Розмари Роджерс - Обнаженные чувства

Ева Мейсон сидела посередине кровати, скрестив ноги по-йоговски и, закрыв глаза, пыталась расслабиться. При этом она старалась не обращать внимания на солнечный свет, который отчасти скрывали шторы, и на телефон, так и ни разу не позвонивший за этот день. Но чего, собственно, она ожидала? Ей пришлось сменить номер, потому что постоянные звонки раздражали Дэвида, когда они были вместе. Что же касается прочих лиц мужского пола, с которыми она время от времени встречалась, пытаясь заполнить пустоту, появившуюся в ее жизни после смерти Марка, то они и сами переставали напоминать о себе, едва знакомство завязывалось. Она накрепко сомкнула веки, порываясь изгнать напряжение, завладевшее ее телом. Уж она-то умела расслабляться, когда надо. Правда, это было до знакомства с Дэвидом. Черт бы его побрал! На этот раз она постарается не думать о нем. Питер, большой любитель раздавать бесплатные советы, вчера вечером предложил ей испытать метод, именовавшийся «потоком сознания». Думай об этом парне, припоминай все события, связанные с ним, говорил он. Может быть, настанет день, когда ты устанешь от всех этих воспоминаний и выбросишь его, наконец, из головы. Ева, собственно, и начала спать с Питером исключительно по субботам и воскресеньям, чтобы не пропадали драгоценные дни, ранее отводившиеся общению с Дэвидом. Доктор Питер Петри, самый модный психоаналитик Сан-Франциско. Он такой занятой, все его время расписано на год вперед — просто так к нему не попадешь. У него, впрочем, случались приступы великодушия, и тогда он был способен дать дельный совет. Может быть, только для того, чтобы она могла продержаться до следующего уик-энда, когда ему снова захочется с ней переспать. Питер был другом Дэвида, а Дэвид был ее сумасшествием, ее болезнью. Она бы, пожалуй, не призналась, что любит его, но только потому, что все время пыталась изгнать из себя привязанность к нему. Питер тоже говорил ей об этом. Не пытайся бороться со своими чувствами. Вместо этого анализируй их. Но разве возможно запихнуть эмоции и чувства под микроскоп, особенно когда они твои собственные?

Ах, Ева, ну и идиотка же ты! Разве можно так любить мужчину, потеряв всякую гордость и стыд? Погрузившись в эти мысли, Ева почувствовала, что начинает дрожать. Это была дрожь негодования на себя, на свою бесхребетность, на свое преклонение перед Дэвидом. Она была без ума от него, даже зная, что он ею пренебрегает. Питер, конечно, тоже был требовательным любовником, но требовательность, как он говорил, была частью того дела, которым он занимался.

— Я беру отвергнутых любовников и строю их заново, куколка, — как-то раз сказал он. — Я их создаю из обломков, заставляю забыть о случившемся. И если это женщина, то она очень скоро забывает того, кто ее бросил. Она превращается в новую женщину, восстановленную, что ли. И это мой скромный вклад в борьбу за психическое здоровье женщин всего мира.

— Я очень рада, что мой печальный опыт пойдет на пользу общему делу, — резко ответила она ему тогда. В сущности, она не нуждалась в Питере при осуществлении своей попытки возродиться. После Дэвида у нее было много случайных связей с мужчинами, но ни один из них не вызвал у нее желания встретиться еще раз или хотя бы обменяться телефонами. Смешно, конечно. В свое время она осуждала женщин, трахавшихся направо и налево только лишь для того, чтобы доказать себе и другим, что они ничуть не хуже мужчин, исповедующих свободную любовь. Как будто это единственный способ уравнять себя с мужчиной! Господи, какой она была тогда независимой и уверенной в себе и до чего докатилась!

