– Я согласна, – сказала безапелляционно, словно шагнула в ледяную прорубь, погружаясь по макушку в обжигающую холодом воду.

– Понадобятся деньги, – предупредил Эдик. – Бесплатно – это вряд ли.

– У меня есть, – отстраненно сказала я.

Может, не так много, как запросят, но я… найду. Обязательно найду, чего бы мне это ни стоило. Интуиция подсказывала, что нельзя упускать шанс. Сама судьба свела меня с Эдиком, который неожиданно подсказал такой выход.

– Тогда берем билеты и летим, – кивнул он. – Но об этом знать никто не должен. Потому что такие вещи не для всех. Ты понимаешь?

Я чуть заторможенно кивнула. Не говорить – так не говорить. Это самое легкое из всего того, что предстояло сделать.

Распрощались мы быстро, я сразу помчалась собирать вещи. При этом как-то не совсем представляла, что мне понадобится. Господи, как давно я уже никуда не уезжала? Совсем забыла, что надо!

Я кидала вещи в сумку несколько бездумно, параллельно разговаривая по телефону с дочерью.

– Даш, мне надо уехать на денек-другой, – с полным чувством вины произнесла я. – Но я очень беспокоюсь о тебе.

– Мам, все хорошо. – Голос Дашки был вялым, и тем не менее она бодрилась.

Из-за начала приема препаратов она теперь чувствовала себя очень плохо, а я еще больше ощущала себя ужасной матерью. Покинуть ребенка в такой момент.

Убеждала себя я лишь тем, что это ради Даши.

– Альбомы есть? Краски? – спрашивала я, чтобы хоть как то занять разговор.

– Не переживай. Если закончатся, попрошу купить кого-нибудь из медсестер. Деньги ты ведь мне тоже оставила.

– Хорошо, – согласилась я.

А после разговора еще долго чувствовала себя опустошенной, так что даже сборы окончила в полутуманном состоянии, просто застегнула молнию на сумке, а после рухнула в кровать и уснула.

Утром сразу погнала в аэропорт, попутно отзвонившись начальнице и написав Лариске, что исчезну на пару дней. От нее тут же прилетел рой сообщений с кучей вопросительных знаков, но я не стала отвечать. Потом, все потом. Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы все получилось.

На этот раз Эдик приехал раньше. Взял мою сумку, посмотрел внимательно и серьезно. Внутри все перевернулось, но я понимала, что назад пути нет.

– Аня, у нас все получится, – твердо сказал он. – Ты, главное, верь.

И мы двинулись к стойкам регистрации.

Самолет приземлился плавно, а я все пыталась осмыслить то, что услышала от Эдика. Его предложение было странным. Даже пугающим. Нужно ли мне подобное – я не знала. Но… вспоминая голосок дочки, понимала, теперь любой путь будет правильным!

В аэропорту по прибытии Эдик арендовал машину, и мы отправились в… лес. Дремучий, высокий и страшный. Как из тех сказок, что я читала Даше в детстве. Там непременно жило чудище, с которым боролись главные герои. И вот теперь я сама ехала к такому «чудищу» просить о помощи.

Странно жизнь поворачивается.


– Аня, как ты? – спросил Эдик, осторожно выруливая по плохой дороге, больше похожей на широкую, плохо протоптанную тропу. – Сомневаешься?

– Не знаю, – ответила честно, – я так запуталась. Мир перевернулся вниз головой за последние дни.

– Страшно, – кивнул Эдик.

– Нет, – я грустно улыбнулась. – Знаешь, уже даже не страшно. Я на стадии принятия и поиска выхода. Вот и все. Есть болезнь, и я найду способ с ней справиться. Страх был сначала, а теперь… Я все еще переживаю, да так, что руки дрожат и сердце не на месте, но пытаюсь вселить в себя и Дашу уверенность, что мы справимся.

– Это правильно. Ты молодец. Мы уже почти приехали, поэтому я и спрашиваю, как себя чувствуешь. Знаешь, этот Ари Шимаз – странный мужик, с ним нужно разговаривать осторожно, чтобы не прогнал нас к такой-то матери. Он не терпит грубости. Да и людей вообще с трудом выносит – были у него истории в молодости, с кучей вытекающих. Потому он и переселился сюда, в глушь.

Я вздохнула, вцепилась в сумочку, чувствуя нервную дрожь.

– Каковы шансы, что он согласится мне помочь?

– Не знаю. Правда. Все будет зависеть от тебя. Зато если возьмется, то можешь вздохнуть спокойно, все сделает в лучшем виде.

