Эдик поджал губы, словно не знал, как сказать. Потом сделал вдох и качнул головой.

– Прости, Ань, я… В общем, я не по женщинам. Попытался за тобой приударить, думал, вдруг что-то получится, но сейчас понял, что нет. Хотел прикрыться для окружающих отношениями и теперь ощущаю себя последней сволочью.

Я чуть не выпустила стаканчик из рук. Уставилась на Эдика, пытаясь сопоставить услышанное и как-то обдумать. Не по женщинам…

С одной стороны, слышать такое немного дико, хоть мне и все равно, какой ориентации придерживаются люди, а с другой – испытала не выразимое словами облегчение. Не придется придумывать новые поводы, чтобы не ходить на свидания, и заталкивать совесть в темный угол, которая может проснуться в самый неподходящий момент.

– Смело, – наконец-то произнесла я.

Это было явно не то, что хотел Эдик услышать на свое признание, однако на большее я не была способна.

– И глупо, наверно, – кивнул он. – Но я не хочу тебе врать. И знай, если вдруг понадобится хоть какая-то помощь, то не стесняйся – звони. Все, что будет в моих силах, сделаю для вас с Дашей. Потому что одной очень тяжело.

– Спасибо, – глухо сказала я, снова чувствуя, что горло сдавливает невидимой рукой. – Только зачем тебе это?

Вопрос сорвался сам собой. Но молчать не получалось. Уж если Антон, родной отец, не спешил помогать, то тут чужой мужчина…

– Люди должны помогать друг другу, – сказал Эдик хоть и очевидную, но весьма неожиданную вещь. На мгновение в его глазах промелькнуло что-то странное, будто какое-то воспоминание, от чего на лицо набежала тень. Но тут же все исчезло, и он чуть улыбнулся. – Главное, не отчаивайся.

И мягко сжал мою руку, без всяких поползновений, просто чтобы поддержать.

Тем не менее, с этой странной встречи я сбежала довольно быстро. Сил не было больше общаться и пытаться делать вид, что меня интересует что-то кроме Даши. Эдик отнесся с пониманием, проводил меня до остановки и посадил на маршрутку. Я была искренне благодарна, что он не стал задавать лишних вопросов.

А вот уже дома я наконец-то позволила себе расслабиться и разрыдалась, стоило только закрыть входную дверь.

* * *

Антон

– Нет, и еще раз нет! – крикнула Оля. – Это уже слишком! Настюше едва полгода, а ты хочешь, чтобы я отдала ее на мучения!

Скандал уже шел по второму кругу, поэтому мои силы были уже на исходе. Внутри тлело раздражение, которое грозило в любую секунду превратиться в гнев и выплеснуться на жену, которую словно подменили.

Нет, Оля всегда была эмоциональна, как любая творческая и публичная личность, но при этом все же не опускалась до уровня базарной бабки. В этот же раз по дому носилась фурия, в которой сложно было признать женщину, с которой я жил несколько лет.

– Оль, какие мучения? Ну подумай сама, – попытался я очередной раз достучаться до ее разума. – Это только для анализа. К тому же ты сама знаешь, для чего… Ты серьезно думаешь, что я бы пожертвовал своим ребенком?

Ольга раздраженно откинула за спину локон каштановых волос, и снова нож угрюмо застучал по разделочной доске. Она готовила суп-гуляш, специально выкопала какой-то рецепт, чтобы порадовать меня. Однако слово за слово, и разговор свернул с обсуждения смешных видео фуд-блогеров на скандал.

От звонков Ани мне было не по себе, от результатов экспертизы – тем более. Такие результаты не подделаешь, да и смысла в этом ни для кого не было. Даша – моя дочь. Поэтому я не мог просто взять и сделать вид, что меня не касается ее жизнь.

Изначально я был просто в шоке. Мысли путались, внутри словно разлился океан горечи, а ноги оказались на краю обрыва. Одно неверное движение – и полетишь куда-то вниз, в бездну, где притаилось безобразным чудовищем прошлое. Прошлое, в котором ложь и ошибки переплелись настолько сильно, что теперь нет возможности их разъединить.

– Ты говоришь красиво, режиссер Данишевский, – холодно сказала Оля таким тоном, что я невольно вздрогнул. – Как, впрочем, и делаешь все остальное. Только стоило появиться на пороге твоей бывшей, как все полетело в тартарары. Ты теперь сам на себя не похож!

– А ты бы была похожа? – сорвался я. – Когда спустя десять лет вдруг узнаешь, что самый близкий человек, родная мать, тебя обманывала? Наплевав на чувства и состояние, просто потому, что так посчитала нужным. А оказывается, что есть ребенок! Ребенок, Оля! Такой же маленький человечек, как Настюша, совершенно не виноватый в том, что оказался болен!

