Кэтлин нахмурилась. Более дурацкого плана не придумаешь. Но действительно ли Ханна столкнула ее с платформы? У тети был виноватый вид, она за что-то попросила прощения… «Extrema remedia, дорогая» — вот что услышала от нее Кэтлин перед падением. Ханна пробормотала еще какие-то слова, которых племянница не расслышала. Но зато она ясно помнила, что упала в трех-четырех футах от платформы и ей совсем не было больно. Значит, падение не причинило ей никакого вреда?

Черт возьми, Ханна к ней не прикасалась! Неужели сработало тетино колдовство? За все пятьдесят с лишним лет жизни Ханне ни разу не удалось добиться хоть сколько-нибудь значительного результата в этой области. Может быть, ей наконец повезло? Тогда понятно, почему Кэтлин упала, лишилась чувств и потеряла память. Нет, это объяснение никак не укладывалось в ее сознании. Она еще могла допустить существование родового проклятия, но колдовские чары, заклинания и, главное, мысль о том, что Ханна освоила колдовство, — это уже слишком. Пожалуй, гораздо спокойнее думать, что тетя ее все-таки столкнула. Ханна славилась решительностью, а «тяжелая болезнь требует сильного лекарства».

Тетя с самого начала настроилась на то, что Кэтлин будет симулировать амнезию. К тому же настоящая потеря памяти длилась ровно семь суток, час в час — слишком многое свидетельствовало о том, что происшествие с Кэтлин не было случайностью. Но согласиться с этим — значит признать колдовство Ханны реальностью. Кэтлин не была уверена, что готова к этому. Но все же, как ни странно, колдовство было единственным разумным объяснением того, что с ней случилось.

Так это или нет, не важно, нужный результат достигнут. Теперь она понимает, с какой целью появилась у Норкрофтов, и самое главное — она знает, что свободна! Она может любить и быть любимой.

Кэтлин села на кровать. Любит ли она Оливера? Да, любит, как ни трудно в этом признаться. И семейное проклятие здесь ни при чем, как ни при чем и любая другая магия, за исключением магии любви… Кэтлин полюбила его за доброту, благородство, душевную щедрость, ответственность и чувство юмора. И еще за то, что он целовал ее, как никто другой. Конечно, она никогда не забудет Кеннета, но ее краткое замужество закончилось так давно… А любовь к Оливеру обещает счастье сегодня, завтра, до конца жизни! И семейное проклятие не имеет к этому никакого отношения, потому что Оливер — ее мужчина, отныне и навсегда.

Оставалось только надеяться, что он чувствует к ней то же, что и она к нему.

Надо поскорее его обрадовать! Кэтлин вскочила с кровати и поспешила к дверям, но вдруг остановилась — что она ему скажет? Сообщит правду о бредовом плане тети Ханны? Или изложит свою версию о колдовских чарах, вызвавших потерю памяти? Такой рациональный человек, как Оливер, вряд ли примет подобное объяснение. Да и кто бы на его месте принял? Как бы он не усомнился в реальности амнезии… Кэтлин поежилась и вспомнила, как леди Норкрофт упомянула предание о семейном проклятии и Оливер назвал это чушью. Когда-то и сама Кэтлин так думала.

Нет, все-таки надо сказать ему правду, иначе она рискует его потерять. При мысли об этом у нее чуть не остановилось сердце. Она в отчаянии стиснула руки. Какие подобрать слова, чтобы Оливер понял?

Она подошла к большому зеркалу в углу комнаты. Приятно смотреть на себя и знать, что ты — это ты. Увы, сейчас это не имело никакого значения, ведь под угрозой ее любовь, ее будущее… У нее неприятно засосало под ложечкой, но Кэтлин стиснула руки и произнесла, обращаясь к своему отражению:

— Оливер, у меня есть для вас хорошая новость…

Отличное начало — кто же не любит хорошие новости?

— Я вспомнила, кто я такая. Вы должны на мне жениться, чтобы освободить наши семьи от родового проклятия, так как снять его может только наша свадьба.

Она послала отражению свою ослепительную улыбку и продолжила:

— К счастью, я полюбила вас… Нет, глупо! Лучше так: наша любовь — большое счастье, ведь мы были предназначены друг другу еще пятьсот лет назад… Господи, какая нелепость! — забраковала она и эту попытку. Пожалуй, придется серьезно поработать над своей речью, и пока она не будет готова, Оливеру лучше ничего не говорить.

