Мьюриел перекрестилась.

– Возможно, это последние аккорды, – проговорила она.

– Последние аккорды чего? – спросила Оливия.

– Мьюриел уверена, что у него сифилис, – ответила Полли.

– Полли!

– Знаешь что, не я это говорила! – Полли подбоченилась. – Но если есть более разумное объяснение его поведению, я бы хотела его услышать. Сначала его сердце надрывалось от горя, и он носился по всему городу, чтобы устроить такие роскошные похороны, какие были только у папы римского. Потом ты узнаешь, что он перебил все зеркала, сорвал траурную повязку и не позволяет приносить себе еду. Проходит лето – и вот он уже не покидает свои покои. Полагаю, он не выйдет из них, даже если в доме начнется пожар. До такой степени мозг может поразить только сифилис, вот что!

Оливия глубоко вздохнула. Теперь казалось, что Марвик наверху колотит чем-то по стенам. Хотелось бы надеяться, что не головой. Или все-таки лучше, чтобы он бился об стену именно ею? Нет, она не может желать того, чтобы он повредил себе мозг. Возможно, герцог еще исцелится, а его мозг когда-то работал просто отлично.

В коридор набились еще несколько слуг и с глупым видом уставились вверх. Прекрасно! Ни у одного из них не хватало смелости для того, чтобы подняться к герцогу и узнать, что происходит, – даже у его лакея, который в углу обнимался с помощницей кухарки.

Оливия покосилась на ведущую вверх лестницу. Ни в одном документе из шкафа она так и не нашла информации личного характера. Насколько велики шансы на то, что в двух последних папках ей попадется что-то нужное? Если только герцог не припрятал самые важные личные документы где-нибудь под подушкой, осталось обыскать только его покои.

Да поможет ей бог! Оливия попробует уговорить безумца выйти из своей комнаты.

Сделав еще один глубокий вдох, она собрала юбку в кулаки и стала подниматься по лестнице.

– О, не ходите туда! – высоким, испуганным голосом воскликнула Мьюриел. – В прошлый раз это была бутылка, а на этот раз может оказаться и нож, мэм!

Откуда Мьюриел об этом известно? Оливия повернулась назад.

– Викерз, вы чудовищный сплетник.

Викерз виновато пожал плечами.

– Будьте мужчиной! – обратилась к нему Полли. – Ступайте наверх вместе с ней!

Оливия обрадовалась неожиданной поддержке. Но Викерз лишь нырнул за спину помощницы кухарки.

– Я… я занят, – сказал он.

– Трус! – бросила ему Оливия. Смешки остальных слуг пришлись ей не по нраву. Она обвела собравшихся сердитым взглядом.

Воцарившееся молчание вполне ее удовлетворило.

Тем не менее, расправив плечи, Оливия заставила себя добавить:

– Если я не вернусь через четверть часа…


«…позовите полицию», – договорила бы на ее месте другая. Но не Оливия. Полиция ее совершенно не устроит.


Как только Оливия приоткрыла дверь в гостиную герцога, шум прекратился. Она нерешительно замерла в дверном проеме, споря с собой. Если грохота больше нет, есть ли необходимость наведываться к Марвику?

А вдруг он ранен и упал?

Но, даже если и так, входит ли в ее обязанности выяснять это?

Возможно, нет. Но, если она хочет каким-то образом надолго выманить Марвика из его покоев, чтобы обыскать их, необходимо начать кампанию, и чем скорее, тем лучше. Прямо сейчас! Оливия зашагала к внутренней двери.

Стук был слишком робким – так ей показалось. «Робость фатальна для лидерства. Мужчины хотят услышать оправдание, чтобы поверить во что-то более великое, чем они сами; неумелый хвастун одолеет их быстрее, чем великий человек, который себя не расхваливает». Марвик написал это в своих раздумьях о Веллингтоне.

Закусив губу, Оливия постучала увереннее. После продолжительной паузы герцог ответил:

– Войдите!

Он ответил! Ошеломленная, Оливия помедлила. А потом, расправив юбки, вошла, готовясь при необходимости пригнуться.

В комнате стоял обычный полумрак, портьеры были задернуты. Понадобилось несколько мгновений, чтобы глаза привыкли к темноте. К удивлению Оливии, казалось, что все вокруг в порядке: мебель на месте, никаких разбитых бутылок – за исключением той, которую он бросил в нее: те осколки все еще поблескивали в ближайшем углу.

Пачки бумаг собраны и передвинуты. Одна из них лежала на сундуке, стоявшем в изножье кровати. Другая оказалась на стоящем у окна письменном столе. Где же остальные? Оливия взмолилась, чтобы он не сжег их.

