— Для нашей общей безопасности я бы предпочел ответить на все твои вопросы — кто, как и почему — лично. К тому же, она попросила увидеться с тобой, и я ей это пообещал. Но не обольщайся, если ты решишь принять мое предложение, то подвергнешь свою жизнь опасности. Никто больше не должен знать ни об этом звонке, ни о том, что именно я организую вашу встречу. Иначе, если нас поймают, нам всем крышка.

Даже если бы я и хотел задать какие-то вопросы, то все равно не смог бы. Я как будто онемел. Я не знаю, что подумать, сказать или сделать. Это вполне может оказаться ловушкой, чтобы меня убить, избавиться от надоедливого парня, сующего свой нос туда, куда не следует. Но, видимо, это слишком хлопотно и слишком рискованно для банды масштабов Кабинова. Шито белыми нитками. Или мне просто хочется так думать.

Русский принимает мое молчание как приглашение к дальнейшему разговору.

— Я знаю, что к тебе приставили круглосуточного агента, поэтому тебе надо найти способ избавиться от его наблюдения. Кроме того, это даже не обсуждается, если ты хоть слово пикнешь федералам или копам, любое, это будет равнозначно тому, что ты своими руками застрелишь свою обожаемую Блейк, потому что ты не оставишь мне другого выхода. И, Декер, обещаю, я найду тебя.

— К-как мне узнать, что это не подстава? — нервно лепечу я. — Что ты не расставляешь мне ловушку, чтобы убить меня?

Он усмехается.

— Если бы я хотел убить тебя, ты бы об этом знал. Потому что уже был бы на хер мертв. Я не играю в игры. Я не болтаю всякое дерьмо, только чтобы болтать дерьмо. У меня есть девушка, которая сейчас по уши в дерьме, и это, не говоря о ее кошмарном гребанном прошлом. Она хотела тебя увидеть, а я пытаюсь помочь ей в этом. Для нее, не для тебя.

От меня не ускользает легкое изменение интонации, когда он говорит о ней. Его голос невольно смягчается. Затем он рявкает:

— А теперь отвечай: ты в деле или нет?

Я замираю. Каждое мое нервное окончание начинает вибрировать. Язык прилип к небу, а в горле начисто пересохло. Сердце стучит быстрее, чем трепещут крылья колибри. Так быстро, что, возможно, оно совсем перестало биться.

Вот оно. Здесь и сейчас. Вот и настал один из тех поворотных моментов. Я должен принять решение, поверю ли я сумасшедшему русскому по имени Рейз или нет. И это решение определит все мое будущее, определит то, кем я стану. Я как будто стою на развилке на игровом поле и решаю, сделать ли мне следующий безопасный ход. (Голос разума твердит позвонить в ФБР и рассказать им все, что мне известно). Или рискнуть и перепрыгнуть на десять клеток вперед, и проверить собственную смелость: смогу ли я противостоять большому, злому гангстеру, влюбившемуся в мою женщину.

Я выбираю прыжок; да тут и нечего выбирать.

— Я в деле. Говори, что делать.


Глава

18.


(One Thing — Finger Eleven)


Мэдден


Шесть. Уже прошло шесть жалких долгих дней с тех пор, как я разговаривал с Рейзом ночью, ставшей одной из самых безумных в моей жизни. После того как он сообщил мне детали нашей встречи, я устало спросил об участии Истона, и он подтвердил, что мой брат понятия не имел о том, что происходит. Потом я рассказал ему о признании Эмерсон, и он велел поднести трубку к ее уху. Не знаю, что он ей говорил, но, судя по промелькнувшему на ее лице ужасу, можно было решить, что она услышала голос самого дьявола. Даже несмотря на повязку на глазах, было ясно, что она до смерти напугана.

Когда я снова взял трубку, он приказал мне позволить ей одеться и отпустить, чтобы дежурящий снаружи Ланс ничего не заподозрил, а после дал слово, что она получит по заслугам. Не представляю, что это означает, но мне и наплевать, что с ней будет. В ту ночь, когда она вышла из дверей моего дома, я навсегда вычеркнул ее из своей жизни, и могу лишь надеяться, что больше никогда ее не увижу.

Наступила пятница. Прошло ровно две недели с тех пор, как начался этот кошмар. Две недели с тех пор, как я говорил с ней, и восемнадцать дней с тех пор, как обнимал ее, прикасался к ней, целовал ее. Если все пойдет по плану, по крайней мере, сегодня вечером я смогу увидеть мою милую Блейк.

— Ты готов? — спрашивает Истон, просовывая голову в дверь моей спальни. — Ребята, если вы не хотите опоздать на рейс, вам надо поскорее выезжать.