Или нет, надо раскрывать ему правду постепенно — например, для начала «вспомнить» о своем вдовстве. Он будет очень рад узнать, что она свободна. А может быть, лучше одолжить экипаж и просто уехать из Норкрофт-Мэнора? Тетя Ханна, наверное, сейчас гадает, как расхлебывать ту кашу, которую она заварила.

Но какое бы решение Кэтлин ни приняла, это будет потом, а сейчас лучше всего пойти и выпить крепкого чая и немного бренди или доброго шотландского виски.

Она бросила прощальный взгляд на свое отражение и покачала головой. Было бы хорошо свернуть Ханне шею, хоть это и не решит проблемы. Глупая колдунья оставила ее среди чужих людей, отняла память, и теперь из-за нее Кэтлин рискует потерять самое дорогое в жизни — свою любовь. И скажите на милость, зачем Ханне понадобилось забирать ее платья?

Глава 13

— Доброе утро, Оливер.

Граф обернулся — в библиотеку вошла Кейт и закрыла за собой дверь.

— Какой приятный сюрприз, — усмехнулся он, поднимаясь из-за стола. — Я уже стал думать, что мы больше никогда не увидимся наедине.

— Вчера рассчитывала поговорить с вами с глазу на глаз днем или вечером, но ваши кузины не оставляют меня ни на минуту, — пожаловалась Кейт. — Похоже, они не только подозревают меня в обмане, но и считают своим долгом препятствовать нашим встречам. Видимо, девушки думают, что тем самым они оказывают вам добрую услугу.

— По ночам они, вероятно, по очереди дежурят у дверей вашей спальни, — весело отозвался граф.

— Или вашей, — насмешливо ответила Кейт, и Оливер снова отметил про себя, что в ней что-то изменилось. Он почувствовал перемену накануне, во время вечернего чаепития, а потом и за обедом: Кейт была как-то необычно молчалива, задумчива, да и держаться стала прямее, будто решилась на что-то и собиралась идти до конца. И еще: она больше не смотрела на мир растерянно, как потерявшийся ребенок. У Оливера екнуло сердце — Кейт принадлежала к числу женщин, которые не могут спокойно жить, если чего-то не понимают.

— Что-то не так, Кейт? — деликатно спросил он.

— Почему вы спрашиваете?

— Вы изменились.

— В чем? — Она подошла к стеллажу и начала разглядывать корешки книг, но Оливер почувствовал, что думает она совсем о другом.

— Не знаю. — Он приблизился к ней и прислонился спиной к стеллажу, скрестив на груди руки.

— Зачем вы меня разглядываете? — спросила Кейт, не поворачивая головы.

— Пытаюсь ответить на ваш вопрос. Кажется, внешне вы не изменились, по крайней мере нос все так же великоват.

— Вас это волнует?

— Да, как и многое другое, связанное с вами, о чем я постоянно думаю.

— Ах да, помню — вы закрываете глаза, и тотчас перед вашим мысленным взором возникает мое лицо.

— Неужели я вам это говорил? — ухмыльнулся Оливер. — Впрочем, мои слова — чистая правда. К примеру, ваши глаза…

— Они вас тоже волнуют?

— Еще бы! Что до всего остального… — Его взгляд скользнул по Кейт, и Оливер чуть не задохнулся от желания. Никогда еще ни к одной женщине его не влекло так страстно, как к этой незнакомке. — У вас волнующая фигура, всё это может свести меня с ума.

— Да вы флиртуете со мной самым возмутительным и неприличным образом! — изумилась она.

— Конечно, — дерзко улыбнулся граф.

— И как далеко вы намерены зайти?

— О, еще ни одна из женщин, с которыми я флиртовал, не спрашивала меня о моих намерениях.

— Так каковы же они, ваши намерения?

— Скорее желания. Я мечтаю заключить вас в объятия и покрывать поцелуями до тех пор, пока наши тела не будут готовы к сладостной неге наслаждения. Потом мы переместились бы на диван перед камином, и я любил бы вас с такой безумной страстью, что неземное блаженство нашей близости заставило бы нас забыть обо всем на свете.

— Прямо здесь, в библиотеке? — ахнула она, изображая смущение.

— Да, здесь, в обществе Водсворта и Браунинга, — кивнул граф.

Кейт расхохоталась.

— Признаюсь, это не совсем тот ответ, которого ждет в таких случаях мужчина. Вы ранили меня в самое сердце, — понурил голову Оливер, прижав руку к груди.

— Не выдумывайте, пожалуйста, ничего вы не ранены. К тому же я спрашивала вас про намерения, а не про желания.