Как-то Ева сказала Марти, той самой, с которой они вместе снимали квартиру, что у нее такое чувство, будто вся ее жизнь внезапно оказалась разорванной на две части — до Дэвида и после знакомства с ним. Именно Марти в определенном смысле была ответственна за ее знакомство с Дэвидом, а вот теперь поглядывала на Еву, сохраняя на лице довольно кислую мину. Марти не любила Дэвида, он не понравился ей с самого начала, с того вечера, когда он ввалился к ним вместе со Стеллой. Эта Стелла!.. Стелла, выглядевшая как кинозвезда, ослепительная блондинка, вся в локонах. Стелла, обладавшая мягкими, сдержанными манерами, глубоким низким голосом и роскошным телом. Поначалу Ева подумала, что Стелла принадлежит Дэвиду, но Марти быстро ей объяснила, что к чему. Марти была лесбиянка, и Стелла состояла тогда с ней в близких отношениях. Но сама Стелла, которая была к тому же секретаршей Дэвида, ни за что на свете не призналась бы в этом. Оттого-то Стелла вечно таскала с собой «прикрытие». Именно в тот самый раз ее прикрытием оказался молодой современный босс — Дэвид Циммер. Прекрасно выглядевший, несколько вызывающе одетый. Человек, легкий на подъем. Это Ева подметила сразу, когда пришла на вечеринку, слегка опоздав. И сразу же обратила на него внимание. Может быть, это случилось потому, что она почувствовала к нему своего рода жалость — в компании Марти он был одинок, так как все остальные гости были заняты собой. А может быть, потому, что он был высок и имел самые красивые на свете карие глаза и полные, чувственные губы. В мужчинах Ева прежде всего отмечала для себя рот и глаза. Такой он и стоял со стаканом в руке, чуть в стороне от веселившихся гостей Марти. В тот вечер Ева ужасно устала, проторчав весь день на съемках телеочерка. С тех пор как она стала ведущей в программе утренних новостей на телевидении, у нее было не так-то много времени, чтобы выезжать на натурные съемки или интервьюировать людей прямо на улице. Она любила такого рода работу. Но день был утомительный, и поначалу она намеревалась отправиться к себе в комнату и лечь спать. Вместо этого она сбросила с ног туфли и попросила его принести что-нибудь выпить. Ей доставил удовольствие тот мужской, раздевающий взгляд, которым он окинул ее.

— Привет, — сказал он.

Его голос тоже пришелся ей по душе. Мужской, проникновенный.

— Я бы с удовольствием, но боюсь, что я не знаю, где у вас что находится, я здесь всего лишь наблюдатель.

— Я уже заметила это. — В то время, еще совершенно не зная Дэвида, она могла себе позволить слегка поддразнить его. — Все скрывается в шкафчике за вашей спиной. Я соседка Марти по квартире, между прочим.

Он приготовил ей выпивку и потом проделал это дважды, когда она расправилась с первой порцией. Она вспомнила то чувство облегчения, которое ей послышалось в его голосе, когда он расхрабрился настолько, чтобы спросить:

— Вам не разбавлять? Я правильно понял?

Позже они уединились в ее спальне. Это случилось после того, как вся компания отправилась на танцульки и Марти во всеуслышание объявила, что Стелла куда-то делась, а посему Ева и Дэвид могут развлекаться в своем обществе.

Закинув назад голову и стараясь сосредоточиться на дыхании, Ева прикусила нижнюю губу.

— Стань опять сама собой, — говорил ей Питер. Если бы она только могла!

Та первая ночь! Как она могла забыть, что тогда она испытала чувство раздражения по отношению к Дэвиду, точно такое же чувство, которое она испытывала по отношению ко всем без исключения мужчинам, которые у нее были после Марка. Он задавал ей вопросы о ее жизни, о работе. Пару раз он смотрел программы, в которых участвовала Ева, и поэтому узнал ее сразу, как только появилась на вечеринке. Но встретиться случайно на улице они бы не смогли, поскольку она добиралась на работу или слишком рано, или слишком поздно для него — он обыкновенно отправлялся в свой офис в восьмом часу утра. Он был адвокатом…

