— Из тебя выйдет прекрасная фотомодель, милашка, ты относишься к тому редкому типу женщин, у которых все в порядке с формами, а на фотографиях при этом они выглядят как тростиночки. Ну и лицо, конечно. Ты сама понимаешь, насколько ты хороша? У тебя просто точеная мордашка.

Фил старался соблазнить ее в течение всего периода съемок. И в конце концов она отдалась ему буквально накануне его отъезда. Поначалу он просто отказывался верить, что Ева девственница, но, получив доказательства, так удивился, что потерял дар речи.

— Господи, — наконец пробормотал он, — а я и не знал, что такое еще встречается. Я хочу сказать, — продолжал он, — что все эти парни, которые шляются вокруг, просто слепцы. Христос свидетель, но ты первый цветочек, который я сорвал за всю мою жизнь.

Не слишком чистосердечно он предложил ей отправиться с ним в Нью-Йорк, но они оба понимали, что это предложение явилось лишь следствием проведенной ночи, когда Ева лишилась девственности. На самом деле ничего, кроме этого, их не связывало. Ева очень вежливо отказалась и почувствовала, как он буквально вздохнул с облегчением. И, может быть, именно из-за того, что все так просто разрешилось, он подарил ей отпечатки всех лучших снимков, на которых она была запечатлена, научил ее, как составить из них эффектную подборку, и снабдил рекомендательным письмом к главе рекламного агентства Рея Бернсайда в Сан-Франциско.

Глава 2

Довольно скоро Ева поняла, что не создана для того, чтобы быть фотомоделью. Ничего восхитительного не оказалось в этой работе, которая для многих была окружена сверкающим ореолом. И это вечное позирование — или жаришься под ослепительным светом софитов, или мерзнешь от постоянных сквозняков. К тому же и стоящих вакансий что-то не предоставлялось, в этом смысле Сан-Франциско проигрывал Нью-Йорку — городу больших денег, городу, где можно было развернуться по-настоящему. Но тем не менее после соответствующей учебы она дала согласие на ряд предложений большей частью из чувства благодарности перед обучавшими ее. С другой же стороны ей было любопытно повариться немного в этом котле.

Тогда она и познакомилась с Марти и с Марком Блейром.

Сначала появилась Марти. Марти Мередит была манекенщицей с именем и зарабатывала по шесть сотен в час до тех пор, пока не уехала с Восточного побережья. Она была на дюйм выше Евы, а в Еве было полных пять футов семь дюймов. Большие темные глаза, обрамленные длинными, загнутыми вверх ресницами и удивительная кожа цвета слоновой кости придавали ее лицу особую, патрицианскую изысканность. Ева поражала округлостями, Марти же была сплошь углы и провалы.

Их представила друг другу одна из секретарш агентства как раз в тот момент, когда Ева подыскивала себе квартиру в городе, и Марти, которая только что сняла обширные апартаменты, была не прочь поселить Еву у себя. Когда они познакомились и отправились взглянуть вместе на квартиру, Марти, что называется, сразу «взяла быка за рога».

— Есть одна вещь, которую тебе было бы неплохо узнать, прежде чем ты у меня поселишься, Ева. Я не признаю мужчин, ну только разве как приятелей. Я занимаюсь женщинами. Я лесбиянка. Большинство наших об этом хорошо знает.

И еще кое-что рассказала ей Марти, причем совершенно откровенно и прямо. Ева лишь стояла, смотрела на нее и слушала. Только значительно позже Ева догадалась, что со стороны Марти это был своего рода вызов, попытка доказать своей будущей соседке, что, проживая рядом с человеком, неплохо было бы разобраться в его убеждениях. Теперь же, три года спустя, Ева и Марти не только отлично ладили и понимали друг друга, но и испытывали искреннюю взаимную симпатию. Как однажды заявила Марти в начале их знакомства, у людей, живущих вместе, но испытывающих интерес к разным полам, есть масса преимуществ, главным из которых является отсутствие ревности по отношению друг к другу, — ведь им и в голову не придет вторгнуться в «охотничьи угодья» своего соседа.

