Он обнял ее, с силой прижал к себе, потом, точно одержимый, стал целовать ее мокрое лицо, волосы, шею, руки…

– А я вижу, твоя машина. Стою и жду тебя… – виновато произнесла Таисия.

– Прости меня. Прости! Прости…

Он подхватил ее на руки и понес к машине.

– Костя, что тебе сказал сэр Брэдуэй?

– Он сказал, что ты можешь мною гордиться.

– Я это знала!

Укутанная в теплый шерстяной плед, она удобно полулежала в его объятиях. После пары глотков коньяка из плоской металлической фляжки румянец появился на ее щеках. А с печкой, включенной на максимум, было совсем хорошо.

– Давай я буду твоей золотой рыбкой. Чего ты хочешь?

Обнаров склонился и поцеловал жену в уголок губ.

– Не хочу никого видеть, кроме тебя. Хочу с тобой на необитаемый остров.

– Принимается! – констатировал Обнаров. – Будет вам, моя госпожа, необитаемый остров.


Тянувшаяся от самой столицы цепочка рыжих придорожных фонарей закончилась сразу за Тверью. Глазам нужно было привыкнуть к черной, точно гуталин, ночи. Впереди невнятно маячил выхваченный фарами островок шоссе М10.

«Отвык ездить по провинции. Столицы… Столицы…» – Обнаров усмехнулся и сбросил скорость.

Он посмотрел на часы. Была четверть пятого. Хотелось спать. Он зевнул, ладонью потер глаза и посмотрел на Таю. Супруга мирно спала. Лицо было спокойным и красивым с приятной дремлющей полуулыбкой. Он опустил стекло, закурил, взъерошил волосы и тихонечко включил магнитолу.

«…Наступает утро выходного дня, и мы переходим к обзору наиболее значимых культурных событий нашего города за уходящую неделю, – бодро тараторил ведущий «Радио-Тверь». – На первом месте, конечно же, шедшая во вторник «Берлинская стена» и шедшее в среду «Противостояние» – два лучших московских спектакля. Нас не часто балуют своими постановками московские театры, поэтому неудивительно, что билеты были распроданы задолго до спектаклей. В обеих постановках в ведущих ролях блистал Константин Обнаров. Зал аплодировал ему стоя. Чувствовалось, что артист такого высокого класса затмил собою всех остальных, вместе взятых, выглядевших как-то уж слишком неуверенно и блекло. Что до поведения господина Обнарова вне сцены, то, безусловно, это было поведение звезды, причем звезды, больной той самой «звездной болезнью». Подъехав ко Дворцу культуры «Пролетарка» со стороны служебного входа, артист вышел из предоставленной организаторами гастролей машины, что-то коротко сказав водителю, не стал общаться ни с кем и моментально скрылся за дверью. После спектакля по организованному милицией коридору артист так же быстро прошел к машине, сел на заднее сиденье и уехал в ресторан отеля «Капошвар», не пообщавшись с ожидавшими его под дождем поклонниками и журналистами. В ресторане господа артисты провели больше трех часов, после чего около двух ночи господин Обнаров поднялся к себе в номер и почти сразу лег спать. Утром звезда проснулась около двенадцати и с важным видом пошла гулять по внутреннему лесопарку отеля. Несмотря на то, что звезда не была занята до вечера чем-то определенным, наотрез отказалась общаться с осаждавшими отель местными журналистами. Очевидно, масштаб «убогих», по мнению звезды, средств массовой информации нашего города для звезды слишком маловат. Вечером господин Обнаров отправился на спектакль. Отыграв спектакль, он вновь вернулся в отель, так и не пообщавшись с ожидавшими его часами под дождем журналистами и поклонниками, сразу поднялся в свой номер, который не покидал до четырех утра. В четыре утра актер уехал в Москву, так и не дав ни одного интервью и ни одного автографа…»

– Суки! Спектакли они не обсуждают. Им интересно, сколько спал, сколько раз ссал! – раздраженно выругался Обнаров и переключил канал.

Салон наполнила легкая джазовая музыка.

– Чего бранишься? – Тая улыбнулась, потянулась.

– Прости. Думал, ты спишь.

– Где мы?

– К Торжку подъезжаем. Еще часа три ехать.

– Ты выбрал очень далекий необитаемый остров. Кофе хочешь?

– Откуда у нас кофе?

– Я из дома захватила. Бутерброды с красной рыбой тоже есть.

– Как же хорошо быть женатым!

Тая рассмеялась, ловко изогнулась и достала с заваленного покупками заднего сиденья пакет с едой. Из пакета она извлекла термос и широкую пластмассовую кружку, осторожно налила кофе и, немного подув на горячую жидкость, протянула мужу.

Кофе был обжигающе хорош, его запах приятно бодрил. Сон вроде бы стал отступать.