Они оба прекрасно знали, что их отношения могли бы закончиться после первой же ночи, оставив лишь мимолетные воспоминания. Но он оказался настойчивым, казалось, его действительно заинтересовала та женщина, которая скрывалась за внешностью Евы Мейсон, начинавшей уже становиться известной тележурналисткой. Каким же образом ему удалось понять ее сущность, когда же ему впервые посчастливилось проникнуть за стену отчужденности, которую она возвела вокруг себя? Может быть, тогда, когда они легли в постель? Именно в постели его желание узнать Еву перешло на ее тело. Контраст между мягкой дружеской манерой общения во время их беседы и те движения любви, которые он совершал как страстный, бесстыдный любовник, возбудили ее несказанно. Ева внезапно осознала, что способна проделывать в момент близости с ним такие вещи, которые она не позволяла себе ни с одним мужчиной, даже с Марком.

— Ева! Ты такая же, как твое имя. Женщина. Мне нравится, что ты не сдерживаешь своих порывов в любви.

— Ты всегда разговариваешь, когда занимаешься любовью?

— Любовью я занимаюсь не часто. Я, главным образом, трахаюсь. С тобой же все по-другому.

В его словах не было ничего особенного, но то, как он их произносил, искренность, звучавшая в его голосе, придавала его речи дополнительный, более глубокий смысл. И прямо тогда он сказал ей, что ему бы хотелось видеться с ней почаще. И они решили пообедать вместе на следующий день, поехать в Олбени в конце недели, когда она освободиться, чтобы познакомиться с его семьей.

Ну кто бы мог устоять перед таким мужчиной, как Дэвид, — нежным, обаятельным, страстным и знающим все на свете! Его родители погибли в автомобильной катастрофе четыре года назад, возложив на Дэвида заботы по воспитанию трех младших сестер и братьев. Семнадцатилетняя Фрэнси была хороша и знала о жизни больше, чем полагалось в ее возрасте. Рику было тринадцать, и он являл собой тип обычного, помешанного на бейсболе подростка. Еще была Лайза, которой исполнилось только семь. Она страдала немотой. Она перестала говорить с того самого момента, когда погибли ее родители. Дэвид сразу же подчеркнул, что психически она совершенно нормальна, просто смерть родителей оказалась для нее слишком большим ударом. Она ходила к врачу, который учил ее говорить заново, и, по его словам, делала успехи. Больше всего Лайза нуждалась в заботе и ласке, ей был нужен такой человек, который бы вставал ночью к ее кроватке, читал бы сказки перед сном. Однажды Ева сказала об этом Дэвиду, но он только посмеялся.

— Так вот почему ты уделяешь ей все свое внимание! Ты просто прирожденная мать, Ева, несмотря на твое обличье деловой женщины.

Он никогда не заговаривал с ней о женитьбе. Но тогда она думала, что такой день придет. Когда они оба будут к этому готовы. Какая же она глупая! Теперь этот день уже не придет никогда.

К черту Дэвида — уж больно он скор на выводы. В эту минуту Ева поймала себя на мысли, что она, пожалуй, больше скучает по Лайзе, чем по Дэвиду. Девочка только-только начала приоткрываться перед ней.

Лайза была по возрасту такой же, как и ее сестра Пэтти, которая плакала, когда Ева ушла из дому после душераздирающей ссоры с отцом. Как и Лайза, Ева в семилетнем возрасте обладала худыми длинными ногами и густой копной волос.

— Ох уж эти волосы! — постоянно жаловалась ее мать. — Дорогая, с ними нужно что-нибудь сделать. Заплети косу или стяни резинкой на затылке. Они постоянно лезут в глаза и скрывают твое хорошенькое личико.

Ее волосы были ее убежищем от всего мира. Она специально отращивала их до неимоверной длины, чтобы прятаться в этом лесу от всех злых великанов, населявших ее детство, и особенно от отца с его тяжелой рукой и громыхающим голосом. Он устроил жуткий тарарам, когда она, закончив местную школу, внезапно сообщила, что собирается поступать в колледж. Даже мать была не в состоянии понять этого.

