С Таней не зря случился такой порыв. На глазах всегда было благородство отца. Она любила и восхищалась им. Благотворительность была в семье в чести. Приданным жены распоряжался папа. Папа же вёл все дела семьи. На фабриках стоял отдельно стол, куда работники могли обратиться за помощью. Помогал отец также престарелым и откликался на всякого рода людские несчастья. Папа не сорил на всякое баловство деньгами и зачастую просители получали от ворот поворот, но давал на коммерческое отделение университета и имел большое количество своих стипендиатов. С удовольствием спонсировал создание музеев, лечебниц, школ, а также заботясь о душе отваливал на строительство храмов, церквей и богаделен. Тогда богатство растрачивалось многими на самые ничтожные выходки. Купцы и фабриканты скупая у разорившейся знати дома ставили возле них серебряные фонари, делали дворецкими обедневших генералов или кутили в Париже спуская прорву денег. А папа нет. Жил сам по возможности скрашивая жизнь другим. Вот и Таня, имея перед глазами пример отца, решила попробовать свои силы в этом направлении сейчас в поместье.

Глава 4

Митрич, вооружившись тележкой, собрался в лес за материалом для уроков своего деревянного творчества. Ребятишки, завидев такие его сборы, напросились в помощники к садовнику. Им страсть как нравилось ходить с ним в лес. Таня решив, что такой чудный день провести в лесной чаще не так уж и плохо, велев кухарке приготовить корзину с продуктами с собой, не отстала от весёлой компании тоже. Войдя в лес, едва не задохнулась от радости. Это первый раз в своей маленькой жизни Таня гуляла на просторе, как хотела и с кем хотела. Ох! Если б это было возможно, то она с удовольствием прожила бы несколько жизней, пять, десять. Одной, чтоб пожить как ей хочется точно мало. А хочется непременно быть всем сразу. Учить детей и их лечить. Рисовать картины и петь в опере. Или просто вот порхать то бабочкой, то птичкой, а что, это здорово! Она, как маленькая, не владея собой от восхищения, бегала, прыгала вместе с детворой, рвала цветы и даже сплела венок. Устав играть и дурачиться, все сгрудились возле Митрича. «Прогулка получилась занимательной», — думала она, посматривая на садовника и ребятишек, он рассказывал о дереве, выбирая пригодное сырьё для скульптуры. Замечая и собирая чудные корни, показывал детям, из чего, что получится. «Вот диковинный подсвечник, а это девушка с кувшином, этот точно страшилище, похоже на русалочку. Смотрите, рак, а это чудище усатое, полосатое»- Разбирал он, занятно рассказывая, находки с детьми. Таня с не меньшим интересом, чем ребятня слушала мастера, стараясь найти свой, на что-то похожий корень иль пень. Полдня пролетели, как минута. Наконец, находившись и уставши чрезвычайно, нашли уютное местечко, расстелили скатерть и, разложив еду, пообедали. Ребятишки давно посматривали на вкусно пахнущую корзину, но спросить барыню не осмеливались. Каждый из них кроме куска чёрного хлеба и кружки воды, ну ещё, если повезёт брюквы пареной или свеклы, ничего, никогда в будний день не пробовал. А тут пирожки, яички, компот — благодать. Таня, прикусив пирожок, поглядывала на работающую крепкими челюстями детвору. Сын кухарки рассказывал историю про хряка Борьку пробившегося из хозяйственного двора в барское пространство и гонявшегося по саду за управляющим. Все смеялись и пропустили момент, когда на поляну вышел доберман и, посмотрев мутными глазами на них, упал, как подкошенный под ноги Тани. Из раненой ноги и бока текла кровь. Присутствующие на поляне уставились на неё в оцепенении. Так и было минут пять. Таня, онемев, сидела неподвижно, а испуганные девочки, прорвав тишину, завизжали, бросившись врассыпную. Митрич, придя в себя, кряхтя, упав на колени перед собакой, принялся осматривать животное. Потом встал, пройдя под деревьями, сорвал листочки и, приложив к ранам, осмотрелся. Таня, поняв, что он ищет то, чем перевязать раны, загнув подол платья, оторвала оборку нижний юбки, одну, другую. Корни из тележки разобрали на руки, а собаку перенесли на тележку. Свернув скатерть, и скоренько собравшись, отправились назад, в поместье. Лёгкое, праздничное настроение пропало. Митрич хотел перенести собаку в конюшню, но Таня приказала нести в дом, в её комнату. Так легче за псом ухаживать. Иначе с его ранами и в таком плачевном состоянии псу легко попасть в могилу. Приехавший лекарь вынул пули из бедра и брюха, обработал простреленную насквозь ногу. Кухарка носила настои трав, которые заливали в, держащую Таней, открытую собачью пасть, а ещё она старательно делала примочки несчастному животному промывания и перевязки.