Кивнув, я уже в сотый раз просматриваю документы, которые держу в руке, чтобы убедиться, что ничего не забыл.

— Ага. Твои права, кредитка на твое имя, билет и посадочный талон.

Истон ободряюще улыбается:

— Вот видишь, наше сходство наконец-то пошло впрок.

— Да, если у нас все выгорит, это будет более чем достойная компенсация за все те разы, что мне едва не надрали задницу, потому что ты связался с чьей-то чужой девушкой, — нервно ухмыляюсь я, бросая последний взгляд в зеркало.

На мне черные джинсы, такая же футболка и бейсболка, и я благодарю бога за то, что опухоль на моем лице спала, а ссадины начинают бледнеть. Определенно, выгляжу я не лучшим образом, но хотя бы не напугаю ее при встрече.

— Ладно, вперед, — заявляю я, присоединившись к нему на лестнице. — Наслаждайся жизнью Мэддена Декера. Я сообщу, когда забронирую обратный билет.

Удивляя, Истон крепко, по-братски обнимает меня и бьет кулаком по спине:

— Будь осторожен, брат. Я знаю, что ты крут и все такое, но не забывай подумать, прежде чем что-нибудь сказать или сделать. Этот парень долбанный опасный чувак.

Я обнимаю его в ответ, надеясь, что это не в последний раз, но сознавая насколько это реально. Никому из нас не известно, что меня ожидает, когда я сойду с трапа самолета в Рено, но это шанс, и я твердо намерен им воспользоваться.

Осторожно, чтобы его не заметил через незанавешенные окна Ланс, Истон скрывается в моей комнате. Он останется здесь до моего возвращения, и весь уикенд будет притворяться мной. Провести его этим утром тайком из внедорожника Джей было нетрудно: пока я, отвлекая внимание федерального агента, подошел к его посту, чтобы сообщить, кто такая Джей и что она приехала ко мне позавтракать, сама Джей в это время подъехала к дому с обратной стороны прямо к дверям гаража.

Пробраться из дома в ее машину будет гораздо сложнее. Истон уже не может выйти в качестве отвлекающего маневра, потому что Ланс естественно понятия не имеет, что он здесь, поэтому Джей с важным видом неторопливо подходит к федеральному внедорожнику и засыпает агента кучей разнообразных вопросов, а в это время я делаю сумасшедший рывок к задней двери. Я ныряю в машину и, быстро закрывая за собой дверь, лишь молюсь, чтобы все сработало.

Проходит пять мучительных минут, прежде чем автомобильная дверь открывается, и подруга Блейк проскальзывает на водительское место. Спокойная, как удав. Как будто она понятия не имеет, что я, скрючившись, лежу на полу перед задним сидением ее «инфинити».

По крайней мере, две мили никто из нас не произносит ни слова, пока, наконец, убедившись, что ее никто не преследует, Джей облегченно не выдыхает:

— Окей, кажется, пронесло, — бормочет она, делая большой глоток воды из стоящей в держателе бутылки. — Я скажу тебе, когда сверну на аэропорт. Тогда ты переберешься сюда, будто обычный пассажир, выходящий из машины у зоны вылета.

— Звучит заманчиво, — отвечаю я, прислонив голову к двери, закрываю глаза и сосредотачиваюсь на мерном шуме резины об асфальт.

С того вечера я совсем свихнулся. К черту работу. Как-то раз я попытался, но сделал ошибку, открыв ящик стола. В ту же секунду, когда я увидел спрятанную в глубине фотографию Блейк, я вышел из себя. Я метался по кабинету, как мечется в клетке дикий зверь, и разгромил почти всю комнату, мой гнев не знал пощады.

После этого эпизода мы с Истоном согласились, что до отъезда мне лучше оставаться дома. Но и дома было не лучше. Так как ребра у меня до сих пор болели, я не мог снимать напряжение в зале. Я даже пытался дрочить по утрам в душе, но это лишь усиливало мою не находящую выхода боль. Я чувствовал, что Блейк ускользала от меня все дальше и дальше.

По ночам я без сна лежал в гостевой спальне и таращился в потолок, проигрывая все возможные сценарии того, что может со мной случиться во время поездки. Меня может задержать Управление транспортной безопасности, ФБР или Служба маршалов США за использование фальшивого удостоверения, что само по себе является уголовно-наказуемым преступлением с реальным тюремным сроком. Эта поездка может оказаться ловушкой, чтобы взять меня в заложники, пытать, чтобы добыть информацию или чтобы убить. Я могу обнаружить, что они жестоко обращаются с Блейк. И это единственное, что выводит меня из себя. От чего мне физически плохо.

