Наталья Троицкая - Обнаров

– Константин Сергеевич, я подписываю контракт, вы выполняете работу и не получаете ни копейки. Это – первый вариант. Тяжелое финансовое положение банка не позволит вам удовлетворить ваши требования через суд. Очередь кредиторов уже очень длинная! Судебные приставы-исполнители вам ничем не смогут помочь. Обратите внимание, в договоре нет условия о запрете на показ отснятого рекламного материала. Даже если оплата не будет произведена, банк будет катать ваш рекламный ролик сколько вздумается. Вы, конечно, можете отказаться работать, но тогда вы заплатите банку огромный штраф. Это не в ваших интересах. Я знаю, деньги вам нужны на лечение жены.

Заметив брезгливое выражение на лице Обнарова, Красс холодно добавила:

– Вы купились на роскошный гонорар, Обнаров. Работы мало – платят много. Оставить бы вас разбираться с вашей жадностью, но… Так и быть! Есть второй вариант. Я звоню в банк и требую от них привезти половину оговоренной в договоре суммы в качестве предоплаты, под предлогом того, что вы отказываетесь подписывать договор и работать без пятидесятипроцентной предоплаты. Согласитесь, даже пятьдесят процентов превосходная сумма за два часа работы! Из них десять процентов – мои.

Обнарову вдруг стали противны и эта «банкирша», и эта ситуация, и сам себе он тоже стал противен – оттого что, увы, не может от души послать жадную дамочку, встать и уйти и никогда больше сюда не возвращаться.

Он усмехнулся, грустно, устало.

– Деньги.

Полчаса спустя, укладывая деньги в саквояж, Валера Юдин восклицал в восхищении:

– Старик, как тебе удалось договориться с этой гадюкой? В тебе определенно есть-таки еврейские корни!

– Валера, выключи звук.

– Ах, Костя-Костя! Что хороший грим и дорогой костюм с людьми делает! Ну почему, простите, я не женщина? Я бы непременно признался тебе в любви! Прямо хоть сейчас снимай на глянцевую обложку. Ну-ка, ну-ка… Ухом, ухом ко мне повернись. Ё-ё!!! Почему ухо-то у тебя не грязное?!

По случаю завершения съемочного процесса фильма «По следам Остапа Бендера, или Этот неуловимый Серегин» в развлекательном центре «Пэрадайз-Отель» питерской кинокомпанией «Балтия» был устроен грандиозный фуршет. Приглашенная пресса и тележурналисты, насытившись щедрыми запасами съестного, обнаглев от выпитого шампанского, бесцеремонно приставали к актерам, режиссеру, продюсеру картины и дирекции киностудии с неновыми, затасканными вопросами, лениво зевали на ответах, одновременно подкарауливая новую порцию шампанского.

– Мне только потом стало ясно, почему мне нужен именно Обнаров, – говорил окруженный репортерами продюсер картины Антон Мелехов. – Он играет крайне современное сочетание: необыкновенную энергию, мобильность и одновременно ненасытную, постоянно сосущую тоску, внутреннюю неуверенность. Это – прямо про нынешнего человека, бешено крутящегося вокруг пустоты. Вы понимаете, о чем я…

Одетая в изящное темно-синее платье, Кира Войтенко тронула Обнарова за плечо.

– Константин Сергеевич, фуршет – это всегда так скучно?

От неожиданного прикосновения он вздрогнул.

– Минутку, минутку внимания мне! – приказал подлетевший фоторепортер. – Кирочка, будьте добры, положите руку на плечо Константину. Ближе прижмитесь. Ближе! Ёлки-палки, да обнимитесь вы! Фильм про любовь!

Кира робко положила руку на плечо Обнарову, смущенно уточнила:

– Мы сделаем, что он просит? Это один из пунктов контракта.

Обнаров привлек Киру к себе, обнял, она с блаженной улыбкой прильнула к нему. Обнаров хищно взглянул на девушку, потом в камеру.

Серия фотовспышек залила неправдоподобно ярким светом зал.

– Блеск! Снимок для обложки. Спасибо, Кира! Спасибо, Константин! – довольно сказал фотограф и исчез.

– Константин Сергеевич, вы ничего не ели. Вы не пьете шампанское…

– Я бы выпил чаю с лимоном. Интересно, можно здесь найти чай с лимоном?

– Конечно. В баре. Пойдемте, я покажу.

Кира Войтенко взяла его под руку, и, преследуемые фотовспышками, они пошли в бар.

– Может быть, возьмем пирожное? Есть йогуртовый торт. Вкуснятина и мало калорий, – Кира с энтузиазмом рассматривала витрину.

– Для вас – все что угодно. Мне хватит кусочка сахара.

Сев за столик у фонтана, Кира с восхищенной полуулыбкой стала рассматривать мужчину своей мечты.

