Мередит Дьюран - Обмани меня дважды

«Нет!»

Сорвав с себя Оливию, он отбросил ее на сиденье. Он не предаст ее таким образом. Уткнувшись головой в стену кареты, он начал действовать сам – двух движений оказалось достаточно, чтобы его семя излилось на пол.

Когда Аластер, задыхаясь, повернулся к Оливии, то увидел, что ее прическа растрепана, все шпильки выпали из спутавшихся волос на колени, а юбки задрались. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Он был не в состоянии скрыть того, что она могла увидеть на его лице. Он не знал, что делать. Она заслуживает большего, лучшего. Но он не может предложить ей того, что она заслуживает.

Марвик не шелохнулся, хотя желание привлечь ее к себе, осыпать поцелуями ее лицо и шею было очень сильным: поставить последнюю точку, предупредить Оливию о том, чтобы она не забывала все, что он только что показал ей. Ее тело принадлежало ему. Но что он может предложить ей в ответ?

Он не шелохнулся. Потому что владеть ею он собирался до конца жизни – таким было его предложение. Ни одно другое исчисление времени ему не подходило. Но это абсурдно. И ему нечего больше предложить ей. Аластер не доверял себе настолько, чтобы предложить то, что было в его власти.

– Итак? – дрожащим голосом промолвила Оливия и облизнула губы.

Глядя на нее, Марвик испытал сладкую, горячую боль. Он был не в состоянии говорить. Когда Оливия рядом с ним, все слова теряют смысл. Все слова, которые имеют к ней отношение, – незаконнорожденная, лгунья, экономка, воровка – неправильные. Но слов, которыми можно было бы их заменить, нет. Как нет слов, имеющих какой-либо смысл, когда речь заходит о нем. Не жена. Не любовница. И не незнакомка.

Оливия плохо помнила свой единственный приезд в Шепвич, длившийся не больше одного-двух часов. Ей запомнился дом – определенно большой и пустой. Пожилая женщина, пытавшаяся усадить Оливию себе на колени. Правда, мама тут же забрала ее. И еще она помнила спор – очень сердитый, потому что мама плакала.

В памяти не сохранились какие-то подробности, которые помогли бы Оливии отыскать дом, где провела детство ее мать. Но сам по себе Шепвич по размеру был еще меньше, чем Алленз-Энд, – не больше дюжины домишек, разбросанных на повороте песчаной дороги, и владелец главного магазина, который с любопытством поздоровался с нею и сразу ответил:

– Семейство Холлидей? А-а, вам нужен белый дом! Это в полумиле отсюда по улице, позади него еще старый каменный сарай стоит. Вы его не пропустите. Вы – их родственница, да? У вас глаза, как у Холлидеев, и… – Он указал рукой на свой нос.

– Да, – сказала Оливия, – родственница. – С этими словами она предпочла быстро ретироваться к карете, где ее ждал Марвик. Она сразу подумала, что в его величавом присутствии торговец едва ли разговорится.

Оливия дала распоряжения кучеру – этот молодой человек легко соглашался ехать, куда надо, и был не против того, чтобы целый день колесить по деревням. Угрюмый Аластер, ссутулившись, сидел в карете. Очевидно, соитие оказало на них разное действие: сильно оживило Оливию, а у Марвика, как всегда, был такой вид, словно его ударили по голове.

– Что вы думаете о моем носе? – спросила она.

Встряхнувшись, Аластер нахмурился и взглянул на него.

– О вашем носе в отдельности я как-то еще не думал.

– Именно так, – с удовлетворением заявила Оливия. У нее был достаточно прямой нос – возможно, чуть великоватый для истинной красоты. Но она считала, что в остальном он ничем не примечателен. – Но торговец в магазине заявил, что он выдает во мне родственницу Холлидеев.

Оливия и не думала, что ее слова станут для герцога каким-то открытием, но они явно заинтересовали его. Наклонившись вперед, он стал рассматривать ее нос так пристально, что через мгновение она занервничала и подняла руку, чтобы скрыть от него свой нос.

– Нос как нос, – промолвила она. – И не говорите мне, что это не так.

Уголок его рта изогнулся.

– Да я бы и не посмел, – проговорил Аластер. – Очень красивый носик, я бы сказал.

Уронив руку, Оливия внимательно посмотрела на него.

– Ну и комплимент! Я передумала: мой нос должен стать восьмым чудом света!

Снова помрачнев, герцог отодвинулся в угол кареты.

– Я и раньше говорил вам комплименты.

– Да? – Оливия пожала плечами. – Очень хорошо.

– Говорил.

