И уже не испытывая ни стыда, ни гордости, она позволила ему увлечьсебя и сдавить в объятиях, чувствуя, что находится в сильных мужских руках словно на седьмом небе. Колени Евы привычно прислонились к надежным ногам Дэвида и ослабли, поскольку все ее женские силы готовились лишь к одному — к интимной встрече с любимым. Что может быть слаще рта любимого человека, его языка и губ? Они — просто мед, и не просто мед, а пьянящий, одурманивающий ее. И вот Ева, вкусив этот сладкий мед Дэвида, потеряла голову — как и всякий раз до этого — и чуть не упала. Дэвид прошептал ей на ухо:

— Господи, Ева, если бы ты знала, как я тебя хочу… Когда ты приближаешься ко мне, мое желание обладать тобой достигает пика, высокого, словно Эверест. И я никак не могу сладить со своими желаниями, хотя пытался уже много раз. И ты всегда будешь моей, ведь правда? Что бы ни случилось — только моей! Скажи мне еще раз, что ты меня любишь и я твой единственный мужчина, я так хочу услышать слова твоей любви, предназначенные, я знаю, только для меня.

Что и говорить, Дэвид умел настроить женщину на любовь — женщина вообще звучала в его руках подобно инструменту. А Ева более всего любила Дэвида-музыканта, который умудрялся совмещать в единственной плотской оболочке черты косматого сатира со свирелью, античного красавца полубога и робкого маленького мальчика, который просит у взрослых, чтобы его погладили по головке.

— Я твоя, Дэвид, и ты прекрасно знаешь о моей любви. И всегда знал. Из-за любви к тебе я часто испытывала сильнейшую боль, но никогда но переставала тебя любить!..

Его сильные руки сжали ее еще сильнее. Дэвид обнимал ее бережно и страстно.

— Никогда, никогда, радость моя, я не смогу снова обидеть тебя. Знаю, что иногда я вполне смахиваю на законченного негодяя и подонка, но вся моя вина лишь в том, что я ужасно ревнив и именно ты заставляешь меня ревновать. Но, как ни странно, именно из-за этой проклятой ревности я снова возвращаюсь к тебе и мое желание обладать тобой лишь увеличивается. Но, кроме любви и ревности, в отношениях между нами существуют еще и преданность душ, и понимание… Помнишь, ты говорила о шестом чувстве, которое объединяет нас? Так вот, истинное понимание — не выдумка, оно существует. Тогда понимаешь мысли другого человека и при этом вовсе не нужно произносить никаких слов.

Руки Дэвида образовали вокруг Евы магический круг, она словно пребывала в другом измерении, и тело ее содрогалось от неги, глаза были закрыты. В то же время она думала: «Кто в состоянии поведать мне, отчего я, несчастная дуреха, так влюблена в этого мужчину, держащего меня на руках? И отчего он, единственный из всех, усилием воли в состоянии превратить меня в жалкую, ничтожную тварь, в свою рабыню?»

Ева провела рукой по его темным волосам, а затем по подбородку.»Как бы там ни было, но именно он стал моим мужчиной, и он тоже нуждается во мне…»

— Знаешь что, Ева, — вдруг сказал он ей совершенно серьезно и, пожалуй, спокойно, — какой бы я ерунды ни говорил и ни делал, обещай мне, что ты меня не бросишь. Пусть твое шестое чувство сообщит тебе о том, насколько сильно я к тебе привязался. Нам нельзя расставаться, и когда-нибудь настанет такой день, когда наши жизни объединятся…

Еще никогда он не говорил с Евой столь откровенно о браке и о возможности соединения бывших любовников в единую семью. Ева почувствовала себя на вершине радости от счастья и надежды, внезапно проснувшейся в ней. Ее женский инстинкт не подвел — Дэвид и на самом деле любит свою Еву. И он женится на ней — когда-нибудь это обязательно произойдет! Из Дэвида получится прекрасный муж, всем известно его серьезное отношение к браку. Если они, , наконец, обвенчаются — тем лучше для нее. Еве оставалось только радоваться, что другая женщина не успела перехватить ее обожаемого Дэвида.

Дэвид слышал биение сердца Евы рядом с биением своего собственного, прижимая ее к себе. Он не лгал, когда говорил, что нуждается в Еве и хочет ее. Между ними и в самом деле проходила своего рода вольтова дуга, объединяющая два существа в одно неразделимое целое. Даже Глория была не в силах предоставить столь огромную физическую радость Дэвиду, на которую он мог всегда рассчитывать с Евой. К тому же она не только приносила ему радость в постели — она любила его и готова была пожертвовать собой ради него. Особенное возбуждение вызывал у Дэвида тот факт, что женщина, лежащая в его руках, желанна миллионам телезрителей по всей стране, но принадлежит только ему.