Сердце забилось быстрее, когда она повернулась к герцогу. Он сидел на кровати, почти скрываясь в тени балдахина. Лишь его глаза поблескивали в полумраке.

– А-а… – протянул Марвик. – Моя новая экономка.

Как может человек, который так прекрасно пишет, настолько измениться, превратиться в такое чудовище? Трудно даже представить, что это тот самый вельможа, который написал все эти эссе. И она должна заставить его выйти из комнаты! Господи, что же он тут делал? Его язык не заплетается, в воздухе нет запаха алкоголя и табака – слава богу! Зато Оливия почувствовала запах… пота. Он не был неприятным, но это был запах пота.

– Ваша светлость, – промолвила она, вспоминая, что нужно сделать книксен. – Я услышала какой-то шум и решила подняться, чтобы убедиться, что с вами все в порядке.

– Думаю, об этом можно поспорить. Мисс Джонсон, – добавил он с ударением.

Оливия старалась не обращать внимания на жар, опаливший ее лицо. Неужели у него нет стыда? Зачем он напоминает ей о своем безобразном поведении во время их последней встречи? Ей ужасно хотелось процитировать герцогу его самого: «Мы слишком часто ошибаемся, принимая за привилегию людей высокопоставленных низменные поступки, которые в среде бедняков мы назвали бы грехом».

Вместо этого Оливия резко проговорила:

– Верно, ваша светлость. В бедламе спокойнее. Я решила, что вы разбираете свою мебель.

Герцог слегка шевельнулся, отчего верхняя часть его тела стала видна отчетливее. Он был обнажен до пояса.

Оливия попятилась к двери. Несмотря на худобу, у него были хорошо развиты мускулы.

– Если я прервала…

– И что из этого? – перебил ее Марвик. – Похоже, это вошло у вас в привычку. – Он взял рубашку и натянул ее на себя. При каждом движении его живот изгибался. Весьма волнующее зрелище.

Оливия решила перевести его внимание на свое дело. Похоже, герцог сегодня более разговорчив. Это, конечно, ни о чем не говорит, но пока есть возможность, она должна воспользоваться удобным случаем.

– В этих комнатах следует навести порядок, ваша светлость, – сказала Оливия.

– Нет.

– Мне сообщили, что около месяца назад или даже больше вы запретили горничным входить сюда. И, честно говоря… – Она заставила себя посмотреть ему прямо в лицо, стараясь не покраснеть. – Здесь неприятно пахнет.

Марвик был явно изумлен. Оливия впервые увидела такое оживленное выражение на его лице, хотя оно проявилось всего лишь в том, что он шире распахнул глаза, а его брови на мгновение приподнялись.

А потом – чудо из чудес – Марвик… рассмеялся. Ненадолго, не раскатисто, но это определенно и совершенно точно был смех.

– И чем же здесь пахнет, мэм? Прошу вас, скажите, чем от меня смердит?

– Я бы сказала, по́том, прошу прощения.

Он насмешливо улыбнулся.

– Невероятно, – проговорил Марвик. – Одному богу известно, чем я тут занимался.

Если бы она инсценировала пожар, он бы тут же выскочил из комнаты. Но как можно инсценировать пожар, даже не разведя огонь? Устроить поджог Оливия бы не решилась.

– Это не заняло бы больше часа, – сказала она. – Очень быстрая уборка…

– Мне снова уволить вас? – Герцог встал и вышел из тени балдахина. Взлохмаченные, взъерошенные светлые волосы придавали ему пиратский вид, которые еще подчеркивала и его волчья усмешка. – Газеты будут счастливы: уволена дважды!

Оливия опять пододвинулась к двери. Она не видела вокруг бутылок, но, насколько ей было известно, он мог запустить в нее и стулом.

– Не думаю. Однако мне кажется, ваше настроение улучшится, если вокруг будет чисто. И возможно, вам стоит раздвинуть портьеры… – Взявшись за гуж, не говори, что не дюж… – потому что если человек все время проводит в мрачной темноте, не стоит и жаловаться на то, что у него такое же мрачное настроение, знаете ли.

Герцог смотрел прямо на нее, и выражение его лица опять переменилось. У Оливии появилось необъяснимое чувство, что она его теряет, что он снова уходил в темноту, хотя портьеры и не загораживали весь дневной свет.

– В комнате пахнет, – повторила она, чтобы вернуть его.

Лицо Марвика вновь напряглось.

