«Я позвоню ему завтра утром», – решила она, потушив свет и поудобнее устроившись в постели. Если повезет, то к утру дождь кончится и она сможет надолго уйти из дома. Она встанет и постарается позвонить до своей задуманной прогулки. Она закрыла глаза и услышала, как старый дом скрипит и ворчит, засыпая на ночь. А через минуту она уже сама погрузилась в сон.

Глава 4

В девять пятнадцать Джеймс повернулся на другой бок, наслаждаясь своей теплой и мягкой постелью. Он поплотнее закутался в одеяло, решив еще понежиться в кровати, но раздавшийся телефонный Звонок заставил его открыть глаза. Джеймс тяжело вздохнул и приподнялся, потянувшись к телефону, но рука его замерла, не коснувшись трубки. Единственный человек, кто мог ему звонить в эти утренние субботние часы, была Ливви. Но ему совершенно не хотелось разговаривать с ней. Он опустил руку и слушал, как несколько минут несся настойчивый звон, прежде чем умолкнуть. Тогда он улыбнулся, поудобнее устроился в постели и нырнул в блаженный сон.

Его сон длился около часа. Когда он наконец проснулся, дождь, баюкающий его, уже перестал. Солнце пробилось через тучи, оживляя серые печальные улицы Лондона. Холодное зимнее солнце через занавеси проникало и в спальню, подчеркивая бело-золотой интерьер комнаты. Сев в постели, Джеймс в который раз уже подумал, какую чудесную комнату сотворила Ливви.

Еще некоторое время его взгляд блуждал по комнате, но потом Джеймс неохотно покинул кровать. Подойдя к окну, он стал осторожно раздвигать тяжелые занавеси из тяжелого итальянского шелка в бело-золотую полоску. При этом он старался, чтобы складки на занавесях были идеально прямыми и одной глубины. Потом он открыл окно, чтобы впустить немного свежего воздуха. Вздрогнув от холода, он снял махровый халат с латунного крючка и внимательно осмотрел себя в громадное антикварное зеркало в сосновой раме, занимающее всю стену. Закутавшись в халат, он медленно поплелся через гостиную в кухню.

Варя себе кофе, Джеймс вспоминал прошедшую ночь. Его ленч растянулся почти до самого вечера, потом он позвонил в офис, чтобы предупредить, что он уже не вернется. Затем была прогулка по Ричмонду вдоль реки под дождем. А когда дождь кончился, солнце, пробившееся через тучи, символично осветило их, внеся радость в мрачный пейзаж. Они с Хьюго говорили, говорили, и Джеймс, забыв о всех своих сомнениях, чувствовал себя снова юным и необыкновенно счастливым. Они говорили обо всем; смеялись и вспоминали. Ранний обед они закончили поздней выпивкой в Сохо, и наконец такси доставило их домой. Взволнованный Джеймс испытывал желание остаться с Хьюго. Наплевать на все и навсегда остаться в машине – в мире, где, кроме них с Хьюго больше никого не было!

Пока он был погружен в воспоминания, кофе был готов. Джеймс нашел себе чашку и вместе с кофейником отнес на стол. Он добавил сахар и сел, рассматривая изумительные шпалеры девятнадцатого века с изображением фруктов, которыми Ливви украсила кухню. Он любил кухню. Рука Ливви ощущалась и здесь. Старые дубовые шкафы, антикварные шпалеры, деревянные полки, на которых были расставлены старинные медные кастрюли, чайники, сковородки. С деревянных балок потолка свисали гирлянды лука, чеснока и букеты ароматных трав. На самом деле Джеймс восхищался всей квартирой. Ему нравился престижный модный район и особенно удивление тех, кто побывал в их жилище. Они с изумлением обнаруживали на самом верху многоквартирного особняка в викторианском стиле великолепно распланированный и отделанный пентхауз. Интерьер квартиры был выдержан в бежевых, кремовых и бело-золотистых тонах.

Ливви обладала изумительным вкусом – Джеймс отдавал ей должное. А все побывавшие в их квартире подтверждали его мнение. Джеймс также отлично знал, что он не в состоянии был сам создать такую жизнь, которой он наслаждался, и не в состоянии был бы иметь такую квартиру на те деньги, которые зарабатывал, так как львиную долю в их бюджете составляли деньги, заработанные Ливви.

Все эти годы он не стремился к большему и был доволен тем, что имеет, не прилагая к этому усилий. Но сейчас ему хотелось нечто большего. После женитьбы па Ливви он постарался забыть обо всем: о своих чувствах и желаниях. Он боялся поступать против общепринятой морали, так как общеизвестное мнение было той религией, которой он молился.

