Татьяна Дубровина - Обмануть судьбу

Он выждал еще минут десять. Бесплодная надежда.

— Все свободны, — бросил он, пряча глаза. — Спасибо, ребята. Отбой.

Ключ заворочался в замке, и Ваня поспешно выключил телевизор. Сейчас Лина опять будет ругаться.

Но она вместо этого почему-то бросилась к нему, обняла, прижала к себе.

Он осторожно высвободился из объятий, сказал укоризненно:

— Ну что ты? Я же не маленький. И дядька, который к нам приходил, звонил сегодня весь день. Чего вы волнуетесь? Газ я не включал, из дома не выходил, даже твой бульон противный съел.

У Лины отлегло от сердца. Она улыбнулась, потрепала Ванюшу по рыжей головке.

— Ну почему же противный? Очень даже вкусный, я две куриные ножки сварила.

— А я из кубиков больше люблю, он пахнет, — заявил Ваня.

Лина быстро переоделась: натянула свой свитер, подвязала волосы хвостиком и вновь стала домашней, веселой, доброй тетей Линой.

Наконец-то позади все волнения. Сейчас, наверное, Геннадий уже допрашивает этих сволочей, и наручники впиваются в их запястья. Так им и надо, гадам! Может, кого-то из них даже убили в перестрелке… Собаке собачья смерть. Жаль только, что она своими глазами не увидела сокрушительного конца преступной группировки Варламова.

Завтра она узнает все подробности. И завтра, наверное, уже увидит Сережу.

— Ну, чем займемся? — весело спросила она Ванечку.

— А ты не уйдешь больше? Ты не устала? И голова не болит? И не надо завтра рано вставать? — стал расспрашивать он.

— Нет, — засмеялась Лина.

— Тогда давай играть! — запрыгал от удовольствия Ваня.

Ну и кавардак они устроили в чопорно-чистенькой квартире Машкиной мамы! Подушки с дивана превратились в укрепления по обе стороны ковра, чашки стали танками, ложки — солдатами враждующих армий, а оба «полководца» с воплями ползали по полу, азартно лупя друг дружку скатанными из хлебного мякиша ядрами…

Телефон-автомат икнул, заглотив жетончик.

— Алло, Толян? Это я, Батя.

Варламов говорил вальяжным густым басом, не так как обычно. В воображении слушателей такие голоса большей частью связываются с крупными, массивными, внушительными мужчинами, привыкшими повелевать.

— Подсуетись, сынок. Пусть Негатив будет у тебя. Да, придется внести коррективы. Кое-что меняется. Угадал, дорогой. Новые планы, новые перспективы. Новые горизонты. Светлое будущее. Это вам обеспечено при одном условии: четко выполнять мои директивы. Нет, сам не появлюсь. Пришлю человечка, как обычно. Он вам обрисует. И помни, сынок: его слова — это мои слова. Да. Через полчаса, ни минутой позже.

Повесил трубку, откашлялся: трудно долго разговаривать в несвойственном тебе тембре.

Официально Толян числился рекламным агентом фирмы «Интрапак»: распространял по Москве целлофановые пакетики с различными надписями, от «Олби-дипломат» до простенького «Спасибо за покупку».

В его квартире никогда не было полной тишины: если не грохотала и не визжала суперкрутая аудио- и видеоаппаратура, то шуршала разбросанная повсюду продукция его пакетной фирмы.

На работу ему не надо было являться регулярно, он получал не зарплату, а процент с заключенных договоров (копеечных, как правило). А потому круглосуточно находился в распоряжении Бати.

Негатив проживал неподалеку и не числился нигде. Тоже всегда был на подхвате.

Ребятки ценили свою уголовную работенку и гордились ею. И оба презирали шестерку, этого сопляка Наводчика, который был у Бати на побегушках.

Они — сила, они — главные, а этот хилый интеллигентишка только и умеет, что заискивающе заглядывать в глаза снизу вверх.

…Прежде чем позвонить в дверь к Толяну, Варламов преобразился. Элегантности и свободы движений как не бывало. Плечи — немного вперед, чтобы грудная клетка казалась впалой. Спину — изогнуть, тогда и ростом меньше становишься. Ноги ставить слегка носками внутрь, как бы косолапя. Челочку — на лоб, предварительно проведя по ней послюнявленным пальцем.

Но главное — изменить взгляд. Тут требуется особое мастерство. Холод и надменность — прочь. Подпустить робости. И ни в коем случае не фиксировать зрачков ни на ком и ни на чем: пусть бегают туда-сюда.