– Как странно… – рассуждала она. – Ты одет в костюм ценой в полмиллиона. Ты можешь купить весь бар вместе с барменом, а пьешь пустой чай с кусочком сахара. Ты так не похож на остальных… – она смутилась. – Простите. Это шампанское! Я хотела сказать, вы, Константин Сергеевич, не боитесь быть естественным. В жизни вы не играете. Это так редко встречается в людях! Этого так не хватает…

Он усмехнулся.

– Все гораздо проще. Я привык пить несладкий чай с кусочком лимона. Когда-то давно денег не было совсем. Кусочек сахара казался немыслимой роскошью, а уж кусочек лимона – и подавно! Денег хватало или на лимон или на сахар.

Кира искренне изумилась.

– Правда? Не может быть! Вы так аристократичны, элегантны, мне всегда казалось, что вашим гувернером был француз. Как у пушкинского Онегина. Помните?

Он искренне рассмеялся.

– Я помню, был достаточно долгий промежуток времени, когда я существовал в неприглядном виде, серьезно задумывался о том, сколько сегодня можно съесть и хватит ли сил дойти до метро, потому что денег хватало только или на «поесть», или на метро. Зарплаты, которую мне платили в театре, даже при жуткой экономии хватало только на две недели. Еще две недели нужно было как-то крутиться. Было начало девяностых, все рушилось, кино гибло, в театр никто не ходил, даже хотелось уйти из профессии… – он усмехнулся. – Питер… Это Питер на меня так действует. Приезжаю сюда, и накатывают воспоминания. Еще раз простите.

– Надо же… А я терпеть не могла мамины вкусные котлеты и устраивала родителям скандалы, если на моих школьных каникулах мы не летели за границу. Как глупо…

– Вот вы где! – распаленный шампанским Сергей Беспалов бесцеремонно сел к столу. – Кир, иди к Плотникову. Тебя Плотников ищет, – не глядя на Войтенко, сказал он.

Кира вопросительно посмотрела на Обнарова. Тот кивнул.

– Простите, Константин Сергеевич. Я скоро вернусь.

– Вернешься. Вернешься… – вслед ей пробубнил Беспалов. – Старый, ну, чё ты делаешь? Бабу на бабу менять – только время терять. Попадешь ты с нею в историю.

– Не надо судить о том, чего не понимаешь.

Беспалов резко обернулся к Обнарову и без перехода сказал:

– Костя, я тебе что, пионер сопливый? Или мы с тобой вместе мало овсянки на воде сожрали? Или мы сигарету на двоих от нищеты не делили? А?!

– У-у-у! Хватит тебе шампанского, Серый. Больше не пей.

– Ты почему мне про Таю не сказал? Почему я не от тебя, а от журналюг узнаю?!

– Тихо! Тихо!

– Подкатывает сейчас ко мне очкастый хрен и в лоб так: «Что вы можете сказать о состоянии здоровья супруги вашего друга? Закончена ли химиотерапия?» Я обалдел! Я думал, Костя, мы друзья…

Обнаров поискал сигареты, щелкнул зажигалкой, закурил.

– Костя…

– Что?

– Так что с Таей?

– Все будет хорошо.

– Химиотерапия… У нее рак, что ли?

– Нет, ты нашел, бл. дь, место и время! – резко сказал Обнаров, поднимаясь из-за стола. – Извини, пойду к Мелехову. У нас запланировано совместное интервью.

Интервью питерскому журналу «Люди нашего города» выдалось долгим, обстоятельным, и Обнаров не понял, как это получилось, но с мероприятия они с Мелеховым освободились последними. У выхода к ним подошла Кира Войтенко.

– Извините, я без машины. Уже очень поздно. На мне дорогие украшения. Я боюсь брать такси до гостиницы. К тому же уже разведены мосты. Может быть…

– Конечно, Кирочка! Константин Сергеевич сейчас подвезет вас. Это же его родной город!

– Вообще-то, Антон Андреевич, Константин Сергеевич собирался обратно, в Москву. Прямо сейчас, – сказал Обнаров.

– К сожалению, мне на самолет. Вынужден проститься, – с хитрой улыбкой произнес Мелехов и ушел.

Кира зябко обхватила себя под локти, поежилась под порывом свежего ночного ветра. Ее тонкое длинное платье, красиво облегая фигуру, трепетало на ветру.

– Садитесь в машину. Вы продрогли.

Обнаров щелкнул брелоком сигнализации. Черная «Мазда» призывно моргнула фарами.

– В какую гостиницу вас везти? – спросил он, запуская мотор.

– «Балтийский берег».

Обнаров плавно отпустил сцепление и поехал по набережной. Метров через восемьсот он свернул налево и перед задранным вверх полотнищем моста остановился.

Он посмотрел на часы.

– Мосты разведены. Ждать целых два часа.

– Простите, я вас задержала.

