— Так что произошло у Спиннерс-Фоллс?

Салли ровным слоем разложила кочергой горячие угли и повесила котелок на большой крюк, висевший в камине. Камин был огромный, таких она никогда в жизни не видывала. В него мог войти взрослый человек и даже выпрямиться. Для чего был нужен такой большой камин, она не представляла. Он требовал гораздо больше труда, чем уютный камин нормального размера.

Вскоре над котелком начал подниматься пар, и она бросила в него разрубленного кролика, которого мистер Пинч нашел в кладовке. Камеристка леди была по положению выше других слуг, и в ее обязанности не входило приготовление пищи, но не было больше никого, кто мог бы приготовить для них ужин. Она не сомневалась, что мистер Пинч знал, как готовить тушеного кролика, и сделал бы это лучше, чем она, но он был занят поисками комнат для хозяйки и хозяина.

Салли бросила в котелок порезанную морковь. Она немного завяла, но есть ее было можно. Еще она добавила несколько маленьких круглых луковиц и все размешала. Получилась какая-то мешанина, но, может быть, будет аппетитнее, если ее немного потушить. Она вздохнула и опустилась на ближайший стул, натягивая на плечи шаль. Она мало, что знала о приготовлении пищи. Когда она была посудомойкой, то большей частью мыла посуду и следила за чистотой. Мистер Пинч дал ей кролика, морковь и лук и велел сварить их, что она и сделала. Этот противный рыжеволосый человек Уиггинс ничем не помог им. Ну, просто тролль из волшебной сказки, очень похож. К тому же он мгновенно исчез, стоило мистеру Пинчу повернуться к нему спиной, и теперь слуги лорда Вейла разбрелись по незнакомому дому.

Салли встала и заглянула в котелок, от которого поднимался пар. Может быть, следует добавить что-то еще. Соль! Вот что! Мистер Пинч счел бы ее дурочкой, если бы ей не хватило ума посолить тушеное мясо. Она подошла к огромному буфету, стоявшему в углу, и начала обыскивать его. Он был почти пуст, но ей все же удалось отыскать соль и немного муки.

Когда спустя минут десять она пыталась замесить в миске тесто из муки, соли, масла и воды, в кухне появился мистер Пинч. Он поставил фонарь и подошел к ней, посмотрел, как она месит тесто, и остался, молча стоять рядом с ней, глядя в миску.

Салли рассердилась.

— Это клецки для тушеного мяса. Я стараюсь делать так, как делала миссис Кук, но я не знаю, что у меня получится, только на вкус это похоже на клей. Знаете, я не повар. Я камеристка, и мне не нужно знать, как готовят еду. Вам придется удовольствоваться тем, что я могу сделать, и если получится что-то ужасное, не хочу и слышать об этом.

— Я не жалуюсь, — сдержанно проговорил мистер Пинч.

— И не надо.

— И я люблю клецки.

Салли подула на локон, упавший ей на глаза, и неожиданно засмущалась.

— Правда? Он кивнул:

— Да, и выглядят они очень аппетитно. Помочь вам поднести миску к огню, чтобы вы положили их в котелок?

Салли расправила плечи и кивнула. Она потерла руки, снимая с них остатки теста, а мистер Пинч взял большую глиняную миску. Они подошли к камину, и он держал миску, пока она осторожно ложку за ложкой опускала тесто в котелок. Она накрыла котелок железной крышкой, чтобы клецки потушились вместе с мясом, и повернулась к мистеру Пинчу. Она понимала, что выглядит не лучшим образом: что лицо покрыто потом от жаркого огня, пряди волос упали и прилипли к лицу, но она посмотрела ему в глаза и сказала:

— Вот. Ну и как?

Мистер Пинч наклонился к ней и ответил:

— Превосходно.

А затем поцеловал ее.

Мелисанда складывала на полу одеяла, следя за мужем, ходившим по комнате. Он был страшно возбужден, казалось, в любую минуту, потеряв самообладание, он выбежит из комнаты и понесется неизвестно куда. Не так ли вел себя и сэр Алистэр, разъезжая в темноте? Не пытается ли и он убежать от своих демонов?

Но Вейл оставался с ней, и она была ему за это благодарна, хотя он и не ответил на ее вопрос о Спиннерс-Фоллс. Он выпил виски и теперь беспокойно ходил по комнате, но не пытался скрыться от нее. Это как-то успокаивало.