Хорошо бы имитировать легкое подрагивание рук, а то и всего тела — но, впрочем, это уже лишнее. Сойдет и так, ребятки не настолько наблюдательны.

— А, это ты, — пренебрежительно кивнул ему Толян, открывая. — Входи, сынок.

Наводчика всегда забавляло это покровительственное «сынок», которое Толян слямзил у Бати. Он вообще позаимствовал многие характерные интонации своего телефонного босса.

Знал бы он, одноклеточный, что босс собственной персоной стоит сейчас перед ним!

— Так я пройду, да? — топтался Наводчик в прихожей.

— Не стесняйся, деточка, будь как дома, — самодовольно хохотнул хозяин.

В комнате уже был немногословный Негатив. Варламов прошел, путаясь косолапящими ногами в набросанных по всему полу пакетиках, и нерешительно остановился.

— Да садись, че встал, как… маяк в океане.

Наводчик огляделся и выбрал себе самую задрипанную табуретку, заляпанную засохшей краской: в квартире недавно закончился престижный ремонт, а это жалкое колченогое сиденье забыли выбросить.

— Ну? — односложно спросил Негатив, моргнув красными веками, на которых не было видно ресниц.

— Чего там с мебельным? — поинтересовался и Толян. — Когда идем? Как договорились? В двадцать тридцать? И еще Батя что-то сказал про новые горизонты.

— Понимаете, кенты, — залепетал Наводчик. — Батя решил все поменять. Там одна сучка… ментовкой оказалась.

— Во ботает по фене, — восхитился альбинос. — Старается интеллигент. Да ты не стесняйся, говори на своем языке, на фраерском. Не боись, мы поймем.

Для Негатива это была непривычно долгая тирада.

«Переигрываю, что ли? — отметил про себя Варламов. — Действительно, лучше разговаривать, как привык».

— Так вот, господа, — лексику он изменил, а пришибленный тон оставил прежним. — Кассирша мебельного салона что-то заподозрила. Поэтому операция пока откладывается, а девчонку необходимо ликвидировать.

— Ноу проблем, — с готовностью отозвался Толян и потер палец о палец. — Сколько?

— Конкретную цифру босс не назвал, но заверил, что не поскупится.

Негатив согласно кивнул:

— Знаем. За Батей не заржавеет.

Снова Толян:

— Когда? Где?

— Сегодня ночью, ровно в час. Когда она вернется из своего салона и уляжется спать. Это в Новых Черемушках. Вот тут нарисовано, как добраться.

Он протянул им чертежик, на котором стрелочками был обозначен маршрут от метро через дворы одинаковых хрущевских кварталов.

— Этот листок шеф велел изучить и уничтожить.

— Угу, — моргнул Негатив.

— Но понимаете, господа, — Наводчик застенчиво опустил голову, — в этом деле есть еще одна тонкость.

— Чтоб без шума? — догадался Толян. — Не дураки, понимаем: жилой дом, соседи и прочая хренотень.

— Это само собой. Батя говорил о другом: убрать надо не только бабу, но и ее ребенка.

В комнате зависла тишина. Только разбросанные пакетики шуршали от сквозняка.

Глаза молчавшего Негатива, и без того всегда розоватые, как у кролика, покраснели.

Первым паузу нарушил Толян:

— Сколько?

Наводчик скромно пожал плечами:

— Батя обещал в двойном размере.

— Нет, я говорю — сколько лет ребенку?

Снова зашелестели пакетики.

— Шесть, — ответил Варламов.

— У меня, блин, племянник такой, шесть с половиной, — сказал Толян, и снова наступило молчание.

Негатив долго беззвучно шевелил губами и в конце концов проронил веско:

— В тройном.

Толян рассеянно оглянулся на него: ему вовсе не хотелось показаться трусом. Поддержал:

— В тройном — это не считая того, что за бабу.

— Я передам ваши условия шефу, — пролепетал Наводчик, поднимаясь. — Он вам перезвонит. Не расходитесь, пожалуйста.

И неуклюже засеменил прочь — пока «дубки» не передумали.

— Алло, это ты, сынок? — снова густой, повелительный бас. — Мне посыльный все передал. Ну, вы деловые, ха-ха-ха. Хвалю за хватку. Согласен, но только без аванса. Вся сумма — после операции. Наличными. Молодцы, я так и знал, что хвосты не подожмете. Верю в вас, сынки!

