Во время ужина Пепе часто бросал на хозяина встревоженные взгляды. Он то и дело входил и выходил из столовой, подливая в бокалы вина, смахивая со стола хлебные крошки и убирая ненужную посуду.

Задержавшись возле Моргана, чтобы снова наполнить его бокал, слуга негромко спросил:

— Вам не понравился цыпленок, мой полковник?

— Он очень хорош, — ответил Морган.

— Но вы почти ничего не ели. Я бы приготовил для вас ветчину или что-нибудь еще в этом роде, только в этом доме нет никакой другой еды. Абсолютно никакой.

— О чем ты говоришь?

Пепе едва заметно пожал плечами.

— Я нашел здесь только немного муки и шоколада и еще горшок с лесным медом. Больше у них на кухне нет ни единого кусочка. Половину того, что сегодня приготовили, отнесли в тюрьму. Женщина, которая распоряжается на кухне, говорит, что у них нет денег.

— Это правда? — Морган взглянул на Фелиситэ, нахмурив брови.

— Что именно? — Щеки девушки зарделись от охватившего ее гнева, вызванного этим унизительным вопросом.

— Мне трудно в это поверить, особенно после тех невероятных предложений, которые я услышал от тебя не так давно.

— Тогда речь шла о комиссионных и льготах, а не о наличных деньгах. Кроме того, меня предупредили, что я не имею права ничего продавать из имущества отца, описанного на предмет конфискации, а лавку, где он торговал тканями, естественно, пришлось закрыть после его, ареста. Чтобы получить вознаграждение, которое я обещала, вам бы пришлось ждать, когда его оправдают и отпустят. Я не имею права продавать даже собственную одежду, потому что она, по справедливому убеждению властей, тоже принадлежит моему отцу. Морган нахмурился еще больше.

— Но твой отец наверняка откладывал что-нибудь на черный день, и на эти деньги можно покупать еду. Тебя никто бы не упрекнул, если бы ты воспользовалась ими с этой целью.

— У него было немного денег, но они пропали. — Фелиситэ опустила глаза, глядя на кусок цыпленка, остывавший на тарелке.

— Пропали?

— Их взял Валькур. Морган откинулся на стуле.

— Почему ты не сказала мне?

— Зачем? — осторожно поинтересовалась она.

— Я бы дал тебе денег.

— От вас мне ничего не надо. — Фелиситэ вскинула голову.

— Возможно. Но только тебе и твоим слугам нужно есть. Да и я сам, несмотря на свое равнодушное отношение к пище, вряд ли останусь безразличным, если на столе не окажется абсолютно ничего.

Ответом на его слова было молчание. Увидев, что Фелиситэ не собирается продолжать разговор, Морган стремительно обернулся к Пепе, заставив того подпрыгнуть от неожиданности.

— У тебя есть деньги, так?

— Да, мой полковник.

— Почему тогда ты сам не отправился на рынок, раз увидел, что здесь ничего нет?

— Я бы с удовольствием, мой полковник, — сокрушенно проговорил слуга, — только я понял это слишком поздно. К тому времени торговцы на рынке уже закрыли лавки и разошлись по домам.

В столовой воцарилась тишина. Морган перестал сверлить слугу взглядом и посмотрел на Фелиситэ. Дотронувшись до подбородка, заросшего за день щетиной, он резким движением поднялся, опираясь о подлокотники стула. Постояв неподвижно несколько минут, Морган наконец проговорил:

— Пепе, сейчас мне не помешает помыться.

Голос его звучал твердо, а движения, когда он обходил стол, оставались размеренными, однако разворот плеч казался каким-то неестественным, как будто ему приходилось прилагать больше усилий, чем обычно, для того, чтобы держаться прямо. Фелиситэ невольно встала, глядя, как он неуверенными шагами направился к двери, ведущей в гостиную. Вместе с Пепе она бросилась вслед за Морганом, когда тот свернул к спальне, где провел предыдущую ночь, — спальне Фелиситэ.

— Сюда, мой полковник. — Пепе забежал вперед, чтобы взять Моргана за руку и направить в противоположную сторону гостиной. — Мне велели приготовить вашу квартиру в том конце дома.

Морган медленно обернулся.

— Да? — спросил он. — В самом деле?

— Конечно. Вам отвели две комнаты. В одной вы будете спать, а в другой — работать, если пожелаете.

Фелиситэ даже не могла представить, как поступил бы Морган, если бы силы не покинули его. Но сейчас он только посмотрел на нее с затаенной угрозой в глубине блестящих от жара глаз.