— Закрой дверь, милая, запри ее покрепче.

Голос Дэвида перешел в шепот в тот момент, когда он, слегка отстранившись от Евы, начал расстегивать брючный ремень. Ева сразу поняла намерение своего любовника и в ту же секунду ощутила, что ни мгновения не сможет существовать без близости Дэвида, не чувствуя на себе тепло его рук. Желание нарастало в ней с силой урагана. Не отрывая взгляда от любимого, она направилась к двери и закрыла массивные створки на замок. Ключ дрожал в пальцах Евы, когда она поворачивала его бороздкой внутрь в замочной скважине. Дэйв лежал на диване уже раздетый и готовый принять ее. Она знала только одно, направляясь к Дэвиду, — нет на свете ни одного мужчины, который был бы более желанен и любим ею.

Встав на колени перед Дэвидом, Ева принялась ласкать его, вспомнив именно ту ласку, которая нравилась ему больше всех и сводила его с ума. Ева чувствовала, как все его тело целиком отзывается на ее нежные поцелуи и поглаживания и как он откликается на них стоном удовольствия.

Впервые он говорил ей о своем чувстве к ней в семейном гнезде Цим-меров, и впервые, когда они оказались вместе, интимная близость за-ставляла их испытывать чувство вины. Но сегодня она старалась не думать о том, что ее ждет впереди — поездка на вечеринку к Брэнту, поиски Фрэнси, — и не хотела, чтобы об этом задумывался и Дэвид.

Они упали на постель, и Дэвид потянул ее вверх, на себя, сильно, но oнежно прижимая тело Евы за бедра к себе.

— Когда же ты скинешь с себя эти проклятые тряпки, — не спросил, а скомандовал Дэвид. — В постели голая плоть сражается лишь равным оружием…

Все случилось так, как происходило и раньше, в ранние дни их знакомства, — они торопились, словно новобрачные, дождавшиеся, наконец, их первой ночи любви, и стонали от наслаждения и искренне верили в момент соития, что подобное блаженство может завершиться только смертью. Как и в первый раз, ее пальцы дрожали, когда Дэвид помогал ей раздеваться. Вещи валялись, разбросанные по полу, и даже безумно дорогое платье Евы от Рента, купленное для того, чтобы потрясти Дэвида, не избежало подобной участи. Их близость продолжалась вечно и в то же время, казалось, завершилась через мгновение. В их телах сосредоточилась вся мудрость мира — его человеческая конечность и вечная космическая долгота. Вселенная будто сконцентрировалась вокруг двух бренных оболочек из костей и мяса, и совокупление поднималось в сверкающие астральные выси и уподоблялось столкновению двух миров, когда в результате гигантского взрыва создается новый мир, юный и очищенный от скверны.

Оргазм сотрясал плотскую оболочку Евы несколько раз, и она отвечала Дэвиду влажными пожатиями, возбуждавшими его до безумства.

— О, Ева, моя милая и дорогая, самая лучшая на свете, — вскричал Дэвид хриплым стоном, выплеснув сладострастие в щедрое лоно своей подруги. А потом он снова и снова покрывал ее всю поцелуями, желая хоть в какой-то мере заплатить этому женскому божеству за доставленное ему счастье.

Даже когда завершилось опьянение страстью, они не разлучились, а остались лежать вместе таким образом, что их тела переплелись между собой, и Ева подумала, что сегодняшняя их близость в доме Дэвида, в принадлежавшей ему комнате и на кровати, которую купил он и на которой закрепил обладание ею, своего рода залог, гарантия того, что у нее состоится в жизни все — и любовь, и семья, и собственный дом.

Глава 18

Брэнт Ньюком — собственной персоной. Золотые волосы, сильные плечи, пронзительные голубые глаза, похожие на льдинки. Настоящий Эрос работы Микеланджело — жестокий, растленный, красивый.

Одного лишь взгляда, брошенного им в сторону Евы, хватило, чтобы у последней возникло чувство, будто ее раздевают. И не просто раздевают, а самым неприличным образом, просто дерзко задирают юбку и заглядывают между ног. И Ева, и особенно Брэнт знали о силе и проникающей способности его взгляда.

— Приветствую тебя, Ева Мейсон. Мне весьма приятно встретиться с тобой здесь сегодня вечером. Фрэнси поведала мне о тебе целую кучу всяких историй. В сущности, она даже слишком часто говорит о тебе. Ведь правда, Фрэнси, детка?

— Если тебя прислал Дэвид — можешь убираться. Я больше никогда не вернусь домой, никогда! А в этом месте Дэвиду до меня не добраться. Брэнт, заставь ее убраться отсюда, прошу тебя!