Отбой. Короткие гудки.

Прокашлялся. Перевел дух.

Он снова был самим собой: красивый, спокойный, умный и уверенный.

Сегодня со свидетелями будет покончено.

Алиби на час ночи он себе обеспечит.

И Юрия Варламова ждут новые горизонты.

Анжелика, наверное, совсем издергалась: столько времени супруг не является домой. Хотя она, по правде говоря, волноваться себе не позволяет: считает, что от этого портится цвет лица.

Но он-то, Геннадий, как по ней соскучился! И по ее домашней стряпне, источающей аппетитный запах пряностей, — тоже. И по кипенно-белым крахмальным простыням. И просто — по нормальному человеческому сну.

Он отпустил группу захвата и мог уже отправляться домой. Мог и… не смог.

«Почему же все-таки налетчики не появились? Не раскаялись же они, в самом деле. Не решили внезапно «завязать». Что-то тут не то. Что-то им помешало. И единственное, что могло их спугнуть, это…»

Рыжая головка Вани так и стояла у него перед глазами. Кудряшки, веснушки…

В голове навязчиво мелькало что-то из классики: «И все тошнит, и голова кружится, и мальчики кровавые в глазах… мальчики… кровавые…»

Лина отвела ребенка домой. Причем вела, по ее словам, не скрываясь. В своей приметной лисьей шубе. Приметной, как… как самая удобная мишень!

Да и по рыженькой ребячьей шевелюре тоже стреляй — не промахнешься. Легкая добыча даже для новичка-охотника. А у бандитов опыт за плечами — o-гo-го, какой.

Господи, зачем, ну зачем он дал «вольно» группе захвата? Идиот, кретин!

Анжелика подождет.

Подождут и крахмальные простыни, ничего им не сделается.

И остывшую стряпню не сложно подогреть.

Сейчас он должен предотвратить беду.

…Две большие звезды тускло мерцали на петлицах темно-синей формы старшего советника юстиции. Начальник следственного отдела был мрачен, его недовольный вид не сулил Дементьеву ничего хорошего.

— Вы переутомились, Геннадий Иванович, — говорил начальник пока еще мягко, по-отечески, однако чувствовалось, что он с трудом сдерживает раздражение.

Что ж, это можно понять: начальство — тоже люди, им ненормированный рабочий день так же в напряг, как и простым смертным.

— Возьмите отпуск, Геннадий Иванович. Съездите куда-нибудь. Где тепло, где пальмы. И шум прибоя.

Геннадию было сейчас не до соблюдения субординации и даже простой вежливости:

— Андрей Андреич! Вы о чем? Время идет! Каждая минута на счету!

— Гм. Я заметил, что, как только вы взяли на себя дело Грачева, в последние дни в вашей работе появилась нервозность, то срыв нескольких операций, то путаница в оформлении протоколов, неоправданная затяжка предъявления обвинительного заключения подозреваемому. Сегодня — эта рискованная инсценировка. Как выяснилось — совершенно бесплодная.

— Но я же объяснил, их спугнули! Ребенок спугнул, никто не мог этого предвидеть.

Теперь в тоне советника юстиции явственно проступили злые нотки:

— Вы только сами себя послушайте. Шестилетний карапуз спугнул банду! Курам на смех.

— Но это сын кассирши, убитой в прошлом налете!

— Ахинея, — отрезал начальник.

— Как вы не понимаете, Андрей Андреич, его же уберут и девушку тоже. Я в этом не сомневаюсь, я это вычислил.

— Когда вы просили группу для захвата Грачева — тоже не сомневались. И сегодня для мебельного салона вы точно так же все вычислили.

— Дайте людей!

— Я сказал — нет.

— Хотя бы троих. Ну ладно — двоих. Только опытных и вооруженных.

— Ни одного. Чуть не весь отдел и так всю неделю работает на вас. И все вхолостую. Если так будет продолжаться впредь, я вынужден буду поставить вопрос о вашем профессиональном соответствии.

Дементьев поднялся. Его густые черные брови сошлись на переносице, а морщинка над ними прорисовалась отчетливее обычного.

— Хотите уволить, верно я понял? — Его руки-клешни сжались в кулаки. — Согласен. Завтра же сам принесу заявление. Но это — завтра. А сегодня…

Встал и старший советник юстиции. Рявкнул, давая наконец выход гневу:

— Но-но! Только смотрите, без самодеятельности!