– Вам известно, – промолвил он, – что вы разговариваете со своим хозяином?

– С моим нанимателем, – поправила его Оливия. – Да, ваша светлость.

Между его бровей залегла морщинка.

– Именно это я и сказал.

Если Оливия чего и не выносила, так это неправильного использования языка. От герцога она ждала большего, но он явно потерял все свои способности.

– Не совсем, ваша светлость, – возразила Оливия. – Вы меня наняли на работу, но едва ли вы при этом стали моим хозяином.

Его брови поднялись, он оглядел ее с головы до ног.

– Вы в последнее время нигде не ударялись головой, миссис Джонсон?

Она не смогла сдержать смех.

Выражение его лица не изменилось. Совершенно ясно, что он пошутил. Но чувства юмора он тоже лишился.

– Нет, – ответила Оливия. – Но благодарю вас за беспокойство.

– Это не беспокойство. – Теперь он цедил слова сквозь зубы. – Это простая логика, но я не могу найти иного объяснения вашему странному и дерзкому поведению. Опять!

Разумеется, не может. Ему пришлось бы подпрыгнуть до потолка, чтобы догадаться, что она не спит ночами, так как ее сковывает страх при мысли о том, что человек Бертрама каким-то образом разыщет ее здесь; что с каждым часом ее пребывания в доме герцога эта возможность становится все реальнее, а шансы скрыться в безопасном месте вдали от Лондона тают на глазах. Но Оливия не должна отказываться от рискованной игры, потому что среди бумаг Марвика может находиться ее единственный шанс на спасение, который она когда-либо получит…

– Простите, пожалуйста, – сказала Оливия. – Но я беспокоилась о вашем благополучии. – И это правда. Ею двигали не только собственные мотивы. Ее действительно… беспокоит… что человек живет в этом первобытном логове, как инвалид. Да, его предала жена. Да, он превратился в странного, маниакального, грубого отшельника. И что из этого? Он волен начать все сначала. Если захочет, он сможет восстановиться, исправить отношения с братом, привести в дом новую жену, которая поможет ему забыть грязную историю с предыдущей. И он снова станет таким человеком, каким был прежде.

Но все это будет нелегко сделать, если Оливия не заставит его выйти из комнаты.

Да, герцог раздражал ее. Если она может сдержать желание пожалеть себя, то и он наверняка в состоянии сделать то же самое.

Развернувшись, Оливия раздвинула портьеры.

Внезапный поток света хлынул на чудовищные залежи пыли. Пыль пустилась в пляс в воздухе, пыль лежала на письменном столе, пыль покрывала толстым слоем ковер.

– Боже правый! – воскликнула Оливия. – Удивительно, что вам удавалось тут дышать!

– Миссис Джонсон. – Судя по тону герцога, он не верил своим глазам. – Убирайтесь к черту!

Оливия повернулась, приготовилась защищаться, но… слова так и не слетели с ее языка.

Одно дело – видеть его в полумраке. Но на свету красота герцога засияла. Его волосы блестели. Глаза в обрамлении густых ресниц были голубыми и сверкали, как драгоценные камни. Его кожа была от рождения смуглой и гладкой, а тени подчеркивали эффектные выпуклости его скул. Взгляд Оливии упал вниз, и только теперь она увидела, что Марвик закатал рукава рубашки, обнажив светлые волосы, золотившие его мускулистые руки.

Свет – естественная стихия. В свете герцог стал ослепляющим – золотое существо; такой светящийся человек мог бы писать сонеты и превзойти самого Шекспира… Или вдохновить поэта…

Оливия отвернулась – она была в замешательстве и сильно нервничала, но как-то необычно, по-новому. Ее взор устремился на камин. Она нахмурилась, потом подошла к нему и провела пальцем по каминной полке. Палец стал темно-серым от сажи.

Повернувшись к герцогу, Оливия продемонстрировала ему грязный палец и прищелкнула языком.

– Неудивительно, что вы неважно себя чувствуете.

Марвик смотрел на нее с таким видом, как будто это она была безумной. Похоже, он, как и она, был сбит с толку. Как… интересно. Оливия неожиданно начала себе нравиться.

О господи! Нет, нет, нет… Решимость, поднимавшаяся в ней, неразумна и нежеланна. Она же пообещала себе, что сделает только необходимый минимум. Марвик и его дом, лишенный порядка, – это не ее дело.

Но задира нуждается в запугивании. Внезапно Оливии это стало понятно. Понимает он это или нет, но Марвику отчаянно нужны ее указания. И она намерена сказать, чтобы он вышел из комнаты.