-то особого преимущества перед Бертрамом.

– Думаю, вам не удалось отдохнуть, – прошептала Оливия.

Его рука накрыла ее руку, прижала ее ладонь к его небритой щеке.

– Не стоит проявлять такую уверенность, – отозвался Марвик. – Вы не знаете меня, Оливия.

– Разве? – О ком сейчас, кроме нее, можно было сказать, что он его знает? И то, что она видела в нем, что в нем знала, – и этого не знал никто другой – было ему противно. Оливия понимала его. Как и ее мать, герцог судил себя куда строже, чем кто-либо другой.

Но Оливия никогда не могла терпеть мрачное настроение – ни у матери, ни у него. Потянувшись, она нашла его губы своими губами.

Из его груди вырвался вздох, который обжег ее рот. Марвик был очень спокоен, прижимаясь губами к ее губам. От его натянутых мускулов исходило напряжение. Его руки нашли ее талию.

А потом он привлек Оливию к себе и впился в ее губы таким горячим и страстным поцелуем, что ей показалось, будто это возобновление чего-то, а не начало.

«Я согласна с радикалами. Девственность меня не волнует, – сказала она как-то своим подругам в школе машинописи, дивясь про себя потрясению, который вызвали у них ее слова. – В конце концов сопротивляться мужчинам очень просто, не так ли? Но вот умудриться при этом выбрать подходящего мужчину – вот что действительно заслуживает награды».

Никто бы никогда не сказал, что Марвик – подходящий для нее мужчина. Он чем-то напоминал Байрона – безумный, плохой и опасный.

Но Оливия знала его так, как никто другой. Он – не тот человек, каким был когда-то; он тот, которого знает только она. И когда он сжал ее лицо ладонями, закинул ее голову назад и глубже проник языком в ее рот, вопросы мудрости стали неуместными. Оливия ответила на его поцелуй – с готовностью, жадно.

В библиотеке он показал ей, что такое удовольствие, как оно может быть одновременно общим, личным, страстным. Удовольствие вызывал он, прикасаясь к местам, которые были известны только ей. Она снова почувствовала его – в нижней части живота. Горячая дрожь, которая, стекаясь в одном месте, превращалась в восхитительную тяжесть, жаркую пульсацию между ногами. Положив ладонь на одну из его рук, сжимающих ее лицо, Оливия ощутила его силу. И услышала тихий звук, вырвавшийся из его груди, напоминавший вздох.

Он уже издавал такой звук, когда был с нею рядом. Она улыбнулась.

Марвик схватил ее запястья и наклонил голову, чтобы поцеловать каждое – как вассал, приносящий дань. Глядя на то, как он это делает, Оливия на одно головокружительное мгновение почувствовала себя выше, чем он, и это ощущение было больше и мощнее, чем могла выдержать ее плоть. Судя по его собственным словам, он считал ее смелой, умной, изобретательной. И он хочет ее – против собственной воли. Да, пусть он склонит перед нею голову, пусть признает, что побежден.

Марвик дотронулся языком до ее ладони, и Оливия мгновенно вернулась в себя и вновь стала той же простой девчонкой, прижатой к его большому телу; она льнула к его мощной груди, а человек, вытащивший ее из Ньюгейта, обнимал ее своими мускулистыми руками. И это тоже возбуждало Оливию. Она хотела находиться под его защитой. Она хотела всего Марвика.

Он подвел ее к кровати и слегка подтолкнул. Оливия сжалась, чтобы удержать равновесие, но герцог был готов к этому. Придерживая ее затылок, он опустил Оливию на кровать, склонился над ней и впился в ее губы долгим, горячим и томным поцелуем, а сам тем временем дюйм за дюймом укладывался на нее. Те части ее тела, к которым прикасался он – грудь, живот, бедра, которые он раздвинул, чтобы лечь между ними, – начинали вибрировать от желания. Оливия чувствовала жар его живота, в котором неистово бился пульс. Тяжесть его грудной клетки. Аластер лег на нее с ленивой и умелой осторожностью, с какой ремесленник соединяет воедино части диптиха.

Приложив губы к ее брови, Марвик прерывисто выдохнул.

– Ты этого хочешь, – хрипло прошептал он.

Оливия открыла глаза. Она знала, как надо его слушать, и уловила вопрос в его словах. Опершись на одну руку, герцог склонился над ней, на его лице появилось напряженное, настойчивое выражение. Оливия подняла руку, чтобы прикоснуться к его щеке.

Как же сдержан Аластер де Грей, герцог Марвик! Как скрытен, сложен, загадочен – как необработанный драгоценный камень, который на свету может вдруг открыть свою чистоту и сияние. Свет был его тайной привязанностью, добродетелью, которую он пытался скрыть. Но он все равно вспыхивал на его лице, когда Марвик смотрел на нее. Его лицо смягчилось.

– Ты хочешь этого? – спросил он.