– Слушай, Костя, может быть ты остановишься и поешь нормально?

– Сейчас пост ДПС. Ограничение – сорок. Плетемся, как улитки, – сказал Обнаров и вдруг спросил: – Скажи, что было там, в кафе? Почему ты от компании ушла?

Тая скрестила руки на груди, взгляд стал серьезным, сосредоточенным.

– Дай угадаю. Вадик Сергеев напился и понес нахальную дребедень.

– На меня произвело большее впечатление поведение твоего друга.

– Сереги? Та-а-ак… Рассказывай.

– Он… Как бы это поделикатнее преподнести? Пытался ухаживать за мною, не как твой друг.

– Засранец! Вернемся, дам ему по морде.

– Костя, не надо! Прошу тебя.

– Это старый прикол. Еще в институте, – мы же с Беспаловым вместе учились, – он так проверял на преданность мне моих девчонок. Подъедет так, аккуратненько, потом докладывает: с этой переспал, а вот эта – стойкий ариец. Я, в принципе, был не против. Молодой. Глупый. Да, и ничего серьезного не было. Но ты – моя жена. Это меняет дело. Дам ему по морде! – в сердцах повторил он.

За постом ДПС с трассы М10 они свернули налево, в город. Попетляв по полутемным уснувшим улочкам Торжка, миновав эстакаду через железнодорожные пути и мост через речку Тверца, площадь Пушкина и темный, без единого фонаря пригород, они выехали на трассу А111, знакомую каждому, кто хоть однажды бывал на Селигере.

– Вот они – райские места! – объявил Обнаров. – Гнать не будем. Здесь лоси. Тропы лосиные проходят через дорогу. Охотхозяйства до самого Селигера тянутся.

– Мы едем на Селигер?

– Почти. Мы едем на озеро Волго. Строго говоря, оно не входит в систему озер Селигера, хотя совсем-совсем рядом. Это удивительные места. Красота неописуемая. Потерпи. Сама все увидишь.

Вдруг он резко вскинул правую руку и прижал Таю к сиденью, одновременно резво вжав в пол педаль тормоза.

– Что?! – испуганно воскликнула Тая.

– Лоси…

Сразу за поворотом на обочине дороги стояли два лося. Лоси были темно-бурого цвета, в тон сбросившего листья кустарника. Не обращая никакого внимания на машину, лоси вышли на дорогу и легкой рысцой скрылись в зарослях кустарника на противоположной стороне.

– Ой, какие хорошенькие! Костя, как же ты их заметил?

– Дорожники – негодяи! Асфальта путного нет, так хотя бы обочины от кустов почистили. Неужели трудно пустить по обочинам грейдер, сгрести все эти кусты и сжечь? Не видно же ничего! Я уже не говорю о металлической сетке вдоль дороги. Прикинь, такая туша на машину завалится… Машина всмятку, сам тоже. Но в этой стране жизнь не ценится.

По тому, как он стал много курить, как стал исключительно сосредоточен, по его острому стальному взгляду и глубоким складкам у рта, по поджатым губам и напряженному молчанию Тая поняла, что он все еще раз за разом прокручивает для себя ту опасную дорожную ситуацию.

«Ой, какие хорошенькие! – передразнила сама себя Тая. – Блондинка. Что возьмешь…»

Она попыталась заговорить с мужем, но он отвечал односложно, с явной неохотой, и Тая умолкла.

Прошел час, пошел второй, но ничего не менялось. Обнаров был хмурый, усталый. Четвертый час за рулем. Дрянная, пустынная дорога. Настроение ни к черту.

– Останови, пожалуйста! – вдруг попросила она.

– Что случилось? – насторожился Обнаров.

Без объяснений Тая сбросила джинсы и бесцеремонно забралась к нему на колени. Очень нежно, дразня, она стала целовать его лицо и шею, ласкать его тело.

– Коварная женщина…

Он чуть откинул назад спинку сиденья. Она расстегнула на нем ремень, джинсы. Он чуть привстал, помогая ей.

– Со мною еще никто так вольно не обращался!

– Мой муж. Что хочу, то с ним и вытворяю! Хочу медовый месяц. Немедленно! – она подалась к нему, длинные пепельные волосы разметались.

Он хотел что-то возразить, но она накрыла его губы мягким требовательным поцелуем, потом со стоном наслаждения оторвалась от него и, следуя древнему ритуалу любви, они всецело отдались неутоленному желанию.

Тая не могла и не хотела контролировать себя, подчиняясь пытке его ласк, но супруг, казалось, не меньше ее опьяненный страстью, не спешил заканчивать любовную экзекуцию. Он чутко улавливал ее состояние и в самый последний момент удерживал ее от наслаждения окончанием сладостной игры.