А теперь… Ева приоткрыла глаза, наблюдая за собственным отражением в огромном зеркале, висевшем слегка наискосок от ее кровати. Это зеркало явилось воплощением идеи Дэвида — он повесил его для нее месяца четыре назад. Опять этот ужасный Дэвид пробрался в ее сознание! Она опять почувствовала себя капризным ребенком, требующим предоставить ему звезды или луну во что бы то ни стало. Неужели все люди такие завистливые? Ну зачем ей Дэвид, когда она преспокойно обходилась раньше без него? Дэвид, Дэвид, Дэвид… Так вот сидеть и твердить его имя, как молитву, выкрикивать его громко и страстно. Он был ее Дэвидом всего лишь два месяца назад. И кто же с ним теперь? Отражение в зеркале внимательно следило за Евой. Так и есть — синяки под глазами. Соберись, Ева. Так больше нельзя. Посмотри, сколько у тебя всяких достоинств. Вот, к примеру, лицо. С ним, в общем, все нормально. Щеки, пожалуй, слегка впали (для съемок в самый раз) — слишком много вспоминаешь и мало ешь. Зеленоватые, как у газели, глаза (скорее, пожалуй, зеленые), каштановые волосы до плеч с медным оттенком. Прекрасные груди. Не слишком велики, но зато, спасибо, Господи, на месте. И длинные, стройные ноги, такие длинные, что никак их не пристроишь, сидя за журнальным столиком. Она снова стала играть в теннис, и это пошло ей на пользу. Дисциплина ума и тела — вот в чем она нуждается!

Ну почему я не могу выбросить Дэвида из головы? Смогла же я заставить себя перестать думать о Марке… Дорогой мой Марк, почему ты должен был умереть?

Сейчас Ева думала о Марке целеустремленно, о своей первой встрече с ним. Это был единственный способ прогнать мысли о Дэвиде. Насколько все-таки полезен Питер и его необременительные советы. Самоанализ для толпы. Добровольное промывание мозгов. Прекрати это, Ева! Сегодня суббота, и у тебя полно свободного времени. Вплоть до того момента, когда будильник затрещит в четыре тридцать утра в понедельник. Вспоминай Марка. Он, по крайней мере, был добр к тебе.

Она всегда обращала внимание на мужчин, которые были выше ее ростом. И она всегда ощущала его значимость хотя бы по тому уважению, которое все испытывали к нему, стоило ему только появиться где бы то ни было. В Марке была представительность, его нельзя было не заметить.

Ева демонстрировала модели платьев на благотворительном бале, который давали за две недели до открытия сезона в оперном театре Сан-Франциско. В тот вечер она чувствовала себя мерзко — ей во что бы то ни стало нужно было найти работу, настоящую работу. И хотя она перевелась из Беркли в Университет Сан-Франциско, ничего стоящего так и не подворачивалось. Стипендия стипендией, но ей была нужна такая работенка, чтобы хватало и матери отсылать, да и себе оставлять сколько-нибудь на жизнь.

— Март, я просто обязана найти хоть что-нибудь! Мистер Хиггинс снабдил меня действительно ценным рекомендательным письмом к издателю «Рекорда», но вот уже прошло две недели, а он все молчит…

— Не расстраивайся, все образуется. И сгони с лица это кислое выражение, ради Бога. Роль Виолетты совершенно не для тебя, помни об этом. А пока изволь показывать платьица, которые будет носить Беверли Силлз. Давай, девочка, иди работай.

Платье, которое Ева надела, было, в сущности, роскошным костюмом. На одну только юбку пошло с десяток ярдов материала, зато лиф прилегал плотно, оставляя открытыми руки и шею целиком. Ева вышла под веселые звуки вальса из «Травиаты» и сразу же увидела Марка.

Высокий, с серебристой сединой в волосах, он смотрел на мир пронзительными голубыми глазами, выделявшимися на загорелом лице с резкими, но привлекательными чертами. Костюм Марка по цвету гармонировал с его седой шевелюрой. Как только Ева встретилась с ним глазами, она сразу поняла, что он за ней наблюдает. До самого последнего момента Ева не знала, что за обедом их посадили вместе по его инициативе. По этой же причине все пять манекенщиц, участвовавшие в показе, были приглашены на обед. И еще Ева не знала, что Марк Блейр всегда добивался того, чего хотел. Он захотел Еву, а она даже не представляла себе, кто такой Марк Блейр и чего добивается. В курс дела ее ввела Марти, когда Ева, одурманенная шампанским, вплыла поздно вечером в свою квартиру.

— Милое дитя, твое будущее обеспечено. Подумать только — Марк Блейр! Ты, может быть, и не знаешь, но этот загадочный джентльмен владеет здесь всем! Ну, ты ощущаешь себя Золушкой? — Марти сама была полупьяной, но искренне радовалась за Еву, которая, похоже, еще не осознала своей удачи.

Ева думала, что слово «удача» мало подходит к Марку. Просто до него ей не приходилось встречать мужчину, столь совершенного во всех отношениях. Ее куда больше привлекали человеческие достоинства Марка, чем ореол власти, присущий ему, казалось, от рождения. Он никогда не отдалялся от нее и был не только нежным и терпеливым любовником, но и блестящим собеседником.

