Король прервал течение его мыслей:

— Да, тут необходим Шекспир, господин Шеридан. Люди ждут от нас этого.

Шеридан вздохнул.

— Мне кажется, Ваше Величество недолюбливает трагедии, поэтому я не стал бы рекомендовать «Макбета».

— Терпеть не могу эту пьесу. Люди убивают друг друга на протяжении всего спектакля, а, как? Я считаю эту трагедию худшим произведением Шекспира.

— Тогда, возможно, Ваше Величество пожелает увидеть «Зимнюю сказку». Очаровательная история о вознагражденной добродетельности. У нас имеется очень хорошая постановка этой пьесы. Если Ваше Величество позволит мне высказать мнение, то я скажу, что это мой любимый спектакль. Семейная пьеса. На нее можно без опасений повести и детей.

— О,— произнес король.— «Зимняя сказка». Я помню эту пьесу. Глупая история, однако вполне пристойная.

— У меня есть великолепная исполнительница роли Утраты, Ваше Величество. Она приводит в восхищение нашу аудиторию и, уверен, понравится вам.

Король хмыкнул в ответ, давая понять, что он не интересуется актрисами. Но голоса, звучащие в его голове, говорили ему о том, что он получит удовольствие от игры этой актрисы.

— Она прославилась исполнением роли Джульетты, Ваше Величество; с тех пор она стала любимицей публики.

— Хорошо. Пусть это будет «Зимняя сказка», мистер Шеридан.

— Ваше Величество, актеры будут счастливы... и немного взволнованы. При первой возможности я сообщу им о чести, которая ожидает их.

Король улыбнулся. У него было хорошее настроение. Ему нравилось радовать людей; обсуждение визита семьи в театр было занятием более приятным, нежели дискуссии с министрами.


***

Шеридан вернулся в свой дом на улицу Великой Королевы... Этот особняк был ему не по карману. Однако драматург отличался безрассудством и экстравагантностью.

Он тотчас прошел в гостиную, поскольку знал, что Элизабет сидит там за клавесином. Она постоянно находилась у инструмента, придавая большое значение ежедневным многочасовым упражнениям. В музыкальном мире ее считали обладательницей одного из самых обворожительных голосов всех времен.

Он оказался прав. Она была там; она тотчас встала, чтобы поприветствовать мужа. Элизабет шагнула к нему с распростертыми руками. Ее красота даже сейчас заново потрясла Шеридана, и ему пришлось подавить чувство неловкости, вызванное

его изменами. Дело было не в том, что она могла не понять его и лишить дарующей покой радости своего присутствия. Элизабет была святой. Мог ли такой человек, как Ричард Шеридан, жить в соответствии с ее высокими идеалами?

— Элизабет, любовь моя.

Он поцеловал ее руки; ему не было нужды изображать нежность; она пробуждалась в его душе, вытесняя все другие чувства, как только он видел жену.

— Я только что был у Его Величества короля Георга Третьего.

— Речь шла о заказном спектакле?

— Ты правильно угадала, моя дорогая. Она усадила его на диван и сказала:

— Расскажи мне об этом.

Мягкие темные волосы обрамляли ее прелестное лицо. У Элизабет были нежные, чувственные губы. Чудесные глаза с длинными ресницами и красиво изогнутыми бровями излучали живой интерес. Шеридан представил в лицах свою беседу с королем, пародируя их обоих. Элизабет, давясь от безудержного смеха, просила его остановиться.

— Итогом этой исторической встречи стало то, что нам, моя любовь, предстоит сыграть для королевской семьи «Зимнюю сказку». Принц Уэльский будет присутствовать на спектакле.

— Это говорит о том, что отныне принц станет чаще появляться на людях.

— Папа уже взял в руки нож, которым он перережет детские помочи. Однако пока они еще целы.

— Мне жаль Его Высочество. Он такой добрый, право, Ричард.

— Тем хуже для него! Добрые много страдают. Судьба бывает несправедлива. Страдать должны злые.

Он печально посмотрел на жену; она поняла его. Однако тут же радостно улыбнулась. Она не хотела показывать ему, что часто думала о том, где он находится, когда его нет дома. Что ее повергали в дрожь счета, приходившие на улицу Великой Королевы. Она не упрекала его за карточные долги, поглощавшие львиную часть доходов от «Друри-Лейн». Но она постоянно беспокоилась насчет денег.