Она не видела причины начинать спор. Оливия выглянула в окно, внезапно почувствовав нервную дрожь в животе. Эта узкая часть Кента – последняя лента плодородной земли, за которой почва становится соленой и песчаной, была землей ее предков. Ровные зеленые поля до бесконечности тянулись под серым небом вдаль. Если эти люди – Холлидей – попытаются захлопнуть дверь у нее перед носом, Оливия не станет плакать. Но если бы не… интерлюдия на этом самом сиденье, она бы сильно разозлилась на них. Вместо этого она поручит Марвику холодно потолковать с ними и припугнуть.

– Я говорил вам, что вы прекрасны, – сказал он.

Оливия удивленно посмотрела на него.

– Да, конечно. Но это было во время… – Она почувствовала, что краснеет. Любопытно: человек может делать какие-то вещи, не испытывая стыда, но говорить о них он не в состоянии.

Марвик понимающе улыбнулся.

– Это считается, – заявил он. – Но я готов повторить свои слова, если вы отнеслись к ним скептически: вы прекрасны, Оливия.

Оливия нахмурилась, не понимая, зачем он это говорит.

– Вообще-то нет, – сказала она.

– Да, – упрямо повторил он. – Вы красивы.

Да что за ерунда!

– Мы с вами оба знаем, что такое красота. – В ее голосе зазвучали язвительные нотки. Ей вовсе не хотелось, чтобы он относился к ней покровительственно. – Красивой была ваша жена. Она была самим воплощением красоты.

Оливия нарочно решила упомянуть о Маргарет. Она надеялась, что на этом разговор прекратится. Однако Марвик всего лишь пожал плечами.

– Да, на нее было приятно смотреть, – промолвил он. – Но она не была красивой.

Оливия невольно улыбнулась.

– Но это смешно! Может, вы хотите сказать, что в фонарном столбе тоже есть красота? – Она прикоснулась к своему подбородку. – Безупречный квадрат?

Глаза Аластера следили за ее рукой.

– Ваш подбородок говорит о решимости, – сказал он. – И о смелости. Да, эти качества характера красивы.

– Я говорю о своей челюсти.

– Ваша челюсть кажется мне именно такой.

Оливия почувствовала, что ее охватывает смущение. Неужели он серьезно говорит такое на полном серьезе? На вид он вполне серьезен. И смотрит на нее без тени улыбки.

Неожиданно Оливии стало не по себе под взглядом Аластера. Она снова повернулась к окну. Если он насмехается над нею…

– Очевидно, я кажусь вам привлекательной, – ответила она. – Да, я довольно мила, в этом нет сомнения. У меня есть все зубы. Но это все нельзя назвать красотой. Вот что я хочу сказать.

– Самообладание, – промолвил герцог. – Достоинство. Замечательные качества. Я вижу их в вашей прямой спине. В вашей осанке.

Неужели все это так заметно? Оливия никогда этого не понимала. Она зарделась от совершенно незнакомого удовольствия, порожденного, по сути, отрицаемым ею тщеславием.

– Я – пятый герцог Марвик, – сказал Аластер. – А также граф Бекден и барон Уэллзли. Я обладаю многими качествами, но я не глуп.

Оливия подняла глаза на облака.

– Гибкость, упругость, – продолжил он. – Их можно увидеть в вашем подбородке. – Потом он сухо добавил: – Разумеется, эти качества граничат с упрямством, но все хорошие черты превращаются в изъяны, если злоупотреблять ими.

Оливия бросила на него быстрый, насмешливый взгляд.

– Ну да, как, например, такая манера делать комплименты, что они больше смахивают на критику, – вымолвила она.

Аластер улыбнулся. А она снова посмотрела в окно, но на сей раз – затаив дыхание в надежде (как это смешно с ее стороны!), что он может продолжить.

Марвик так и поступил.

– В живом, меняющемся цвете ваших волос есть страсть, – пробормотал он. – Каждый раз, глядя на них, я вижу какой-то новый оттенок. Я насчитал по крайней мере девять.

Он пересчитывает оттенки ее волос?

– В ваших бровях виден ум. Если вы хмуритесь, в них появляется задумчивость, когда вы пытаетесь определить, серьезно ли я говорю. А я говорю серьезно. Вы поступите мудро, поверив мне. Я уже довольно долго изучаю вас. В конце концов именно ваше лицо я увидел первым после долгих месяцев затворничества. Увидел сквозь тьму. Мне кажется, я знаю его лучше, чем вы, если вы сомневаетесь в собственной красоте.

Если до этого Оливия удерживала дыхание, то теперь она не могла совладать с ним. Она вопросительно посмотрела на герцога, и выражение его лица… Оно стало серьезным, нежным, сосредоточенным. Еще в тот раз, в саду, Оливия спрашивала себя, сможет ли какой-то другой человек еще когда-нибудь посмотреть на нее так, как смотрел Марвик. Ей и в голову не приходило, что этим человеком снова окажется он.