Налив вторую чашку кофе, Джеймс понес его в гостиную и поставил на стол. Потом раздвинул шторы и взял свой кейс, чтобы достать «Экономист». Его взгляд упал на пиджак, висевший на спинке стула, и он вспомнил, как Хьюго сунул ему в нагрудный карман номер своего домашнего телефона. А потом вытащил шелковый носовой платок Джеймса и, смеясь, спрятал его в пальто в качестве сувенира.

Джеймс подошел к пиджаку, вытащил листок бумаги и развернул, чтобы прочитать номер. Он не собирался больше звонить Хьюго, но, возможно, когда-нибудь в этом возникнет необходимость. Джеймс флиртовал с ним прошлой ночью так, как это было в юности, по все это осталось в прошлом. Но этот обычный листок бумаги вдруг вызвал такое же возбуждение, какое он чувствовал весь вчерашний день. Желание такой силы потрясло его.

Скатав листок в тугой комочек, Джеймс сунул его в карман халата и постарался заставить себя отнестись ко всему разумно. Опасные мысли – это одно, думал Джеймс, но сделать их реальностью – это другое. Так и не прикоснувшись к кофе, он прошел в ванную комнату и встал под душ. Очень горячий душ всегда делал тело легким и бесчувственным.

Через двадцать минут, растираясь большим нагретым полотенцем, он совершенно расслабился и пришел в себя. Вдруг, во второй раз за это утро, снова зазвонил телефон. Наверное, это снова Ливви, подумал он и, обернув полотенце вокруг бедер, поспешил в гостиную даже не надев домашние туфли. Он боялся, что если и на этот раз не подойдет к телефону, то Ливви обязательно поинтересуется, где и с кем он проводит время. Он поднял трубку и, оберегая свой зад от горячих отопительных батарей, произнес:

– Слушаю.

– Джеймс?

На какой-то момент он вдруг впал в панику, но потом затрепетал от сильного волнения.

– Хьюго! Как ты узнал мой домашний номер? – Джеймс был осторожен прошлой ночью и очень хорошо помнил, что не давал Хьюго номер своего телефона.

– Дал Джек Вилкокс. Надеюсь, ты не возражаешь, что я позвонил?

– Нет! Нет, что ты, конечно, нет. – Джеймс, вдруг ослабев, прислонился к стене. Голос Хьюго обволакивал и завораживал его. И он не мог противиться этому чувству.

– Я рад твоему звонку, – с трудом сказал он.

– Ты упоминал вчера, что Ливви уехала. И я был бы счастлив, если бы ты посетил со мной выставку. – Хьюго все точно рассчитал, так как старался не настораживать заранее Джеймса. А приглашение встретиться днем и посетить выставку звучало вполне безобидно.

Джеймс в ответ па приглашение рассмеялся и решил немного пококетничать с Хьюго.

– Я не знаю. А что за выставка?

Но Хьюго знал и понимал Джеймса гораздо лучше, чем тот считал, и поэтому ответил:

– А какая разница?

Джеймс расхохотался:

– Действительно, это не имеет значения.

В самом деле, для беспокойства нет никаких оснований. Они просто встретятся днем, а потом спокойно разойдутся. Но Хьюго уже закреплял занятые позиции.

– Может быть, перед выставкой вместе позавтракаем?

Джеймс заколебался, но после вчерашнего дня ему необходимо было время, чтобы все хорошо продумать.

– Я не могу, Хьюго. Я освобожусь только к двум часам, а может быть, к двум тридцати.

Хьюго точно знал, что Джеймс играет в свои обычные игры. Он всегда так поступал – два шага вперед, шаг назад. Такое поведение, в течение нескольких первых месяцев в колледже, держало Хьюго в состоянии постоянного изумления и напряжения. Он никогда не знал, как поступить и чего можно ожидать от Джеймса. Сейчас это не беспокоило Хьюго – он готов ждать и играть с Джеймсом в те игры, в которых тот нуждался. Хьюго готов был ждать сколько потребуется.

– В два тридцать будет замечательно. Встретимся у «Тэйт?»

– Идет. У главного подъезда. Да, Хьюго… Я буду с большой красной гвоздикой в петлице, а в руках буду держать «Таймс». Пароль… – не договорив, Джеймс расхохотался.

– Господи! – прошептал Хьюго.

– Я знал, что ты помнишь это!

– Как я мог забыть?