— Понимаешь, это произошло после Квебека, — неожиданно начал он. Глядя в окно, Джаспер, возможно, говорил даже не с ней, хотя в комнате, кроме нее, никого не было. — Был сентябрь, и мы получили приказ прибыть в форт Эдуард на зимние квартиры. Мы уже потеряли в сражении более сотни человек и оставили еще человек тридцать тяжелораненых, тех, что не могли идти. Потери были велики, но нам казалось, что самое плохое уже позади. Мы выиграли сражение — Квебек пал, и теперь дело было только во времени — французам все равно придется сдаться окончательно, и тогда войне конец. Но события приняли совсем другой оборот. — Он замолчат, отхлебнул виски и тихо продолжил: — Мы были полны надежд. Война вот-вот закончится, и мы вернемся домой. Это все, чего мы хотели: вернуться домой к нашим семьям. Немного отдохнуть после битвы.

Мелисанда положила простыню на одеяла. От простыни пахло плесенью — видно, ею давно не пользовались, — но другой не было. Занимаясь бельем, Мелисанда живо представляла, как на другом конце света еще молодой Джаспер идет со своими солдатами через осенний лес. Он радуется одержанной победе. Счастлив, что скоро вернется домой.

— Мы шли по узкой тропе, с одной стороны были крутые холмы, а по другую сторону бежала река. Идти можно было только по двое. Рено подъехал ко мне и сказал, что мы слишком растянулись, конец нашей колонны находится примерно в полумиле. Мы решили связаться с полковником Дарби и попросить головные ряды колонны идти медленнее, чтобы хвост подтянулся. В эту минуту нам и нанесли удар. Тут все и началось.

Он говорил бесстрастным тоном, и Мелисанда присела на корточки, слушая его. Он все еще смотрел в окно, и она видела только его широкую прямую спину. Ей хотелось подойти к нему, обнять и прижать к себе, но Мелисанда боялась прервать рассказ. Ведь она понимала: ему необходимо выговориться — как необходимо вскрыть загноившуюся рану, чтобы выпустить гной.

— Во время сражения не думаешь. — Он слегка усмехнулся. — Инстинкт и эмоции берут верх. Ужас при виде Джонни Смита, пронзенного стрелой. Ярость и ненависть к индейцам, с криками обрушившимся на ваших солдат. Убивавшим ваших солдат. Страх, когда под вами убивают лошадь. Паника, охватывающая вас, когда вы понимаете: необходимо мгновенно соскочить с лошади, иначе будете придавлены животным. И чувство беспомощности перед топором.

Джаспер медленно пил вино, а Мелисанда пыталась осознать его слова. Сердце ее сильно билось, будто она чувствовала ту же панику, которую он пережил много лет назад.

— Я полагаю, мы хорошо дрались, — прервал молчание Вейл. — По крайней мере, мне так говорили другие. Я сам не могу оценить эту битву. В тот момент для вас существуют только те люди, которые окружают вас, и только тот маленький кусочек земли, который вы защищаете. Лейтенант Клеммонс пал, и лейтенант Найт тоже, но, пока я не увидел, как Дарби, нашего командующего, стаскивают с коня, мне и в голову не приходило, что мы терпим поражение. Что нас всех убьют.

Должно быть, он хотел рассмеяться, но звук получился сухим и резким, совсем не похожим на его обычный смех.

— Вот тогда я и должен был почувствовать страх, но, как ни странно, его не было. Я стоял среди множества мертвых тел и размахивал шпагой. И я убил нескольких из этих воинственных дикарей. Да, убил, но недостаточно. Недостаточно.

И вновь зазвучал тихий, усталый голос ее мужа, и Meлисанда почувствовала, как на глаза ее набегают слезы.

— В конце концов, пали все мои солдаты. Меня окружили. Я получил удар по голове и упал. Как оказалось, на тело Томми Пейса. — Джаспер отошел от окна и направился к столу, на котором стоял графин с виски. Наполнил свой стакан и отпил. — Не знаю, почему меня не убили. А должны были убить, убили почти всех. Но когда я очнулся, то увидел, что привязан зашею к Мэтью Хорну и Нейту Гроу. Я огляделся и увидел среди пленников Рено. Ты не поверишь, какое я почувствовал облегчение. Рено по крайней мере был жив.

Он замолчал, глядя на нее и ее не видя. Но через некоторое время продолжил:

— Много дней индейцы вели нас через леса. Дни за днями, давая глоток воды и никакой пищи, а среди нас были раненые. Во время сражения Мэтью Хорн был ранен в мягкую часть руки. Когда раненый Джон Купер больше не мог идти, его увели в лес и убили. После этого, когда Мэтью спотыкался, я подставлял ему плечо, побуждая идти вперед. Я не мог позволить себе потерять еще одного солдата. Не мог позволить себе потерять еще одного человека.

Мелисанда ахнула от ужаса:

— Ты был ранен?

