Но барон и не думал успокаиваться.

— Вот именно, как получится, а если не получится никак то, что тогда?

Митрич, набиравшийся за корявую свою жизнь мудрости от земли, втолковывал:

— Так не бывает, ваша светлость, жизнь она полосатая. А вы из-за глупости этой своей лишили себя радости видеть, как он в ней растёт, поддержки своей её лишили. Хорошо хоть граф с графиней приютили, а ведь могла и в тар — тарары забраться. Мой вам совет, охолоньте маленько.

— Митрич, не щипли душу, я тебе про одно, а ты мне про другое. И кто твоих советов спрашивает, — прохрипел он.

— И я про тоже, только вы упрямый, — в сердцах плюнул Митрич.

— Ну, вот и ты туда же, доплюёшься, выпороть велю, — повысил он голос. — Это тебе должно быть ясно.

— Раз злитесь, ваше сиятельство, значит, так оно и есть. Такая баба досталась мёд, так берегите, а вы, если не одно, то другое бельмо сочините.

— Много понимаешь, разговорился тоже, тем более в подобном тоне…,- бубнил Серж, удаляясь в дом.

Ночь опять провёл на часах, боялся, что сбежит. Она так и хотела сделать, воспользовавшись тем, что он задремал, но Серж, очнувшись, вернул её от самой двери.

Глава 44

Всю дорогу опять сидели молча. Облокотясь, отрешённо смотрел в окно. Совсем не видя мелькающих мимо мест. Тоска теснила грудь, а думы голову. Таня то забивалась в уголок, то льнула к нему. Терпела, крутясь, пока ей ни случилось совсем дурно, перед Москвой гнали уже во весь опор. Берега Яузы покрыты молодой травой, на сей раз не привлекли внимание и не грели душу. Пронеслись по обе стороны дороги крепкие высокие из красного кирпича здания. «Ещё немножко потерпи», — упрашивал он жену. Вот и стоявшие, как солдаты на посту колокольни остались позади. По Москве с её бесчисленными избами, хоромами, дворцами и многочисленными церквами, промчались не сбавляя хода. Влетев во двор, Серж бегом послал за доктором. Видя, как она мучается, он был бледен и расстроен. В замке царила неимоверная суета. Все чем-то важным срочно принялись заниматься. Покидать комнату отказался. Никакие уговоры не помогли. Находился рядом. В просторной спальне украшенной персидскими коврами и вышитыми золотом и серебром гобеленами он нервно прохаживался вот уже несколько часов подряд. Доставая доктора глупыми вопросами и мешая жене, он изо всех сил старался скрыть своё волнение. Первое время всё просил доктора сделать что-нибудь жене, чтоб облегчить мучения. Баба повитуха, прибывшая с доктором, не добро ухмыльнулась. Доктор, смерив его насмешливым взглядом, посоветовал уйти и не смотреть. Покачав головой, оставался. Уйти он не мог. Говорить об этом ему было нелегко.

Дверь открылась, и вошла служанка с тазиком горячей воды. Барон сорвался с места и помог его поставить на столик рядом со стонущей женой, чем несказанно удивил прислугу. Сам удивился своему поступку и списал то на нервы. «Вы боитесь?» — спросил его доктор. Да, да…боялся. До смерти боялся. Но промолчал об этом, а просто сказал, что хотел, чтобы всё закончилось, и жена не страдала от этого кошмара. Не выдержав выбегал в коридор. По сравнению с комнатой в коридоре было прохладнее и огонь бушующий в нём остывал. Он возвращался вновь. Злясь от нетерпения, бросал взгляд на часы или замирал перед картиной, виденной каждый день, но сегодня показавшейся ему совершенно с другой стороны. Ломал пальцы от её стонов, лупил кулаком в обшивку кресла и, стиснув зубы, даже ущипнул себя за бок… Всё как во сне. Барон пришёл в ужас от самого процесса родов. Когда его нетерпение достигло предела, раздался громкий крик. Наконец, всё кончилось, на свет появился малыш, а измученная болью Таня затихла. Сержа волновала сейчас только одно:- Не умирает ли жена? Он от всего этого ужаса с родами не мог даже слово вымолвить. Просто онемел.

— Примите мои самые искренние поздравления. Сын, барон, наследник, здоровый и крепкий, целый богатырь, — покачал доктор ребёнка на руке, передав повитухе, — потому и роды тяжёлые были. Но, слава Богу, всё обошлось, — поискав глазами образ божий, осенил чело. — Не волнуйте жену, ей надо отдохнуть.

Не глядя на ребёнка, прохрипел:

— Для жены опасности нет?

Доктор вымывая руки посоветовал:

— Нет, но ей надо лежать и покой тоже не помешает.