Хьюго вдруг снова вернулся к прошлому и ясно вспомнил, как Джеймс, чтобы сказать о своем желании, выбирал самые неожиданные моменты и самые непредвиденные ситуации. И его поведение заставляло сердце Хьюго биться от страха. Но никто, кроме них двоих, не понимал, что поведение и словечки Джеймса имеют двойной смысл. И никто не догадывался об их отношениях. Хотя в го время Джеймс любил ходить по острию ножа. И его поведение дважды очень сильно напугало Хьюго. Таким было начало их любви, такими были их дни! А потом появилась Ливви Дэвис! Джеймс стал считаться с его величеством общественным мнением и собирался пробраться как можно ближе к солнышку. Все это развело их на огромное расстояние. Но дни, проведенные с Джеймсом, были самыми счастливыми в жизни Хьюго.

– Хьюго! Ты еще здесь?

Возвращение к прошлому окрасило его голос ледяными тонами:

– Да. Не говори больше таких слов, Джеймс. Это принадлежит прошлому.

Одним из самых больших талантов Джеймса было искусство дипломатии. Он всегда точно знал, что, где и как сказать. Поэтому он мгновенно замолчал, а потом поспешно сказал:

– Извини, Хьюго. Это была неудачная шутка.

– Да? Посмотрим. До встречи. – Раздражение Хьюго утихло, так как этот промах Джеймса давал определенные преимущества.

– Увидимся в два тридцать у «Тэйт!» – Больше ничего не добавив, Хьюго повесил трубку.


Джеймс стоял перед одной из последних картин, выставленных в галерее «Глория». Он был восхищен тем, как использован цвет в этой работе. Казалось, что картина живет какой-то собственной жизнью. Таинственное очарование картины завораживало каждого, кто смотрел на нее. Джеймс вдруг ощутил, как кровь забурлила в венах, заставляя сердце бешено биться. Он почувствовал присутствие Хьюго за своей спиной, но не повернулся. Ему хотелось как можно дольше ощущать близость его тела. Мистическое влияние картины и резкий цитрусовый аромат туалетной воды Хьюго невероятно возбудили его. От такого наплыва чувств закружилась голова. Он попытался убедить себя, что все эти необыкновенные эмоции связаны только с мастерством художника, с таким необычным использованием цвета в живописи. Джеймс бросил косой взгляд и увидел, что громадное помещение галереи абсолютно безлюдно. И он не был удивлен, когда Хьюго положил руку сначала на его бедро, а потом пальцы медленно пропутешествовали к паху.

– Пойдем, – тихо сказал Хьюго. Джеймс молчал.

Хьюго быстро повернулся и пошел по галерее. Пройдя через стеклянную дверь, спустился по лестнице и вышел в мрачные, холодные ноябрьские сумерки. Джеймс шел за ним в трансе, не в состоянии остановиться. Хьюго повернул в темный переулок, остановился и повернулся лицом к Джеймсу. Джеймс закрыл глаза и увидел пылающие багряно-золотые краски заворожившей его картины. Потом жесткие горячие губы Хьюго впились в его рот, и необыкновенное сексуальное возбуждение пронзило его тело. И он погиб. Ничего, кроме страсти, больше не существовало для него. Ничего!


Уже было поздно, когда Джеймс проснулся. В кровати он был один. Какое-то время он пытался сообразить, где находится. Потом сел. Страх сдавил ему грудь. Он закутался в простыню и встал, пытаясь найти костюм. Не найдя ничего, Джеймс, еле передвигая ослабевшие ноги, постарался побыстрее покинуть спальню. Очутившись в громадной, великолепно отделанной гостиной, он увидел Хьюго. Тот, небрежно развалившись на диване, читал под тихо звучащий виолончельный концерт Брамса. Джеймс, остановившись в дверях, проклинал себя за то, что оказался здесь. Он был расстроен и испуган происшедшим. Это убивало его, погружая в мучительное чувство вины.

Хьюго как будто почувствовал, что в комнате еще кто-то есть, встал и обернулся. Он увидел Джеймса и, быстро взглянув на него, понял его состояние. Он опустил глаза и стал медленно рассматривать длинное, изящное тело Джеймса, стараясь не смотреть ему в лицо. Потом спокойно сказал:

– Я думаю, что ты хорошо поспал. Проходи и садись. Джеймс заколебался, но потом вошел в комнату и плюхнулся на диван. Взяв пачку сигарет со стола, он вытащил одну и прикурил от данхилловской зажигалки Хьюго. Его пальцы слабо дрожали. Он нервно посмотрел в окно и увидел огни Челси Харбо.

– Все в порядке, никто нас здесь не увидит, – сказал Хьюго. Он встал, подошел к Окну и задернул угольно-черные занавеси из тяжелого итальянского шелка.

Потом вернулся к Джеймсу, сел на расстоянии нескольких дюймов от него.

– Джеймс! Никто нас не увидит, никто нас не услышит, никто не будет знать о нас! – заговорил он очень тихо. – Все это… предназначено только для меня и тебя. Это просто сказка! Это не имеет никакого отношения к реальности. Постарайся понять это!