— Очень рад, — только и произнес он. — Мне просто не терпится взглянуть на свои… апартаменты.

Глава 8

Уже наступила ночь, когда в комнатах, отведенных полковнику, наконец улеглась суматоха. Из-за него почти всем обитателям дома нашлось занятие в этот поздний час. Горничная Мари подносила к дверям горячую воду, чтобы держать ее наготове, а потом ей пришлось достать несколько стеганых одеял, чтобы устроить постель для Пепе. Ашанти искала чистые тряпки, чтобы сделать перевязку, а кухарка кипятила на медленном огне сбор из листьев и трав для припарки, которую, по убеждению Ашанти, требовалось приложить к воспаленной ране. Лишь Фелиситэ осталась не у дел.

Не предложив своей помощи, она, однако, не мешала другим. Сейчас Моргану и так помогали достаточно людей или, по крайней мере, пытались это делать. Впрочем, никто в доме и не рассчитывал, что она станет о нем беспокоиться, и в первую очередь он сам. По словам Ашанти, жизни его ничего не угрожало; с ее помощью такой сильный человек, как мсье полковник, оправится от небольшого заражения крови уже через денек-другой.

Спустя некоторое время Фелиситэ велела горничной забрать медный таз, который взял Пепе. Она не спеша вымылась приятно пахнущей водой, надела ночную рубашку, расчесала волосы, прежде чем заплести их в косу, задула свечу и улеглась в постель.

Однако сон не приходил. Из-за сумбурных событий прошедшего дня в сочетании с потрясением, которое ей пришлось испытать предыдущей ночью, нервы девушки были напряжены, словно струны. Остатки гнева и испуга по-прежнему жгли ей сердце, неистово бурлили в мозгу, заставляя вспоминать все резкие слова, которые ей следовало бы сказать. Широко открытыми глазами она смотрела вверх, едва различая в темноте москитную сетку, окружавшую кровать со всех сторон. Фелиситэ размышляла над тем, как еще она могла бы поступить, но то безнадежное положение, в котором она теперь очутилась, заставляло ее страдать от угрызений совести, а ее собственная гордость казалась задетой.

Прошло несколько часов, прежде чем она наконец закрыла глаза и забылась тревожным сном, то и дело пробуждаясь. Едва рассвело, Фелиситэ встрепенулась, прислушиваясь к крику петуха. Прежде чем он перестал кукарекать, до слуха девушки донесся тяжелый топот кованых сапог утреннего патруля; где-то неподалеку промаршировал взвод испанских солдат, этих марионеток, получивших приказ охранять покой в городе.

Они хорошо знали свое дело. Рассвет казался столь безмолвным после того, как солдаты ушли, что Фелиситэ могла слышать стук собственного сердца. Потом из смежной с гостиной комнаты донесся скрип кроватных веревок, поддерживающих набитый кукурузной соломой матрас, на котором метался и ворочался Морган. Может, он страдает от боли? Или жар стал еще сильней?

Фелиситэ не собиралась из-за этого переживать, хотя она не могла спокойно думать о том, что другой человек испытывает сейчас муки. Более того, если этот наемник испанцев умрет в доме Лафарга, это никак не улучшит положение ее отца.

Пепе спал в комнате, где раньше располагался кабинет. Он наверняка должен проснуться и посмотреть, что с хозяином. В конце концов, в этом заключались его обязанности, которые он исполнял с явным удовольствием. Как вообще можно спать, когда из соседней комнаты доносится непрерывный скрип, стоны и тяжелые прерывистые вздохи? Впрочем, некоторые мужчины спят очень крепко, особенно если устают, а слуга Моргана вполне мог здорово утомиться за прошедший день.

Несколько долгих минут до Фелиситэ не доносилось ни звука. А вдруг Морган перестал дышать? Или он наконец уснул и его дыхание сделалось ровным и спокойным? Последнее казалось более вероятным. Возможно также, что теплая припарка Ашанти сделала свое дело, и жар пошел на убыль. Морган наверняка сможет позаботиться о себе сам: сбросить покрывало или дотянуться до графина с водой. Он же не совсем беспомощен, по крайней мере, он не казался таким, когда она видела его в последний раз.

Плотно сжав губы, Фелиситэ поднялась с постели, подошла к шкафу и достала халат. Накинув его, она торопливо просунула руки в рукава. Она только подойдет к двери, сказала себе Фелиситэ, перекинув длинную косу через плечо, в этом не будет ничего страшного.