Обнаров не ответил. Привычно пробежав пальцами по кнопкам магнитолы, он нашел джаз, сделал громкость приятной и, коротко извинившись, вышел из машины.

Стоя у гранитного парапета набережной, он курил и смотрел на идущие по Неве корабли.

– Ой, девочки! Смотрите! Это же наш Обнаров! – донеслось откуда-то слева.

Он обернулся. Три девчонки лет пятнадцати-шестнадцати замерли на почтительном расстоянии.

«„Наш” – это, надо думать, питерский…» – сообразил Обнаров и любезно произнес:

– Доброй ночи.

Девчонки восторженно закивали головами в ответ, смущенно попятились и, помахав на прощание руками, с глупым, но непременным хихиканьем заспешили через дорогу.

– Вас ни на минуту оставить нельзя…

Кира Войтенко встала рядом.

«Повод найден. Теперь нужно попросить сигарету…» – невольно подумал Обнаров.

– Дайте сигаретку, – Кира элегантно вскинула руку.

Он протянул девушке пачку.

– Мои слишком крепкие для вас.

– Да вы и сами точно спирт.

Кира закурила, элегантно перехватив сигарету пальцами, украшенными четырьмя массивными перстнями и длинными перламутровыми ноготочками.

«Сейчас она зябко передернет плечами. Нужно будет снимать пиджак и накидывать ей на плечи. Какая пошлость! В конце концов, это мой пиджак…» – докуривая сигарету, думал Обнаров.

Кира зябко поежилась. Обнаров пошел к машине, достал плед, развернул его и укутал им девушку.

– Спасибо.

«Теперь поскули для приличия, неуклюже пофилософствуй и переходи к интиму, ради чего ты и осталась…»

Обнаров бросил сигарету в реку и повернулся к девушке. Кира смотрела на него серыми, подернутыми поволокой любовной тоски глазами.

– Костя, ты…

Она осеклась, забыв про их «вы». Потом вдруг, передумав исправляться, продолжила:

– Ты такой холодный. Я так два часа не выдержу. Знаешь, в чем твоя проблема? Тебе нужно учиться жить проще. В жизни, на самом деле, много радости и приятных неожиданностей.

– Неожиданностей?

Ее рука легла ему на грудь. Он почувствовал неприятный холод ее тонких упрямых пальцев. Рука, точно змея, заскользила все ниже и ниже.

– Не будь таким зажатым. Расслабься.

Эта непредвиденная задержка и нелепая, тупая ситуация стали его раздражать.

– Едем? У меня на этой стороне неподалеку квартира матери, – небрежно произнес он. – Купим хорошего вина, фруктов. Я включу Фрэнка Синатру. У меня осталось много его виниловых пластинок. Ты исполнишь мне легкий стриптиз для начала. Затем я раздену тебя до конца. А там… Запретов нет. Едем?

Он протянул ей руку, точно приглашая следовать за собой. Кира гордо вскинула голову, точно празднуя победу. Он сорвал с нее плед, оттеснил к парапету.

– Да! Да, котик! Возьми меня! Возьми прямо здесь, сейчас! – шептала она и страстно целовала его. – Ты только мой. Мой… Мой…

Жестко, вульгарно, рывком он прижал ее к себе, прижал так сильно, что Кира вскрикнула.

– Нравится? – заботливо осведомился он.

Растерянная, Кира не нашлась, что ответить. Обнаров схватил ее за шею, сжал пальцы. Кира захрипела, судорожно рванулась, тщетно пытаясь освободиться.

– Душить меня не надо, девочка! Бесит! – сквозь зубы, пристально глядя в ее застывшие глаза, произнес он. – Дышать хочу, свободно. Поняла?!

Он внезапно разжал объятия, и, потеряв равновесие, Кира упала на асфальт.

Холодным, неживым взглядом Обнаров наблюдал, как, запутавшись в складках вечернего платья, Кира неуклюже пытается подняться, как она с искаженным от гнева лицом что-то кричит ему и как убегает навстречу зеленому огоньку такси.

Обнаров поднял с тротуара плед, пошел к машине. Положив плед на заднее сиденье, он сел за руль, мгновение помедлил, потом плавно тронул с места, против правил развернулся на пятачке перед мостом и поехал в Москву, к сыну.

Сразу после обхода доктор Анатолий Борисович Михайлович писал в истории болезни Таисии Ковалевой:

«…12 сентября 2005 года. Через неделю после начала 05.09.2005 второй фазы индукции ремиссии у больной развилась глубокая анемия. Гемоглобин упал до критических цифр (50 г/л). Состояние больной ухудшилось. Выраженная бледность кожных покровов, слизистых оболочек. Развивается геморрагический синдром – мелкие кровоизлияния на коже рук, живота, дважды носовое кровотечение. Назначить переливание эритроцитарной массы[48] и донорской крови. Химиотерапию лейкоза не прерывать…»