— Ну хорошо. Тогда слушайте… я намеревался заключить вас в объятия…

— Вы это уже говорили, — заметила Кейт, подавляя смех.

— Поскольку с минуты на минуту под каким-нибудь благовидным, но нелепым предлогом сюда ворвутся мои кузины, мне придется отложить объяснения, — продолжал граф, глядя ей в глаза. — Скажу только, что сейчас у меня одно намерение — заставить вас улыбнуться.

— О, в этом вы преуспели, — ответила Кейт, и на ее губах действительно заиграла улыбка. — Теперь, если я загрущу, то вспомню вашу страстную речь в библиотеке и улыбнусь.

— А вы грустите?

— Нет. — Она погладила тонкими изящными пальцами корешки книг. — Просто размышляю о некоторых вещах.

— Мой опыт подсказывает, что умная женщина не должна думать слишком много. Ну-ка признавайтесь, что занимает ваши мысли?

— Я думаю, что будет, когда ко мне вернется память, — пояснила она, продолжая гладить корешки, и граф позавидовал томам, к которым прикасалась ее рука.

— Это во многом зависит от того, что именно вы вспомните.

— Я имела в виду, что будет с нами — с вами и со мной?

— Это тоже зависит от того, что вы вспомните, — проговорил Оливер. — Я очень надеюсь, что вы свободны. Если так… — Он набрал в грудь воздуха и произнес на одном дыхании: — Мы могли бы подумать о совместной жизни.

— Очень мило с вашей стороны, — улыбнулась Кейт, но ее зеленые глаза остались серьезными. Очевидно, она хотела услышать другой ответ. — Несмотря ни на что?

— Не понимаю, — озадаченно протянул граф.

— Многое может помешать мужчине и женщине быть вместе.

— Не вижу никаких препятствий, кроме вашего замужества.

— А если я бедна?

— У меня достаточно денег для нас обоих.

— А если мои родственники пользуются дурной славой?

— Мы не будем приглашать их на званые ужины.

— А если они окажутся людьми со странностями?

— Ну, тогда они отлично впишутся в нашу компанию.

— Тогда представьте себе, что наши семьи враждуют между собой.

— У моей семьи нет врагов, мы очень миролюбивые и мало кого раздражаем — по крайней мере не все сразу. Но если вы правы, тогда мы с вами уподобимся Ромео и Джульетте.

— Они плохо кончили.

— Нам повезет больше.

— А если я вовсе не такая, как вы обо мне думаете?

— Не говорите так, Кейт, — покачал головой граф. — Этого не может быть. И мои чувства к вам не изменятся от того, что у вас будет другое имя.

Она несколько мгновений молчала, глядя ему в глаза, потом сказала:

— Я должна вам кое-что сообщить. Я вспомнила…

У Оливера сердце ушло в пятки — неужели она все-таки замужем?

— …свой дом и лицо близкого человека, — продолжала она.

— Вашего мужа?

— Нет, бабушки.

— Слава Богу! — Он испытал огромное облегчение. — Может быть, вы вспомнили какие-нибудь имена или еще что-нибудь в этом роде?

— Пока нет, только какие-то разрозненные обрывки, но надеюсь, в ближайшее время все окончательно прояснится.

— Прекрасно! Если повезет, скоро этот кошмар будет позади. — Оливер придвинулся к Кейт и взял ее руки в свои. За дверью послышались голоса — видимо, там уже готовились к военным действиям кузины. Подавив страстное желание обнять Кейт, граф торопливо коснулся ее губ. — Тогда и продолжим.

Она подняла на него свои русалочьи глаза — в них был страх. Неужели она боится воспоминаний?

— Не нужно, чтобы ваши кузины нас видели, — пробормотала Кейт. — К тому же меня ждет еще одна примерка. Я лучше пойду…

— Мне самому следовало подумать, что я не должен подавать им дурной пример, — усмехнулся Оливер. — Застань я Джен в объятиях Беркли, непременно устроил бы ему нагоняй и потребовал дать слово, что у него честные намерения.

— Какой вы заботливый кузен!

— Да, заботливый, и, признаться, бремя, которое я на себя взвалил, уже начало меня пугать. Если бы кузины увидели нас сейчас, меня обвинили бы в лицемерии, и мне пришлось бы объяснять им, почему девушкам, начинающим выезжать в свет, нельзя делать то, что позволяется людям нашего возраста, более искушенным.

— Более искушенным? — удивленно подняла брови Кейт. — В чем?