— Дорогая, ну зачем тебе этот колледж? У Аллена Харви такая хорошая работа, к тому же он со временем унаследует магазин своего отца…

— Мама, я не собираюсь замуж за Аллена! Господи, да неужели из-за того, что я несколько раз с ним встречалась…

— Мы выбьем из тебя эту дурь! — Крупная вена запульсировала на лбу отца, а по тому, как он потирал ладонь о штаны, она догадалась, что его прямо-таки подмывает отвесить ей хорошую оплеуху, что он, впрочем, и сделал бы без малейших колебаний несколько лет назад. — А теперь слушай внимательно. Колледжи вообще дрянная штука, но тот, что ты выбрала для себя — Беркли, — какой-то притон, где собираются все эти поганые радикалы. Постоянные беспорядки, вечные протесты и демонстрации. Да никогда моя дочь, говорю я тебе…

— Пап, я хочу заниматься политическими науками и еще, возможно, журналистикой. Беркли — один из лучших у нас университетов; я получила стипендию, так что тебе не придется меня содержать. Я всего-навсего буду учиться, а не предаваться порокам и грехам!

— А вот я как раз в этом не уверен, особенно после того, что я наслушался об этом заведении!

Скандалы и ругань продолжались до того самого дня, когда Ева, наконец, окончательно покинула отчий кров, сопровождаемая громогласным напутствием отца, из которого было ясно, что рассчитывать на помощь семьи ей больше не приходится и поскольку семья так мало для нее значит, то возвращением к родным пенатам она может себя не затруднять. Но она победила! Впервые в жизни она вступила в бой за себя и выиграла. Впервые в жизни она ощутила себя совершенно свободной. К этому времени худоба превратилась в стройность и во всех нужных местах появились очаровательные выпуклости. Ее волосы, по-прежнему длинные, были ухожены и приобрели оттенок цвета темной меди. «Тощая малютка Ева» расцвела и стала по-настоящему красивой, но внутри осталась робкой и застенчивой и даже слегка напуганной новым окружением и постоянными сомнениями на свой счет. Ева выбрала университет Беркли главным образом потому, что он в те дни был символом той свободы, которая, по ее мнению, была ей столь необходима. Свободы думать и говорить все, что заблагорассудится, не ходить в церковь, трахаться, если бы она того захотела, хотя вряд ли бы тогда она решилась употребить это слово. В конце концов она обнаружила, что занятия в университете, временная работа, на которую она была вынуждена устроиться, и тщательная подготовка домашних заданий, так как нужно получать самые высокие баллы, чтобы не лишиться стипендии, совершенно не оставляли времени ни на что другое, не говоря уже о свиданиях. Когда все-таки редкие встречи с мальчиками происходили, она пришла к выводу, что им от нее нужно только одно. Она же еще не достигла той стадии раскрепощения, чтобы заводить случайные интрижки, и к тому же у нее не хватило бы смелости признаться хоть кому-нибудь, что в свои восемнадцать лет она все еще девственница. С ней не происходило ровным счетом ничего и, казалось, не произойдет никогда. Училась она прекрасно и обнаружила в себе склонность к писательству. В один прекрасный день решила сосредоточить все усилия на журналистике. А потом, когда она уже заканчивала второй курс, с ней случилось все сразу. Умер отец — он так ни разу больше не заговорил с ней с тех пор, как она ушла из дому, — и матери потребовалась помощь. Ева начала подумывать о том, что университет придется покинуть и найти себе какую-нибудь работу. Вот только что она умела делать? В тот год журнал «Хороший вкус» решил опубликовать ряд статей под названием «Неизвестные красотки американских колледжей», и фотограф журнала, делавший снимки в библиотеке в один из дождливых дней, открыл для себя Еву. Редактор отдела мод «Хорошего вкуса» занялся «отделкой» Евы, научил ее пользоваться косметикой и эффектно одеваться, но в настоящую красавицу ее превратил тот самый фотограф, Фил Мецгер.