— Скорее всего, не выдюжит, — качал головой Митрич. — Дорогая собака. Жаль. Странное ранение. Может случайность, а может, отстреливали животинку.

Таня напрягла головку воспоминаниями.

— Мне, кажется, я видела эту собаку в парке, на своей последней прогулке в Москве…

Митрич не перечил.

— Всё может быть… Хотя где Москва и где мы… Ты б княжна аккуратнее, чужая псина, стрельба же опять странная, может, больна бешенством собачка.

Верить в такое совершенно не хотелось. К тому же Таня не была робка душонкой.

— Совсем не похоже на то, — засомневалась девушка, щупая сухой нос и прислушиваясь к тяжёлому дыханию.

Однако, почёсывая лохматый затылок, поживший на белом свете Митрич, не склонен был к радужным прогнозам.

— Всякое бывает…

Ругаться с Митричем в планы княжны не входило, но и отступать от своего она не собиралась. Потрогав сухой нос она сказала не обращаясь ни к кому. Просто так сказала:

— Температура не спадает.

Митрич, приложив ладонь, согласился:

— Да нехороший жар держится. Ночь будет решающая. Утром высветится вся картина, выживет псинка или закопаем. Везучий чертяка, итак вон как повезло, сердобольная барышня приютила.

Таня, борясь с отчаянием, собралась схватиться за жизнь животного с грозной Смертью. У окна бросили старый тулуп и вторым укрыли. Пёс молчал, только всё время пытался проглотить комок, словно застрявший в сухом горле. Таня поняла, что животное мучит жажда, но пить давать не разрешал доктор и, она, видя мучения животного приспособилась, обмакивая тряпочку в воде вливала те капельки ему в рот. Ночью пса начало трясти, морда заострилась, а зубы оскалились. Таня заплакала, она поняла — Смерть уже касалась своей жуткой косой несчастное животное. Он столько выдержал, когда его кромсали ножом, вынимая пули. Ни пикнул, ни кого не укусил. «Господи, что же делать? Как-то надо его согреть, но как?» Скинув подушку на пол, она уложила на неё голову пса и, укрыв его своим одеялом, прилегла рядом. Пахло псиной, но она переборола себя. Дрожь не утихала и она, не долго думая, забравшись под одеяло, подтянула, ставшую слабой, тушу огромного пса к себе. Обняв, принялась греть животное своим телом и дыханием. Не заметно усталость взяла верх и она уснула. Утром долго не могла понять, где она, отчего ж на полу и почему так воняет псиной. Только заметив лапу пса крепко обнимающего её и его ровно сопевшую морду рядом на подушке, вспомнила всё. «Значит, он выжил, раз дышит. К тому же, похоже, дыхание ровное». Накинув халат, вышла помыться. «Воняет, бр-р». Когда она вернулась, пёс косил большим, умным глазом, но голову от подушки не поднимал. Присев на корточки девушка подвинула ему еды. Доберман зарыл морду в одеяло. Пёс пребывал в состоянии безнадёжного уныния.

Она знала, что должна предпринять что-то для его спасения, ведь он решительно не желал жить.

— Не капризничай, надо поесть. Выпей хотя бы сырое яичко. Тебе полезно. К тому же попей водички. — Уговаривала она. Пёс, не желая понимать, спрятал морду под лапу. Но Таня, решив не отступать, раскрыла одной рукой собачью пасть, другой рукой вылила из скорлупы в неё сырое яичко. Она поставила его перед выбором: либо перекусить ей руку, чтоб не повадно было лезть, либо проглотить. Поморгав, доберман вынужден был проглотить. Немного полежав, он попытался подняться, она не дала, но пёс повторил попытку. Поймав его умоляющий взгляд, Таня отпустила. Идя с шатающимся животным рядом, поддерживая его за ошейник, вывела в сад. Пёс часто останавливался на отдых и посматривал на неё.

— О! — удивился садовник, — выжил?

— Кажется, да…

— Тогда пойдёт на поправку.

Пристроившись к дереву, он вылил содержащиеся в нём настои трав и повернулся к девушке. Мол, я готов.

— Если всё, идём домой, тебе ещё лежать и лежать, — погладила она его по голове.