– Милый, не останавливайся… Прошу тебя… – умоляла она его в такие моменты и не видела, а чувствовала, как он улыбается.

В какой-то момент он откинул в горизонтальное положение спинку пассажирского сиденья и уложил Таю на сиденье. Она слышала гулкое биение его сердца, вдыхала терпкий аромат мужской кожи, тонула в омуте его ласк и поцелуев. Она уже не была хозяйкой своего тела. Над нею властвовал мужчина, заставляя ее грациозно извиваться под его руками, задыхаясь, жадно отвечать поцелуями на его поцелуи, ласками на его ласки. Он заставил ее балансировать на грани экстаза. Тая отчаянно вцепилась в сильные мужские плечи, когда умеренный ритм любви перешел в быстрый, потом в бешеный, когда на пределе каждая нервная клеточка. Он крепко прижал ее к себе в тот момент, когда они оба растворились друг в друге. Как сквозь пелену Тая почувствовала потом его ласкающие руки, его нежные губы. Она потянулась к нему, обняла, ткнулась губами куда-то в ухо, потом взяла ладонями его лицо, поцеловала в губы, потом, наконец, открыла глаза. Все пережитые им сейчас чувства, вся пережитая страсть были в его взгляде.

– Моя русалка… Я заведу, пожалуй, дома парочку лосят. Они так возбуждают тебя!


Вокруг, насколько хватает глаз, вода – ровная, едва колышущаяся, сонная темно-сиреневая гладь. Над головой – небо. Мгновение назад оно было черным, усыпанным крупными искрящимися бриллиантами звезд, но сейчас, как и вода, небо стало темно-сиреневым. И эти предрассветные сумерки, кажется, можно потрогать руками, погладить этот шелковистый бархат отступающей ночи. Вдруг на востоке среди темно-сиреневой кутерьмы появляется непонятное блеклое, неясное пятно. Оно стремительно растет, гасит звезды, размывает сумерки до бледно-бледно-синего. Так нечаянно и робко миру является горизонт. Освещаемый первыми лучами восходящего солнца край неба становится бледно-бледно-желтым, оранжевым – и внезапно, разом вдруг и вода, и небо, и воздух делаются медного цвета. Медь поглощает, уничтожает сиреневый бархат, впитывает его в себя. Где-то далеко-далеко, у самого края земли, появляется робкий кусочек солнца, и заря щедрой рукой бросает в озеро чешуйки света, подрагивающие в медной патоке волн крохотными золотыми лодочками.

– С добрым утром, родная.

– С добрым утром, мой хороший.

Тая обернулась, улыбнулась и еще теснее прижалась к мужу, обнимавшему ее за плечи.

– Костенька, как же здесь красиво!

– Да. Озеро, вековые сосны по берегам, заливные луга, нетронутый лес… Все чистое, настоящее, душевное. Здесь дышится легко. Никакой суеты и фальши. Покой… Да и погода как по заказу. Сегодня будет солнечный день.

Вдруг метрах в пятидесяти справа послышался треск сучьев и чье-то сердитое бормотание.

Из зарослей ольхи, что на глубоко вдававшемся в озеро мысу, вышел невысокого роста человек в тяжелых рыбацких сапогах и необъятном зеленом дождевике с накинутым на голову капюшоном. Балахон-дождевик делал фигуру неуклюжей и квадратной. В правой руке человек нес снасти и садок с рыбой, в левой еще теплящийся старинный фонарь «летучая мышь».

– Здорово, молодежь! – издали крикнул он.

Голос был с легкой хрипотцой и добрыми нотками доброго утра.

– Хто ето у нас тута рыбаков с ранья стремает? – спросил рыбак, откинув капюшон и предъявив миру загорелое морщинистое лицо с веселыми озорными глазками.

Обнаров, радушно улыбаясь, пошел навстречу.

– Костян! Сукин кот! Это ж ты! – торжественно провозгласил рыбак и, бросив ношу на песок, раскинул в приветствии руки.

– Я, Василич. Здравствуй!

Они обнялись.

– На дачу, значит? – уточнил Василич.

– На дачу. Как улов?

– Я ж судачатник, ежкин корень! С погодой-то вишь чего. Туды-сюды… Тута ни одна рыба брать не будет. Судак рыба царская. Самая ушлая.

– Да ладно оправдываться! – стиснул его плечи Обнаров. – Ловить не умеешь!

– Я не умею?! – возмутился дед. – Да ты знаешь, едрёна бандероль…

– Ладно. Ладно. Ты нам рыбки сегодня подкинь! Сможешь? Мы с женой на тебя надеемся.

– Женился, значит. Ай, молодца! Молодца!!! Я тебе давно говорил.

– Знакомься. Это Тая, моя жена. А это, Таечка, Алексей Васильевич, сосед наш.