Оля отложила нож в сторону, бесшумно и медленно. Потом медленно обернулась ко мне, чуть прищурив глаза. От этого взгляда по позвоночнику прокатилась ледяная волна. Словно меня кто-то схватил и с головой швырнул в полынью, погрузив по макушку в январскую реку.

Во взгляде Оли было что-то незнакомое и безжалостное. Я перевел взгляд на нож. Почему-то казалось, что она может схватить его в любую минуту и воткнуть в меня. И тут же мотнул головой: что за бред?

– Орать, Антон, будешь на подчиненных, продюсеров и свою Аню, – сказала она, не меняясь в лице. – Если кто-то из них это позволяет. Со мной говорить в таком тоне не стоит.

Я хотел ответить, но вовремя проглотил упрек. Криками и взаимными обвинениями мы сейчас ничего не добьемся. Нужно как-то находить консенсус иными способами. Только вот сейчас в воздухе такое напряжение, что щелкни зажигалкой – все вспыхнет в один момент.

– Оля… – Я шагнул к жене и коснулся ее плеча, желая обнять и прижать к себе.

Но она только высвободилась и быстро направилась к двери, по дороге развязывая фартук.

– Подумай, Антон, кто тебе важнее: мы с Настей или упавшая как снег на голову Аня, – бросила она.

Я только проследил, как фартук скользнул вниз и остался на полу ярко-красным пятном с белым игривым бантиком. Эту вещь когда-то я подарил Ольге, а потом сам же срывал с ее стройного тела, когда страсть оказывалась сильнее разума.

Но сейчас внутри появилось только отвращение и какая-то необъяснимая словами тоска. Я повернулся и подошел к окну. Хмуро глянул вниз, где на ярких качелях улыбающиеся мамочки катали своих малышей.

Под сердцем заныло. Господи, десять лет. Ведь точно так же мог стоять я, глядя на свою дочь. А не медленно гореть от обиды и боли, что меня променяли на другого. Черт с ним, даже если на другого! Даша была моей дочерью! И просто так отступать я не собирался.

Аня снова позвонила, и на этот раз пришлось взять трубку. Разговор вышел хуже, чем я предполагал. И в мыслях не было отказываться помогать Даше, но по словам Ани выходило все так, что это именно я то чудовище, которое виновато во всех бедах.

Впрочем, по словам Оли то же самое.

Нашли, на кого все свалить, хотя упрямство последней мне было все же непонятно.

Я провел руками по лицу, потом быстро вышел с кухни, обулся и выскочил из квартиры. Угодить между двух огней – никому не пожелаешь. Надо проветриться, поставить мозги на место. Заодно и подумаю, как еще раз подъехать к Оле, чтобы убедить взять у Настюши анализы. Я люблю… до ужаса люблю свою девочку и не позволю даже волосинке упасть с ее головы, но теперь, когда знаю, что их двое… Теперь надо сделать все, чтобы и Даша, и Настя были живы и здоровы.

Поэтому бездействовать нельзя. Ни за что.

На улице оказалось прохладнее, чем я думал. Пригодилась бы рубашка, в одной футболке щеголять неразумно. Однако возвращаться домой было глупо, поэтому, гордо расправив плечи, я зашагал по улице. Ничего, и я пройдусь и остыну немного, заодно мысли выстроятся в нужном порядке. Оля тоже придет в себя, успокоившись и начав трезво мыслить.

Я остановился на перекрестке, мимо несся поток машин, светофор мигнул красным светом. Оставаться сейчас в доме – верный путь к нагнетанию обстановки и очередным крикам. А Настене не стоит быть свидетельницей ни того, ни другого. Пусть говорят, что маленький ребенок ничего не понимает – вовек не поверю. Он маленький, а не недоразвитый. И пусть часть действительно пока за гранью его понимания, но эмоции он ощущает подчас лучше взрослых, которые с годами потеряли волшебную способность к эмпатии.

Я вздохнул, припомнил собственную мать. С отцом они почти не ругались, очень редко. Считай, идеальная семья. Такая карамельно-прекрасная, хоть ставить на заставку в рекламу. Только вот сейчас в голове не укладывалось, что меня обвели вокруг пальца, словно мальчишку. Хотя почему словно? Можно добавить глупого и неразумного мальчишку, который вместо того, чтобы разобраться в ситуации и все же добиться ответа Ани, поверил матери и рванул из страны. Подальше от мнимой предательницы и разбитого сердца. Я не учел одного: осколки от сердца так и остались в моей груди и теперь впиваются во все вокруг.