Открыв сумку, я вынула успокоительные, выданные мне еще несколько дней назад по рецепту. Подумав, выпила вместо одной сразу три таблетки. Осознание того, что этот Шимаз откажется от найма, давило на голову, рождая резь в глазах и стук в висках.

– Аня, просто будь собой. – Эдик снова свернул и остановился на развилке. – Погоди, достану карту, не помню, куда здесь.

Я кивнула и, чуть пригнувшись, посмотрела в лобовое стекло. Вокруг только деревья. Вершин их даже не видно из машины. Вдруг появилась мысль, что мы потеряемся, застрянем в глуши. А я ведь даже не предупредила никого, куда отправляюсь. Снова открыв сумку, нашла телефон и… выругалась. Он был полностью разряжен.

– Все нормально, – тем временем сообщил Эдик, складывая карту, мы на месте. Сейчас влево, а там пару сотен метров. Соберись, Ань.

Он не обманул.

Пока я задумчиво крутила в руках мобильник, решая, что сказать, как убедить помочь, авто остановилось. Подняв голову, округлила глаза.

– Ого, – в унисон моим мыслям проговорил Эдик. – Вот это домина!

Он тоже пригнулся и посмотрел ввысь. Высоченный деревянный бревенчатый забор отгораживал лес от трехэтажной избушки за ним.

– Ничего себе, – хмыкнула я. – У меня точно хватит денег, чтобы оплатить его услуги?

– Говорят, у него для каждого своя такса. Если соглашается. Так что… Ань, я помогу, если что. У меня самого не так много денег, но кое-что есть.

Я с благодарностью сжала его руку и грустно улыбнулась:

– Спасибо.

– Что ж, пора знакомиться с хозяином дома.

Мы одновременно вышли из машины и подошли к мощным воротам, в которые была врезана входная дверь. Взявшись за железную ручку с головой волка на ней, Эдик несколько раз громко постучал. Во дворе с той стороны залаяли собаки. Минимум три…

– Ох, мне не по себе, – призналась, взяв спутника за руку.

Он ответил крепким пожатием, и, ничего не отвечая, пожал плечами. Стало очевидно – ему самому было неудобно и, возможно, страшновато.

Спустя минуту, может, чуть меньше, когда я уже собралась трусливо попросить Эдика уехать, со стороны дома послышался низкий мужской голос, велевший псам заткнуться.

Мне показалось, мой провожатый дрогнул всем телом. Судя по всему, еще чуть-чуть, и это уже он первым бросился бы бежать.

Дверь распахнулась внезапно. Тихо, без единого скрипа. И на пороге появился очень высокий мужчина, одетый в черные джинсы и длинное теплое пальто на овчине, из-под которого виднелся свитер с рисунками оленей. Голова его была полностью лысой, а над левым ухом нашлась татуировка в виде оскалившейся волчьей морды.

– Чего вам? – хмуро спросил мужик, и я заметила, что левая сторона его грубого лица осталась неподвижной.

– Мы… э… от Юли Сотовой, – забормотал Эдик. – Она сказала, вы можете решить любую проблему. И…

– У меня умирает дочь, – вмешалась я. – И я хочу нанять вас.

* * *

Антон

Иногда мне кажется, что кто-то там наверху щелкнул пальцами, и моя жизнь полетела с высокой горы огромным снежным комом. Ты жив, почти невредим, но только находишься в середине этого кома. И несешься, с каждой секундой только увеличивая скорость, не в силах сделать хоть что-то, чтобы остановиться.

Я так и не вошел к Даше в палату. И старался не думать о том, что при передаче альбомов, набора карандашей и еще некоторых аксессуаров для рисования медсестре мои руки подрагивали.

Она все заметила, в глазах промелькнуло что-то похожее на понимание, однако ничего не сказала, за что я был уже благодарен.

Потому что потом развернулся и покинул больницу, не в силах чувствовать ни этого понимания, ни молчаливой задумчивости Игоря Сергеевича. Я знал, что оба сочувствовали, но пока не мог это воспринимать.

Тем не менее я прекрасно осознавал, что повез бы Настену на анализы, даже если бы Ольга не согласилась. Я – отец Даши, я не имею права стоять в стороне.

Эти мысли вертелись в голове весь вечер и ночь. Оля очень деликатно расспросила о том, как прошла встреча с врачом.

– Нормально, – ответил я, снова видя перед внутренним взором худенькую спину Даши, руку, сжимающую одеяло, и поникшие плечи.

– Нормально? – осторожно уточнила жена.

Я кивнул. Ничего рассказывать не хотелось.

Оля помолчала, бросила взгляд на посапывающую дочурку, потом тихо уточнила:

– Во сколько ее повезешь-то?

– Договорились на восемь утра, – вздохнул я. – Завезу ее, а на работу уже с обеда.