— Нет. — На его лице появилась гримаса, которая, очевидно, должна была означать улыбку. — Если не считать шишки на голове, я чувствовал себя прекрасно. Мы дошли до индейского поселения, находившегося на французской территории.

Джаспер снова отхлебнул виски, почти опустошив стакан, и закрыл глаза. Мелисанда знала, что это не конец истории — ведь от чего-то появились эти страшные шрамы на лице сэра Алистэра. Пытаясь успокоиться, она глубоко вздохнула и спросила:

— Что же произошло в лагере в том индейском поселении?

— Они называли это «пройти сквозь строй» — особое приветствие для пленных, попавших в лагерь. Индейцы выстраивались, и мужчины и женщины, в две длинные шеренги. И между этими шеренгами прогоняли пленных одного за другим. Пленные бежали, а индейцы били их тяжелыми дубинками и пинали. Если человек падал, его иногда забивали до смерти. Но ни один из нас не упал.

— Слава Богу, — выдохнула она.

— Мы тоже так думали. Но теперь я уже не так в этом уверен.

Он пожал плечами и снова поднес стакан к губам.

— Джаспер? — окликнула его Мелисанда. Ей хотелось, чтобы он прервал свой рассказ, — она боялась того, что могло последовать за этим. Ведь он столько уже перенес. К тому же было уже позднее время и он устал. — Джаспер?

Но он, казалось, не слышал ее. Он смотрел в свой стакан, словно погруженный в собственные мысли.

— А потом началось настоящее веселье. Они увели куда-то Рено, а Манро и Хорна привязали к столбам. Затем взяли горящие палки и…

Он закрыл глаза и сглотнул, не в силах произнести слова, которые он решился, наконец, сказать.

— Не надо, о, не надо, — шептала Мелисанда. — Ты не должен рассказывать мне об этом.

Он смотрел на нее с растерянным, и печальным, и трагичным видом. Смотрел, но не слышал.

— Их пытали. Жгли их. Огненно-красными палками. Этими палками размахивали и женщины. Женщины! И вот тогда-то глаз Манро… Боже! Это было самым ужасным. Я кричал, чтобы они прекратили, а они плевали на меня и отрубали мужчинам пальцы. Я понял: надо молчать, что бы они ни делали, потому что крики были проявлением чувств, а это еще сильнее ожесточало их. И я старался, Мелисанда, я старался, но вопли и кровь…

— О, дорогой мой, о, дорогой мой! — Мелисанда обняла его и прижала к своей груди. Теперь она уже не сдерживала слез — она рыдала над ним.

— На следующий день нас отвели в другую часть лагеря, — шептал Вейл на ее груди. — И там сожгли Рено. Распяли его на кресте, и крест установили на костре. Я думаю, он был уже мертв, потому что он не шевелился. И возблагодарил Бога за то, что мой самый дорогой друг умер, и больше не будет чувствовать боли.

— Тсс… — шептала Мелисанда. — Тсс… Но он не умолкал:

— А когда костер погас, индейцы отвели нас обратно в ту часть лагеря, где мы находились раньше, и там продолжили свое дело. С лицом Манро и грудью Хорна. Еще, и еще, и еще…

— Но, в конце концов, вас спасли, не так ли? — с отчаянием спросила Мелисанда. Он должен избавиться от этих ужасных образов и вернуться к чему-то жизнеутверждающему. Он выжил. Он жив.

— Спустя две недели мне сказали, что капрал Хартли привел группу спасателей и выкупил нас, но этого я не помню. Я был как во сне.

— Ты был в отчаянии и к тому же ранен, — попыталась успокоить его Мелисанда. — Это вполне понятно. Он неожиданно вырвался из ее объятий.

— Нет! Я ничуть не пострадал… Она смотрела на него:

— Но пытки?..

Он рывком распахнул рубашку и показал свою широкую грудь.

— Ты видела меня, моя милая жена. Есть ли на моем теле хоть один шрам?

Озадаченная, она опустила глаза на его гладкую грудь.

— Нет.

— Потому что они не тронули меня. И в течение всех тех дней, когда истязали других, они и пальцем не тронули меня!

Боже милостивый! Мелисанда смотрела на его грудь. Для такого мужчины, как Вейл, остаться единственным здоровым, не искалеченным было тяжелее, чем страдать от ран.

Мелисанда глубоко вздохнула и задала вопрос, которого он, очевидно, так ждал:

— Но почему?..

— Потому что я был свидетелем, самым старшим офицером после убийства Рено, единственным капитаном. Индейцы заставили меня наблюдать за происходящим, и если бы я только пикнул, они бы резали еще глубже и еще сильнее прижигали бы пленников своими палками.