Но она втайне надеялась на это.

– Вы безумны, – прошептала Оливия. Она была потрясена. – Может, это вам нужны очки?

Он ласково улыбнулся.

– В изгибе ваших губ видны юмор и ум. А в ваших глазах… – Его улыбка погасла. – Надежда.

Оливия с трудом сглотнула. Он уже говорил об этом в библиотеке.

«Вы всегда будете так на меня смотреть?» Оливия прикусила губу, чтобы удержать слова, готовые соскочить с языка, и приложила руку к груди, в которой что-то болезненно сжалось. Потому что ответ на этот вопрос ей был известен лучше, чем герцогу. Он думал, что никогда не вернется к прежней жизни. Но однажды это случится. Мир не захочет двигаться вперед без него. А он, само собой, не захочет оставаться на вторых ролях.

Марвик перестанет смотреть на нее так, когда вспомнит, кто он такой.

Карета остановилась. Оливия заставила себя выглянуть наружу. Она не узнавала дом. Всего лишь одноэтажный, обшитый досками с облезшей от времени белой краской, он едва ли превосходил по размеру коттедж, в котором она выросла. Невдалеке от него стоял каменный сарай, отделяемый от дома целым полем волнующейся на ветру травы.

– Конечно, – сказал Аластер, когда карета остановилась, – последний элемент, внешне ничем не примечательный, но проявляющийся во всем сразу, – это ваша смелость.

Оливия глубоко вздохнула.

– Я знаю, что вы готовы встретиться лицом к лицу с этими людьми – членами вашей семьи, Оливия. Но вы можете не делать этого. Вы можете остаться в карете, пока я говорю с ними. А потом, если они захотят вас увидеть, то смогут сами подойти к вам. Думаю, вы этого заслуживаете – быть той, к кому подходят.

У нее перехватило горло. Аластер не упомянул доброту. А ведь это была его черта, которой ей недостает. Доброта пронизывает все его существо, хоть он и пытается это скрыть. Возможно, она – единственный на свете человек, который сумел разглядеть в нем добро. Казалось, даже сам герцог настолько слеп, что не видит его.

– Спасибо вам, – отозвалась Оливия. – Но сегодня… Кажется, сегодня я хочу все сделать сама. – Он считает ее очень храброй, но без него она никогда в жизни не решилась бы приблизиться к этим сплетницам на променаде. Находясь рядом с Марвиком, она обнаружила, что некоторые части ее существа сделаны из стали, защищенной доспехами, и это ей очень понравилось. И теперь она ими воспользуется. – Я хочу покончить с этим одним махом.

Герцог пересел на свое место.

– Что ж, тогда удачи, – сказал он, поднимая ее руку, чтобы запечатлеть на ней единственный поцелуй, который пробрал Оливию до самых костей.

* * *

У миссис Холлидей, седовласой и маленькой, были розовые щеки и ясные глаза, как у героини волшебной сказки – белой ведьмы, которая спасла детей от волков. Но миссис Холлидей носила траурную вдовью повязку, а ее вежливое приветствие у дверей было каким-то вялым – она явно очень устала.

При виде ее черного траура и пряди волос, опускающейся к морщинистой шее, Оливия замолчала. Марвик говорил от имени их обоих, но назвал только себя и добавил, что сюда их привело деликатное, но очень срочное дело.

– Вам надо присесть, – сказал он, – прежде чем мы начнем беседу.

Миссис Холлидей привела их в гостиную, где был накрыт чайный стол. Вручив гостям по чашке, она сказала с вежливой, но смущенной улыбкой:

– Так чем я могу вам помочь?

Оливия вздохнула.

– Возможно, вы не узнаете меня, – промолвила она. – Но моей матерью была Джин Холлидей, ваша дочь.

Миссис Холлидей выронила чашку. Чай расплескался по ковру, но, кажется, она даже не заметила этого. Она лишь смотрела на Оливию, а ее губы дрожали.

– О! О! О! Ты вернулась домой! – запричитала наконец хозяйка дома. – Она поднесла руку к губам. – Если бы только Роджер дожил до этого дня, увидел…

Выяснилось, что Роджер был покойным мужем миссис Холлидей, который скончался два месяца назад. Она бросилась искать его фотографию, но потом изменила курс и выбежала из дома. Оливия слышала, как она просила кучера отвезти записку на соседнюю ферму, обитатели которой, должно быть, умели распространять новости очень быстро, потому что уже через четверть часа гостиная наполнилась незнакомцами, и все он уверяли, что состоят с Оливией в родстве.