Оля положила руку на мою, мягко сжимая, безмолвно поддерживая.

– Все будет хорошо, Антош. Увидишь.

Я молча прижал ее к себе, утыкаясь в каштановые волосы, пахнущие корицей и сандалом.

Будет. Должно быть.

…Но сейчас я стоял в пробке, почем зря ругал нерадивых водителей, которые ни черта не понимают в управлении автомобилем, и беспокойно поглядывал на часы. Опоздаю. Черт-черт-черт!

И пусть врачи это поймут, но все равно плохо. Я сделал шумный вдох и откинулся на спинку.

– Уа-а, – ультимативно выдала Настена.

Отвернувшись от дороги, я склонился к мелкой.

– Не любишь пробки, Анастасия Антоновна? – улыбнулся, нежно касаясь пальцами ее ручонки. – Что ж, потерпи немножко, мы не можем разогнать всех вокруг.

Дочка только махнула ручонкой, давая понять, что не согласна с моими словами. Даже было надумалась зареветь, но стоило появиться любимой оранжевой погремушке, как тут же передумала и начала смеяться.

Оля частенько мне пеняла, что не говорю всех тех умиленных глупостей, которыми родители засыпают своих чад. Но я даже сейчас знал, что моя Настя – серьезная и самая прекрасная дама на свете. Поэтому ей не подойдут всякие «лапусечки» и «сюсечки». Господи, спасибо тебе за то, что Оля этим не злоупотребляет, иначе бы мне пришлось уже лечиться от диабета.

Я люблю свою дочь, каждый раз при виде нее сердце сжимается от нежности и желания прижать к себе это маленькое родное существо, но при этом на дух не переношу сюсюканье, которым грешат многие знакомые. Сразу возникает желание кого-то стукнуть по голове и быть уверенным, что полиция тебя оправдает.

Рядом кто-то нетерпеливо посигналил. Роскошный белый «мерседес». Тьфу на тебя уже, стой спокойно. Каждый норовит указать, что делать другому.

Я опустил взгляд на Настену, которая была полностью увлечена погремушкой. Каждый раз теперь, глядя на мелкую, я думал о Даше. Порой появлялись мысли, что все кругом меня осуждают. Но я их тут же гнал. Конечно, никто никогда не ошибается. Все безупречны, все знают, как поступить и вызвать аплодисменты окружающих.

И только Антон Данишевский достоин порицания. Я до сих пор не мог понять, почему мать поступила с такой циничностью. Только вот уже у нее ничего не спросишь, в комнату под землей гостей не приглашают.

Машины медленно двинулись. Я облегченно выдохнул, мимолетно улыбнулся дочери.

– Ну, Настюх, едем!

Правда, я немного сильнее обрадовался, чем стоило, машины ползли все равно, словно черепахи. Я нащупал одной рукой телефон и снова набрал Аню. В конце концов, должна же она ответить! Не могла же успокоиться, стоило только согласиться привезти Настю!

Не то чтобы мне нужна какая-то благодарность, нет. Но ведь странно резко пропасть так… И Игорь Сергеевич вчера сказал, что Ани не было. Чертовщина какая-то. Только бы у нее было все в порядке.

Аня не отвечала. Абонент вне зоны действия, перезвоните… Что за ерунда?

Внутри заворочалось беспокойство. А вдруг с ней что-то случилось?

От этого стало не по себе. Если так, то у Даши есть только я. И все вопросы надо будет решать самому. Поэтому, может, уже сегодня познакомиться с девочкой?

Тут же прогнал жуткие мысли. С Аней все в порядке. И с Дашей тоже будет…

Подъехав к больнице, я тихонько ругнулся. Все парковочные места оказались заняты. Пришлось немного отъехать, чтобы нормально поставить машину. Настена снова начала задумываться: «А не покапризничать ли?»

Припарковав машину, я спешно вышел.

«Ничего-ничего, сейчас зайдем в больницу, она отвлечется», – проскользнула мысль.

Затылок неожиданно обожгло болью, перед глазами потемнело. Я протянул руку, чтобы опереться о машину, но в ту же секунду рухнул на землю. Кто-то нанес мне еще один удар по затылку.

* * *

– Антон!!! АНТОН!!! – голос Ольги пробивался, словно сквозь ватную подушку.

Он звучал, будто издалека, мне хотелось на него ответить, но тело словно сковало, голова гудела, а губы не подчинялись.

– Антон…

Я понял, что жена произносит мое имя сквозь всхлипы, и осознание этого заставило прийти в себя быстрее.

С тяжелой борьбой все же распахнул глаза, и яркий свет ударил по зрачкам. Стало больно.