До самого последнего момента Ева также и не представляла, как много он для нее сделал. Он все взял в свои руки. Она получила работу корреспондента в «Рекорде» — так называлась одна из газет, составлявших собственность Марка. Она закончила колледж. Марк настоял на том, чтобы она перешла на работу в местное отделение национального телевидения. Казалось, что сам того не подозревая, он готовил ее к тому, что последовало за всем этим — собственной смерти. После двух лет жизни с Марком остались лишь одни воспоминания. Воспоминания об удивительных маленьких «каникулах», которые они время от времени проводили вместе в самых чудесных уголках земного шара, о знаниях, которые не получишь ни в каком колледже. Еще осталось несколько дорогостоящих туалетов и два-три ювелирных украшения им под стать. Все то, что составляло самого Марка Блейра, было подвергнуто кремации ярким летним утром. Ева не пошла на похороны, на которых присутствовали его великовозрастные дети. Его жена, прикованная к постели и умиравшая от некоей загадочной болезни последние десять лет, тоже отсутствовала. Марк умер от сердечного приступа, играя в теннис.

Итак, с тех пор прошло два года. Ева не плакала по Марку со дня его смерти, но сейчас слезы обильно струились из ее глаз…

О ком она плакала? О Марке ли, подарившем ей любовь и чувство безопасности, уверенности в этом мире, или же о Дэвиде, теперь для нее потерянном? А может быть, это были слезы жалости к себе, такой молодой, красивой, и яркой, и имевшей все, что только можно пожелать, а в сущности же — ничего?

Глава 3

— Питер, зайчик, я уже все перепробовала — йогу, поток сознания, проработку прошлых ошибок по твоей системе — и не в состоянии изгнать его.

«Почему, интересно, — подумала в этот момент Ева, — я всегда стараюсь говорить как Питер, когда он рядом?»

Сейчас Ева была само ожидание. Вот сию минуту Питер щелкнет пальцами, разбудит ее, выведет из гипнотического состояния и окажется, что разрыв с Дэвидом всего лишь ночной кошмар, страшный сон под утро.

С Питером они встретились в субботу вечером за столиком одного из тех странных ресторанчиков, которые так любил Питер и где, по мнению Евы, было гнусно все, кроме пищи.

Питер театрально вздохнул и осуждающе покачал головой в ответ на ее слова, но Ева почувствовала, как под столом его рука коснулась ее колена, потом поползла вверх и легла на бедро. Питер любил такие прикосновения, особенно в публичных местах, и она почти всегда это позволяла, потому что и сама испытывала от этого странное возбуждение.

— Я уже говорил, дражайшая моя Ева, что деньги с тебя я беру только за сеанс психоанализа, но трахаюсь я бесплатно, так что сегодня ты вольна выбирать.

— Хватит с меня твоих советов, Питер. Погоди, скоро я сама начну требовать от тебя гонорары. Почему бы нам не превратить историю моего любовного бреда во что-нибудь сногсшибательное? Я, например, могу произносить голоском пай-девочки самые мерзкие непристойности, какие только знаю, а ты запишешь все это на свой крохотный магнитофонах — получится настоящая «бомба», уверяю тебя.

Питер перегнулся через столик, делая вид, что старается заглянуть ей в глаза, а сам в это время кончиками пальцев начал сильно и нежно массировать верхнюю часть ее бедер, стараясь размягчить ее скованную, напряженную плоть. Его настойчивость была вознаграждена, и Ева, легонько вздохнув, расслабила тело.

— Умненькая Ева. Она всегда говорит то, что надо, и в нужное время. Давай-ка покинем этот шикарный ресторан, поедем ко мне домой и займемся любовью.

— Гм… А там мне дадут поговорить?

— Сначала сношаться, дорогая. Все разговоры после.

В ту ночь Ева впервые наговорила на пленку то, что она впоследствии назвала «Записи Питера». Это была сознательная уступка Питеру, поскольку она так нуждалась хоть в какой-то помощи, а часто ходить в клинику к такому маститому психиатру, как он, ей было не по средствам. Впрочем, какие бы причины для игр подобного рода ни выдвигало ее услужливое подсознание, приходилось соглашаться с тем неоспоримым фактом, что сам процесс фиксации на пленку их с Питером любовных отношений вызывал у нее то чуточку извращенное возбуждение, которое она испытывала, когда Питер во время обеда в ресторане забирался ей под юбку.