Мысль о моих страданиях в обмен на то, чтобы ее увидеть, ничто по сравнению с вероятностью стать свидетелем того, как над нею издеваются. Бьют. Мучают. Унижают. Я, наверное, умру, если увижу такое, и реально молюсь, чтобы я ошибался. Кажется, у Рейза к ней слабость, и если правда то, что он утверждает, что делает это для Блейк, а я нутром чую, что это так, сомневаюсь, чтобы он позволил кому-нибудь плохо с ней обращаться. Но опять же, он русский гангстер и обучен убивать, поэтому он запросто может врать мне, потому что уверен, ложь — его вторая натура. Самое главное в этой дерьмовой ситуации — сохранять оптимизм.

Спустя примерно час или около того с тех пор, как мы покинули мой дом, Джей, привлекая мое внимание, стучит по своему подголовнику.

— Мы будем на месте примерно через пять минут, — объявляет она. — Вылезай оттуда.

Мысленно благодаря бога, я выпрямляюсь, переползаю через центральную консоль и проскальзываю на сидение, пристегивая ремень безопасности, несмотря на то, что мы уже почти приехали. Мне не хочется давать полиции лишний повод нас останавливать.

Она сворачивает к зоне высадки и останавливает машину. Хотя мы с Джей и не очень хорошо знакомы, я знаю, что она — одна из немногих друзей Блейк и что ей не все равно, и, чтобы эта поездка состоялась, она рискует собственной головой. Я с признательностью ей улыбаюсь.

— Джей, не знаю, как тебя отблагодарить. Я тебе напишу, как только узнаю, каким рейсом полечу назад.

— Буду ждать тебя, Истон, — поддразнивая, напоминает она мне имя, ставшее моим на бог знает какое время. — Удачи, и привези нашу девочку домой.

Я выскакиваю из машины прямо на бордюр и, последний раз помахав ей рукой, вижу, как ее автомобиль вливается в интенсивный трафик Лос-Анджелеса. Повернувшись на пятках, я натягиваю пониже на нос бейсболку и шагаю внутрь. Пока все спокойно.


***


Аэропорт Рено-Тахо оказался гораздо меньше, чем я ожидал. И гораздо старее. Думаю, я считал, что он будет похож на Вегасский, но, проходя от ворот к стоянке автобусов, понял, что заблуждался. Древняя мебель, забавный душок, висящий в воздухе, несколько замеченных мною работников, отнюдь не спешащих тебе на помощь по первому зову, все выглядело настолько тусклым и обветшалым, что казалось, будто я смотрю через мутный, пожелтевший объектив. Как во второсортных фильмах восьмидесятых годов.

И это не говоря о возрасте пассажиров. По крайней мере, семьдесят процентов людей, мимо которых я проходил, уже вышли на пенсию. Я даже заметил шесть или семь человек с кислородными баллонами. Вот тогда я и узнал запах: это был запах дома престарелых.

Быстро выбравшись наружу на свежий воздух, я надеюсь, что мне не придется долго ждать нужный автобус. Онлайн-табло показывает, что следующий отправится в одиннадцать тридцать, но сноска внизу сообщает, что в связи с погодными условиями и загруженностью дорог отклонения от расписания могу составлять до одного часа. Мне меньше всего хочется болтаться целых час на рассохшейся деревянной скамейке под стенами самого депрессивного аэропорта в стране. И к счастью, когда я подхожу к автобусной стоянке, то сразу же замечаю свой, на котором написано «Траки, Калифорния». Туда-то мне и надо.

Сев в одиночестве на заднем ряду, я, прижавшись козырьком бейсболки к окну, вполуха слушаю играющую в наушниках музыку, но, главным образом, стараюсь запомнить любой знак или ориентир, мимо которого мы проезжаем. Если мне вдруг придется искать дорогу обратно, я хочу иметь как можно больше информации.

Едва минуло двенадцать тридцать, когда автобус, несколько раз дернувшись, подвозит нас к последней остановке, тормозя прямо напротив крошечной автостанции. Мы все поднимаемся и, начиная с первых рядов, выходим, и к тому времени, когда я в два больших шага спрыгиваю на забетонированную площадку, у меня безостановочно стучат зубы и нервы на пределе. Я почти на месте.

Как и было велено, я иду пешком два квартала на север по направлению к знаменитым золотым, воспарившим высоко в небо аркам. Когда подошвы моих ботинок ступают на щебенку парковки, я замедляю ход и всматриваюсь в окружающие меня машины. Поначалу я не замечаю старый сине-белый «форд», который, как мне сказали, должен быть здесь, но едва сворачиваю за угол этого ресторана быстрого питания, как сразу вижу припаркованный рядом с мусорным баком пикап.