Несмотря на духоту, окна и балконные двери в гостиной оставались закрытыми, чтобы в дом не проникали ночные миазмы. Однако в комнате Моргана ставни были чуть приоткрыты, так же как и входная дверь. Слабый утренний свет падал на его массивную фигуру, неподвижно лежавшую на кровати. Нижнюю часть тела закрывала простыня, наискось пересекавшая живот, а верхняя часть туловища оставалась открытой. Правую руку Морган вытянул вдоль тела так, что она казалась застывшей, левую закинул за голову. Бинты на правой половине груди выделялись светлым расплывчатым пятном на темном фоне кожи. Оттуда, где стояла Фелиситэ, она не могла разглядеть опухоль, однако ей показалось, что она уменьшилась или совсем спала. Быстро бежали секунды, но Морган оставался неподвижен. Судя по всему, он уснул, хотя мог просто потерять сознание. Москитная сетка, спускавшаяся с вбитого в потолок крюка, была откинута с одного края, наверное, чтобы открыть доступ свежему воздуху из окна слева. Фелиситэ удивилась, почему насекомые не набросились на него.

Она на цыпочках подкралась к кровати, затаив дыхание от страха, как бы не наступить на скрипучую половицу или не шаркнуть нечаянно ногой и пристально посмотрела на Моргана. Никогда еще она не видела его лицо таким красным. Сейчас, во сне, он показался ей на редкость привлекательным — высокий лоб, правильный классический нос, точеные губы, твердый выдающийся подбородок. Такое лицо несомненно могло нравиться многим женщинам, но только не ей. Глядя на этого спящего мужчину Фелиситэ сразу вспомнила о его высокомерии и грубости по отношению к ней.

Она уже собралась уйти, оставив Моргана на съедение москитам, чего он вполне заслуживал, но потом, безнадежно вздохнув, приблизилась к краю сетки.

Внезапно лежащий на кровати мужчина стремительным хищным движением поймал ее за запястье. Обхватив другой рукой девушку за талию, Морган рывком привлек ее к себе и потащил на кровать. Она приглушенно вскрикнула, упав на постель ничком.

— Что вы делаете? — спросила Фелиситэ, однако не уловила в собственном голосе ни строгости, ни возмущения, как ей хотелось бы.

— Кладу тебя к себе в постель, поскольку ты не позволяешь мне лечь к тебе.

— Я думала, вы больны! — Фелиситэ попыталась подняться, но Морган ухватил ее еще крепче.

— Я тоже так думаю, — ответил он, скользя вверх по телу девушки здоровой левой рукой. — Хотя в этом заражении крови виноват не тот, кто пырнул меня шпагой, а кто потом зашивал мне рану.

— Я тут ни при чем! Я же делала это на ваших глазах! — протестующе воскликнула Фелиситэ.

— Да, я следил за тобой, видел, что ты скорее радовалась, чем переживала. Только ты навредила мне раньше, гораздо раньше. — Он прижался ртом к губам девушки, как будто пробуя их на вкус и изучая, потом заставил ее раздвинуть губы, чтобы проникнуть нетерпеливым языком еще глубже. Жадными руками Морган скользил по ее телу все выше, пока не сорвал с нее мешавший ему халат.

Прикосновения рук Моргана обжигали кожу Фелиситэ сквозь тонкую льняную ткань ночной рубашки. Жар у него, похоже, спал, однако еще не до конца. Упершись рукой ему в плечо, девушка попробовала его оттолкнуть.

— Вы сделаете себе больно. Он сжал ее еще крепче.

— Не сделаю, если ты перестанешь сопротивляться. Или мне придется сделать больно тебе.

Что еще ей оставалось? В том положении, в котором она оказалась по собственной вине, она не могла надеяться на спасение или на чью-нибудь помощь. И Фелиситэ сдалась на милость победителя, стараясь заставить себя принять все, что бы ни случилось дальше.

Морган повернул ее к себе и прижал к груди с такой силой, что разделявшая их тела ткань ночной рубашки, казалось, вот-вот загорится от нестерпимого жара, охватившего их обоих. Он вытащил заколку из косы и распустил волосы Фелиситэ так, что они накрыли ее словно колышущийся плащ. Затем стянул с нее через голову ночную рубашку и, убрав с лица локоны, горячими губами поцеловал закрытые глаза девушки. Покрыв огненными поцелуями изгиб ее подбородка и шеи, он жадно впился пылающим ртом в дрожащую вершину груди, скрытую благоухающим водопадом переливающихся волос. Несколько раз прикоснувшись к ее талии, рука Моргана заскользила вниз по животу, сделавшемуся твердым от напряженного предчувствия. Наконец она ощутила его нежные и в то же время настойчивые прикосновения между сжатыми бедрами.