Голос Фрэнси звучал на высокой ноте, чуть ли не истерично. Ева обратила внимание на неестественный, блеск ее глаз и задумалась, каким наркотиком ее накачал Ньюком.

— Фрэнси, ты плохо себя ведешь. В каком тоне ты позволяешь себе разговаривать с моими гостями? Ты, наверное, хочешь, чтобы тебя наказали, ведь так? Мелвин, ну-ка отведи малютку в спаленку и слегка отшлепай ее. Ремнем или голой рукой, как тебе больше нравится. Ей очень по нраву, когда ее шлепают, разве не так, малютка?

Длинный костлявый мужчина, выслушав тираду Брэнта, недолго думая, сграбастал под мышку и потащил за собой притворно сопротивлявшуюся и вопящую Фрэнси, хотя каждому было ясно, что она с удовольствием воспринимает возможность предстоящей экзекуции.

Ньюком с улыбкой наблюдал за происходящей сценой, Еве же захотелось кинуться вслед за девушкой, но Брэнт своим роскошным торсом загородил ей дорогу, небрежно поглаживая пальцами длинный стакан для коктейля.

Тони Гонзалес, единственная надежда Евы, уже давно испарился, прихватив с собой для компании некоего Ричарда, по сплетням — его нынешнего любовника. Ева же осталась один на один с Брэнтом, натянуто улыбаясь, но при этом перепуганная до смерти. Она уже поняла, что в доме Ньюкома не только с Фрэнси, но и с ней способны сделать все, что придет на ум изобретательному хозяийу.

По отношению к Еве Брэнт Ньюком казался нарочито вежливым. Превращение дьявола в гостеприимного хозяина не обмануло его трепетную гостью. За вежливостью и обходительностью Ньюкома скрывалась какая-то игра, смысл которой был пока для Евы неясен. Но ей ничего не оставалось, как принять правила навязываемого ей действа, и она оперлась на предложенную ей руку хозяина. Так, рука об руку, они обходили многочисленные группки гостей, и Брэнт представлял свою даму присутствующим, если они, разумеется, стоили его внимания. Гости, попивая коктейли, заполнили собой гигантскую гостиную роскошного палаццо. В углу расположилась кучка людей, со знанием дела разговаривающих о театре и работе на телевидении. Среди них, как обычно, выделялся Джерри Хормон с двумя девицами по бокам. Девочки явно попали в Сан-Франциско впервые, вели себя несколько нервозно в компании великосветских гостей Брэнта и считались фотомоделями, но фотографировались преимущественно в обнаженном виде. Впрочем, все знали профессиональные наклонности Джерри. Его недаром называли «торговцем телами» — он обычно знакомил будущих фотомоделей с издателями порнографических и полупорнографических журналов. Джерри белозубо улыбнулся Еве и покачал головой с многозначительным видом.

— Вот уж не ожидал никак увидеть тебя в нашем балагане, Ева! Сюрприз так сюрприз!

— Как раз ты, Джерри, и проследишь за тем, чтобы девочка не скучала и имела капельку выпивки в бокале. Ну и познакомь ее со всеми, естественно. Развлекайся пока, Ева, а я скоро вернусь.

Брэнт отплыл, лавируя среди гостей привычно, как и подобало известному яхтсмену. В ту же секунду Ева ощутила буквально физическое облегчение. Она на мгновение осталась в одиночестве и вспомнила Дэвида — ну почему его нет с ней рядом, когда он так нужен?

В это время Джерри Хормон пытался втолковать одной из своих девиц, что ему поручено опекать еще и Еву и поэтому его внимание поневоле должно переключиться отчасти и на нее.

«Пожалуйста, Дэвид, приди ко мне и забери меня отсюда», — тихонько про себя молила Ева, даже не пытаясь расслышать вопрос, с которым обратился к ней кто-то из гостей. Потом она взяла себя в руки и даже пыталась поддерживать беседу, потягивая виски, к счастью оказавшееся поблизости у одного из официантов. Попытка вести светский разговор хотя бы внешне привязывала Еву к обществу. Она, равно как и все собравшиеся в доме, умела разговаривать ни о чем, изображая на лице заинтересованность, но каждую секунду думала еще и о Фрэнси — как бы подобраться к ней поближе, минуя сатрапов Брэнта Ньюкома, и поговорить с ней по-настоящему. Вообще-то Ева с самого начала знала, что затея Дэвида бесполезна — уж с кем, с кем, а с ней Фрэнси захочет разговаривать в последнюю очередь. Но с другой стороны — она обещала Дэвиду попытаться встретиться с Фрэнси, когда та будет одна, и ей ничего не оставалось делать, как попытаться выполнить данное обещание.