— Любовь моя,— сказал он,— это принесет нам наличные. Ты знаешь, какое подспорье такие спектакли. Все захотят увидеть «Зимнюю сказку», потому что ее посмотрела королевская семья. Господи, как нам нужны деньги.

Она знала это. Она занималась счетами «Друри-Лейн»; она также знала, что они могли жить весьма комфортно — даже роскошно — если бы ее муж воздерживался от экстравагантных выходок. Их проблемы были разрешимы. Она сама могла зарабатывать деньги. Голос Элизабет был ее богатством; до замужества он начал приносить ей состояние. Ей предлагали тысячу двести гиней за двенадцать выступлений в «Пантеоне», но гордость Шеридана не позволила ей согласиться.

Это находилось за пределами понимания Элизабет. Она считала, что делать долги, которые не можешь погасить, гораздо более постыдно, нежели позволить своей жене петь за деньги. Но у Ричарда была своя гордость. Она относилась к числу семи смертных грехов. Гордость требовала общения на равных с богатыми людьми, участия в карточных играх и прочих забавах. Его приятели обладали состояниями, а он зарабатывал на жизнь своим трудом.

Она не могла понять Шеридана; она могла только любить его. Она не напоминала ему о том, что дела в театре идут хорошо, что его самого ждет блестящее будущее. Она была бы счастлива жить так, как они жили в восхитительные дни их медового месяца, проведенного в крохотном домике в Ист-Бернхэме. Но Ричард, конечно, стремился к другому. Ему была необходима веселая лондонская жизнь — театральный мир, литературный мир, общение с остроумными людьми, блестящими мужчинами и женщинами, разжигавшими огонь его таланта.

— Этот спектакль должен пройти идеально,— сказал он. Она удивилась тому, как легко ему удается забыть о финансовых проблемах, когда речь заходит о театральной постановке.

— Мы должны немедленно начать репетировать. Нам необходимо добиться совершенства, Элизабет.

— Миссис Робинсон будет играть?

Он не посмел посмотреть ей в глаза. Что ей известно о его отношениях с этой прекрасной актрисой? Внезапно он рассердился. Он — гений, разве нет? Она не может мерить его обычными мерками. Ей следует помнить о том, что сколько бы он ни гулял, он всегда в конце концов возвращается к ней. Он будет любить ее всегда; он знал, что на всем свете нет подобной ей женщины. Разве этого не достаточно? Мэри Робинсон прекрасна... ее красота отличается от красоты Элизабет. Красота Элизабет была неземной. Недаром о ней говорили, что она «прекрасна, как ангел». Но гений должен познавать мир. Он не может проводить всю свою жизнь среди ангелов.

— Конечно,— раздраженно произнес он.— Конечно. Конечно. Она — наша главная приманка.

— Разумеется,— спокойно сказала Элизабет.— Я просто подумала — хватит ли у нее опыта?

— Опыта? Она играет в театре уже более трех лет. Ее Джульетта имела мгновенный успех.

— Понятно. Значит, она будет играть Утрату.

— Да, Утрату.

Он посмотрел на свои часы.

— Я не могу терять время. Я должен сказать им об этой великой чести. Нам следует немедленно начать подготовку.

Он смущенно встал. Она думает о том, продолжается ли его роман с актрисой? Знает ли она вообще о нем?

В этом заключалась проблема с добрыми женщинами. Никогда нельзя знать, что именно им известно, потому что любые несчастья, бедствия, предательства других людей они принимают терпеливо и невозмутимо. Такая реакция избавляла от многих жизненных сложностей, но иногда выводила из душевного равновесия.

Он крепко обнял ее; она тотчас ответила на его объятия. Она поклялась любить мужа и выполняла свою клятву.

— Я пришел домой, чтобы прежде всего сообщить новость моей Элизабет,— сказал он.

Выйдя из дома, он потребовал подать ему карету и только тогда забыл о своих проблемах. Внезапно он вспомнил, в какую сумму она обошлась ему. Большая часть мебели еще не была оплачена. Общение с женой напоминало ему о его грехах.

Теперь он встретится с Мэри Робинсон. О» представил себе, как он сообщит ей новость.

Расставшись с мужем, Элизабет вернулась к клавесину. Однако она не стала петь, а подумала о своем романтическом похищении, о недолгом счастье тех дней, когда она верила в то, что, поженившись, они с Ричардом обретут нескончаемое счастье. Во всяком случае, утешила себя она, я никогда не смогу быть счастлива без него.