Оливия знала, что, как ни крути, в благопристойности нет ничего добродетельного. И уж точно она не придаст ей больше смелости. К тому же, судя по словам Марвика, Оливии и без того хватает отваги.

Она погладила его щеку, поросшую щетиной. Все-таки Викерз – ужасный лакей.

– О да, – ответила она. – Хочу.

Выдохнув, Аластер наклонился к ней ближе, прихватил зубами мочку ее уха, погладил ее языком, а его руки тем временем порхали, как бабочки, по ее телу, и от этих прикосновений легкая дрожь пробегала то по ее талии, то по груди, то по шее. Подушечки его пальцев погладили ее подбородок. Он водил пальцами по ее щеке, как слепой водит по книге, читая шрифт Брайля.

Руки Оливии тоже обретали любопытство. Она провела ими от его плеч к пояснице. Выпуклости его ягодиц были напряженными, неподатливыми. Она впилась в них ногтями.

Марвик издал странный звук – не то застонал, не то вскрикнул. Прервав поцелуй, он уткнулся лицом в ее шею, и его волосы защекотали ей подбородок. Его прерывистое дыхание согревало ее плечи.

– Минутку, – прошептал он. – Минутку…

Оливия запустила пальцы в его волосы, удерживая его голову на месте. Где-то вдалеке часы с лязгающим глухим звуком пробили полночь.

– Минутку… на что? – спросила она.

Он поднял голову.

– Я терпеть не мог твои очки, – очень тихо проговорил он. – Они действительно скрывали тебя.

Повернув голову, Оливия поцеловала его запястье. Час назад, год назад, месяц назад он был неприкасаем. А теперь, в считанные минуты, она внезапно смогла дотрагиваться до него так, как хочет. Кто сказал, что в жизни не бывает чудес?

Проскользнув под поясницу Оливии, его рука приподняла ее. С помощью Марвика Оливия села и позволила ему поставить ее на ноги. Ее груди, лишенные поддержки, стали тяжелыми и подвижными. Его губы приоткрылись, когда он смотрел на нее. Его большой палец прикоснулся к ее правому соску, и из ее груди вырвался стон.

Аластер вяло поцеловал ее в губы. Его руки пробежали вдоль ее тела; подхватив ее юбки, он снял с Оливии платье, затем развязал тесемки на нижних юбках и вынул ее из них.

– Боже правый! – выдохнул он восхищенно, отступая назад и не сводя с нее взгляда. – Ты скрывала не только глаза…

От восторженных ноток в его голосе Оливия покраснела. Она села на край кровати, но он снова уложил ее. А потом вновь навис над ней под таким углом, что стал видеться Оливии темным безликим силуэтом, как фигура из сна.

У ее любовника из мира грез были горячие любопытные пальцы. Они приподнимали ее груди и взвешивали их. Его большой палец очерчивал окружность ее соска, отчего по телу пробегала дрожь; в ней просыпалось наслаждение, требуя, чтобы она раздвинула ноги и рывком приподнялась ближе к нему, чтобы еще раз испытать те ощущения, которые он подарил ей в библиотеке.

Но у Марвика были иные намерения. Он наклонил голову ниже и сжал губами ее сосок – потрясающее чувство. Оливия слышала, как он причмокивает, но от этого распалялась еще сильнее. Мягкость его губ, влажный жар – она охнула – его языка, опьянение от его легких покусываний, когда он проверял, нравятся ли ей такие ласки…

Ее охватило пульсирующее, не терпящее промедлений желание; схватив голову Марвика, Оливия прижала ее к себе.

– Я провел бы тут тысячу лет, – огрубевшим голосом промолвил он. – Ты хочешь этого?

– Да. – Вот что она забыла ему сказать, вот что она должна была говорить ему все время. – Да, да!

Но едва она произнесла это короткое слово, как оно тут же стало ложью, потому что едва он снова начал сосать ее груди, она поняла, что этого ей мало. Оливию охватывало безумие, разносящее плотский голод по дюжине разных уголков тела, каждый из которых изнывал по его ласкам. Ее рот, который нуждался в его языке, и местечко в глубине ее живота – отяжелевшее, разбухшее; уголок между ее ног, который вдруг стал казаться слишком пустым и пульсировал от страсти. Оливия хваталась за Марвика вслепую – как альпинист в горах во тьме хватается за каждый выступ, который может помочь его продвижению вперед. Массировала мускулистые бугры на его плечах, с силой нажимала на его бока…

Сев, Аластер сбросил с себя сюртук. Затем на пол полетели его жилет, подтяжки и рубашка. Оливия уже видела его обнаженную грудь, но теперь она могла протянуть руку и прикоснуться к волнистым равнинам его живота и почувствовать, как они сжимаются, когда она касается их. Марвик схватил ее руку, слега прикусил пальцы и глубоко всосал их. При этом он смотрел ей в глаза, а прикосновение его языка и губы, крепко сжимавшие ее пальцы, обещали какое-то грешное наслаждение. Потом он провел языком по ее ладони и укусил за внутреннюю часть запястья.