Ноги шли по асфальту здесь и сейчас, мимо пробегали люди, старательно обходя меня, чтобы не столкнуться, но мысли были где-то далеко. В том прошлом, где десять лет назад я целовал Аню под огромным дубом, а потом мы оба хохотали как сумасшедшие, когда вниз слетела белка. А еще вспомнилось про пляж и подгоревшие шашлыки, потому что вместо того, чтобы следить за ними, пока остальные ходили докупать закуску, мы с Аней были слишком увлечены друг другом. И еще…

Каким-то образом я оказался возле парка, прошелся по наиболее тихой тропинке и направился назад, ведь чтобы воспоминания не погребли под собой, пришла пора задуматься о настоящем.

Дома было тихо. Даже слишком тихо, что заставило неслабо напрячься и понервничать. Изначально я вообще испугался, что Оля забрала Настю и уехала к матери. И пусть с тещей мне повезло – Татьяна Петровна была женщиной тихой и понимающей – все равно предстать в ее глазах уродом, который решил пожертвовать ребенком, было бы мерзко. Конечно, вряд ли Оля скажет что-то такое матери, но лишний раз нарываться не хотелось.

Я мотнул головой, желая успокоиться и напоминая себе, что склонность драматизировать совсем не к месту. Надо оставить свои режиссерские штучки за порогом. Пройдя на кухню, я обнаружил готовый ужин и чистоту на кухне.

Так, значит, жена дома. Внутри затеплилась радость. Услышав голос Оли, я шмыгнул к детской, но вовремя остановился, потому что супруга говорила по телефону. Да еще и с подругой, которая любит побурчать, какие мужики козлы. Ладно, пусть выговорится.

И, отходя от двери, я и сам не заметил, что губы невольно тянутся в улыбке. Пусть это пока не победа, но она уже рядом. Поэтому можно тихонько заняться ужином, не испытывая угрызений совести. Оля же все равно устроит разгон, если не поем. Вот вроде с виду и слабая женщина, а временами такая валькирия, что хочешь не хочешь, а прислушаешься.

В этот раз я лег первым. И даже начал засыпать, когда почувствовал, что спустя какое-то время кровать немного прогнулась под телом Ольги. Ко мне тут же прильнули, обнимая за талию. Нежная щека коснулась плеча, от сладковатого запаха, исходящего от ее волос, перехватило дыхание.

– Антош, ты прости меня, – помолчав некоторое время, произнесла жена. – Повела себя как дура, разоралась. Сразу просто эмоции захватили, еще и день тяжелый был.

Я не перебивал, крепко обнял ее, прижимая к себе. В такие моменты нужно слушать, но не говорить. Одно неверное слово – и человек потерял нить, все: жди потом, когда он соберется с мыслями, а то и вовсе передумает говорить.

День и правда был не ах. У Ольги поменялось руководство, теперь всем заправлял какой-то идиот, прибравший компанию по блату. А хуже нет, когда на руководящую должность сажают непрофессионала с огромным самомнением.

– В общем, я не права, извини. Попробуйте съездить с Настюшей, сдайте анализы. Если можно хоть что-то сделать, я буду только рада.

И я тоже. Ты не представляешь даже как. Настолько, что нельзя это выразить словами.

– Спасибо, родная моя, – только и смог сказать я, сам удивившись, как голос стал хриплым и каким-то глухим.

Оля подняла голову и коснулась моих губ своими. По телу пронеслась волна желания. Со всей этой нервотрепкой нам было как-то не до секса. Я скользнул ладонями по спине жены, чуть сжал бедра.

Из детской донесся плач Настены. Мы оба вздрогнули, Оля подскочила и помчалась к ней. Я вздохнул, поднялся и последовал за ней. Что ни говори, а маленькие дети все же корректируют родительский график как хотят. И этим цветам жизни совершенно неинтересно, что на полянке, где они проросли, может появиться еще один цветочек.

* * *

Утром голова раскалывалась. Ночью Настюшка давала жару нам обоим. Оля вся измучилась, и чтобы хоть немного дать ей поспать, ребенка часть ночи баюкал я. Хитрая наследница рода Данишевских даже успокаивалась, оказавшись на папиных руках, прикрывала глазки и начинала умильно сопеть. Но стоило мне только попытаться уложить ее в кроватку, как тут же поднимался крик и приходилось все начинать заново.

Да, знаю, есть методы, чтобы приучить мелкую к кровати и отвадить от истерик. Для этого всего лишь требовалось несколько дней игнорировать крик-манипуляцию малышки. Мол, накормлена, переодета, все хорошо – значит, пусть прокричится и уснет сама. Но… Я не был уверен, что все получится правильно. К тому же Оля как-то намекнула, что не позволит проводить эксперименты на единственном чаде. Она и днем проводила с дочкой большую часть времени, души в ней не чая. Не то чтобы меня отстранили, но мягко и однозначно отодвинули на шаг назад.