Однако до его появления в ее жизни она безмятежно жила в доме отца, где все было подчинено музыке. С утра до вечера звуки музыки заполняли дом. Бат был весьма красивым городом. Теперь, когда она жила в Лондоне, он часто снился ей. Но Ричард должен находиться в Лондоне. Здесь располагался его театр и бурлило веселье; тут были игорные дома и клубы, к которым его тянуло; в столице жили блестящие мужчины вроде Чарльза Джеймса Фокса, чьим обществом наслаждался Ричард.

Но прежние дни были славными. Она улыбнулась, вспомнив, как пела со своей сестрой Мэри; брата Томаса, игравшего на скрипке в детской, считали гением.

Как гордился ее отец своими талантливыми детьми — особенно ею! Он называл ее «певчей птичкой». Она хорошо помнила тот день, когда он сказал ей: «Элизабет, я считаю, что на свете нет лучше голоса, чем твой». Как счастлива она была тогда! Она стала знаменитой — или почти знаменитой,— спев ораторию перед королем. Тогда все говорили о ее таланте. Сестра Мэри, сама обладавшая красивым голосом, сказала, что он — лишь слабое эхо голоса Элизабет.

Те дни, когда они все жили в большом доме в Бате и отец преподавал пение, были счастливыми. Затем однажды к ним пришла миссис Шеридан, жена преподавателя ораторского искусства, чтобы взять уроки пения; семьи подружились, и Ричард стал постоянным гостем в доме учителя пения.

Элизабет часто подумывала об уходе в монастырь. Когда ее начал преследовать отвратительный майор Мэттьюз, от которого девушке не удавалось избавиться, ей еще сильнее захотелось уйти от мирской жизни. Она обладала красотой, почти равной ее музыкальному дарованию, и знала, что мужчины будут добиваться ее. На Элизабет обращали внимание мужчины, занимавшие высокое положение в обществе. Хорас Уолпол написал в одном из своих писем, которые, похоже, читали многие, что король не мог отвести от нее взгляд, когда она пела ораторию, и строил ей глазки, насколько это было прилично в столь священном месте.

Монастырь сулил безмятежную жизнь, там она могла бы петь церковную музыку, радуя ею его обитателей. Но рядом находился Ричард — хороший друг, веселый молодой человек с честолюбивыми замыслами, которыми он делился с ней. Она могла рассказывать ему о своем стремлении к уединению. Он проявлял понимание. Она удивлялась этому, потому что его личные планы были совсем другого рода.

Она обрела широкую известность, когда сэр Джошуа Рейнольдс нарисовал с нее портрет святой Цецилии. Говорили, что она наделена ангельской внешностью в большей степени, чем все окружавшие ее на картине ангелы. Элизабет была хрупкой, как бы неземной; ее желание уйти в монастырь усилилось; и тут пришли сомнения. Кто пробудил их в ее сознании, если не молодой и мужественный друг детства? Что влекло их друг к другу? Почему столь земной человек радовался общению с девушкой, мечтавшей о монастырской жизни?

В ее жизнь вошел майор Мэттьюз. Даже сейчас она вздрагивала, вспоминая о нем. Как она ненавидела этого человека! Он был грубым, чувственным. То, что она бесконечно далека от него, усиливало его влечение к ней. Он был богат и настойчив. Она боялась, что отец выдаст ее замуж за Мэттьюза.

«Я должна уйти в монастырь»,— сказала она Ричарду. Она знала одну французскую обитель. Элизабет была уверена, что если доберется до этого места, ей дадут там пристанище.

Дорогой Ричард! Как он благороден! Она знала, что он борется с собственными чувствами. Он видел причины, делавшие брак невозможным. Могло ли столь неземное существо жить с человеком, обладавшим честолюбием Ричарда? Но он не мог допустить, чтобы ее сердце было разбито, а дух сломлен ненавистным майором Мэттьюзом. Он должен спасти ее от этого. Он разработал план препровождения Элизабет в монастырь. В обществе одной служанки они бежали из Бата. Это было безумное приключение; прежде чем они добрались до Лондона, Ричард признался ей в любви. В тот момент это чувство казалось ему важнее других его стремлений. А что она? Она тоже сделала открытие. Жить с Ричардом хотелось сильнее, чем попасть в обитель.

«Мы должны пожениться, — сказал Ричард, — даже если мы не хотели делать это прежде, теперь, после бегства, у нас нет другого выхода».