Вернувшись в комнату, Таня, устроив пса поближе к своей кровати, сбегала на кухню за свеженьким бульоном из птицы. На этот раз пёс не кочевряжился и съел всё. День, укрытый тулупом он, казалось, спал. Таня несколько раз нагибалась, пытаясь угадать: спит или притворяется, но определить было трудно, не открывая глаз, пёс молчал. Вечером попросился опять на прогулку, держась уже увереннее и крепче. Вернувшись, обрадованная Таня промыла и перебинтовала ему раны. Он терпел боль, морща нос и поднимая верхнюю губу, обнажающую здоровенные клыки. Правда, она не очень-то их боялась. Если не перекусил её руку, позволив лазать в пасти, значит, обойдётся. Но в ночь спать на полу, на подстилке, категорически отказался. Проявив вдруг упрямство, капризничал. Уткнувшись крутым огромным лбом в её подушку, он сопел, просясь на кровать. Таня после неоднократных попыток уложить его, как полагается на своё место, уступила и, откинув одеяло, освободила край кровати. «Давай» Пёс аккуратно, чтоб не задеть девушку лапами взобрался на постель. «Что я делаю? Нарушаю все нормы санитарии, но он так просится, больные все капризные оказывается, что люди, что звери. Пусть спит, если ему так хочется». Пёс лежал спиной к ней и даже похрапывал. Но утро она опять встретила в его объятиях, причём пёс не спал, а, хитро пряча один глаз в подушку, подсматривал. Ей даже показалось, что его коричневая морда расплылась в улыбке. «Надо же какие новости…» Усевшись поудобнее, то есть подобрав под себя ноги, за что она всегда получала нагоняй от мамы, а сейчас была сама себе хозяйкой потому и делала то, что желала, она говорила с ним:

— Доброе утро. Не притворяйся, я же вижу, что ты проснулся. Как же тебя звать, величать красавчик? Джек, Тор, Граф, Лорд, Барон…

При последнем слове пёс постучал по её руке лапой.

— Значит Барон. А ты умный, — погладила она его по бровям, с жаром чмокнув в нос.

Пёс тут же, одаривая Таню ответными ласками, принялся её лизать.

— Это ещё что за телячьи нежности, ты меня всю измусолил. — Смеясь, отбивалась она. — И давай — ка слазь с постели, а то нас не поймут. К тому же у меня много дел. Надо снять с тебя повязки, давая возможность тебе зализать раны самому. Потом прогулять ваше сиятельство и покормить, а ещё у меня школа. Понимаешь ты меня, ребят учу, причём и девочек тоже. Я совсем с тобой забросила детей. — Перечислив всё это ему, Таня принялась выполнять озвученные пункты один за другим. И начала она с обработки его ран. Замазав зелёнкой, чтоб сушило, взялась за свой туалет. Пёс лежал на животе, прикрыв морду лапой, и внимательно подсматривал за ней. Взгляд его был настолько заинтересованный, что Таня, смутившись, приказала ему отвернуться. Пёс, казалось смущённый её речами, прикрыл глаза, но стоило девушке отвернуться, как он сверлил её взглядом, пуская слюни. Побрызгав его духами от чего, он принялся отфыркиваться, девушка, шлёпнув беднягу легонько по ляжке, отправилась с ним на прогулку в рощу. Пёс, ковыляя поплёлся следом и, погуляв, упал на травку, пытаясь зализать раны.

— Слаб ещё, — погладила она красивую коричневую шерсть спины, — отдохнёшь, пойдём, позавтракаем. Тебе надо хорошо питаться и не капризничать.

Он и не отталкивал еду, а, вернувшись, умяв миску и облизнувшись, попросил добавку. Кухарка, умиляясь, налила ещё. Съев и это, улёгся около Таниных ног. С собой на занятия, его не взяла. Это вызвало в нём бурю эмоций. Рассерженный пёс колотился лапами во всю силушку в дверь. Дети посмеивались, отвлекаясь, и девушка вынуждена была его пустить. Он лёг под её ногами и моментально затих. Так и побежали дни за днями, толкая время вперёд. Раны затягивались, а доберман по-прежнему просился к ней на кровать. Таня так привыкла к нему, что читала псу в слух романы и разговаривала, сожалея о том, что он не человек. Однажды, когда она перед зеркалом занималась своей причёской, пёс встал на задние лапы, передними обняв её за шею, бесцеремонно устроив слюнявую морду у неё на плече и заглянул, ухмыляясь, через него в зеркало. Таня рассмеялась, и легонько стукнув его по лбу, скинула на пол и пригрозила:

— Будешь безобразничать, пойдёшь жить в конюшню.

Это было вполне справедливо. Но пёс в знак протеста фыркнул, только девушка не уступила.

— И вообще ты выздоравливающий, к тому же взрослый мальчик, а не щенок, поэтому пора тебе спать на своей постельке. — Указала она на расстеленный у кровати тулуп.