Барон, достав из кармана белоснежный платок с вышитым фамильным гербом, промокнул им капельки пота со лба измученной Тани. Убрал прилипшие к влажному лбу кудри. Наклонившись, поцеловал белое лицо. Она в ответ слабо улыбнулась и устало сомкнула глаза. Только после этого Серж перевёл взгляд на орущего, в руках повитухи, красного от крика и натуги ребёнка и не мог сбросить с себя оцепенение. «Ротик точно земляничка, что собирали они с ней в овраге, глазёнки как пуговки и реснички, как крылышки ласточки. У него сын! Сын, который унаследует его имя. Какое счастье и дела ждут его. То, что было лишь фантазией, стало явью». Опомнившись, заскрежетал зубами. Он не имеет право оттаивать и расслабляться иначе не сможет совершить задуманное. Бессильная ярость вновь сдавила горло, перехватила дыхание. «Надо что-то делать, но что?» Взгляд его упёрся в таз с водой. «Вот это то, что надо. Оборотней больше не будет». Он отрешённо наблюдал за тем, как женщины окупнули от слизи и крови ребёнка и, завернув в простынку, унесли в смежную комнату. Двери закрылись. Доктор, проверив роженицу, ушёл вниз пить чай. Таня, тихо лежа на высоких подушках, тревожно всматривалась в его скованное думами лицо. «Всё не так, как надо. Серж не обрадовался рождению сына. Не приласкал ни его, ни её. Значит, он не смирился с его рождением. Его поведение опасно и голова всё время занята мыслями». Она не ошиблась в своих опасениях. Он появился перед тазом, заполненным чистой тёплой водой, с ребёнком на вытянутых руках. Барон даже не желал прижать его к груди. Держал как что-то ненужное в удалении от себя. В покоях были только они двое и этот несчастный ребёнок. Таня вдруг поняла всё. Ужас охватил её. Она не могла сейчас встать и защитить сына. А малыш, серьёзный такой, молчит, не плачет, вверяя свою жизнь и судьбу отцу. «Слёзы и мольбы не помогут. Даже наоборот сыграют обратную роль». — Поняла она. И тогда княжна сказала:

— Серж, перед тем как ты сделаешь это, накинь на него ошейник. Проверь. Жизнь обратно не вернёшь, ты должен быть уверен, что ошибки нет. — Она боялась, что он сейчас её не услышит.

Но барон, хоть и с трудом, но разобрал. Словно сквозь стену тумана доносились до него слова жены. Подержав в раздумье ребёнка над водой, он вышел с ним в смежную комнату. Положил на место. Постоял, подумал, достав из кармана ошейник, просунул кожаную полоску под тоненькую шейку, свёл концы, но ничего не поменялось. Щенок вместо ребёнка не появился. Волнуясь, он повторил всё ещё раз. Ребёнок, закряхтев, засучил ножками. Серж, прижал дитё к себе и заплакал: «Я чуть не убил собственного сына. Таня права, от человека рождается человек». Бережно кутая ребёнка в пелёнки, целуя и покачивая, он положил его рядом с измученной женой.

— Прости, если ты меня ещё любишь. Я столько был неправ.

Глотая слёзы радости, пылко и нежно она прижала ребёнка к груди, покрывая поцелуями сонное личико. При каждом прикосновении он смешно морщил носик и приоткрывал глаза, тут же закрывая опять, продолжая свой детский счастливый сон ангела.

— Пустое, всё плохое минуло, — сказала она. — Посмотри, он так похож на тебя. Глазки, носик, а подбородок, вылитый ты. Приляг к нам места достаточно, полюбуйся им.

— Кажется да, я ведь даже не смотрел на него, чтоб не мучиться потом, — поправив на лбу жены волосы, ещё раз спросил, боясь потерять надежду. — Таня, ты точно хочешь, чтоб я был рядом?

Она ответила быстро и не задумываясь.

— Очень дорогой. Полюбуйся, как он потешно выпячивает губки. Не расстраивайся, у нас будет ещё много времени наблюдать за тем, как он растёт. Ты даже будешь поддавать ему ремня, а я непременно жалеть.

Барон тут же углубился в мечтании. На душе было легко, легко. Он был счастлив. Почему бы и не помечтать.

— Он станет хорошим человеком благодаря воспитанию, что мы ему дадим. — Робко почти шёпотом произнёс он, боясь смотреть на неё, и не спуская глаз с ребёнка. Ведь он только что чуть не лишил его жизни.

— Ты сделаешь из него, достойного мужчину, научишь быть рыцарем и джентльменом. — Погладила она его холодный лоб. — Ведь лучше тебя это никто не сделает.

Он поймал её горячие пальчики.

— Таня, тебе не обидно?

Её улыбка, встретившая его взгляд, была нежна и добра.

— За что, голубь мой?

— Ты столько мучилась, а он похож на меня, ещё и мальчик…

— Я надеюсь, что следующую ты мне подаришь девочку, непременно похожую на меня.

— Неужели ты меня всё ещё жалеешь и веришь мне? — захлебнулся он счастьем.

— Из твоих глаз струится доброта. Сейчас я вижу, как ты нас с ним любишь и от этого мне покойно и счастливо. Тебе нечего бояться, ты, как и хотел, будешь последним оборотнем. Мы оба позаботимся об этом. В роду баронов Кэплингов пойдут только люди. Но спокойной жизни я тебе не обещаю.

Серж улыбался, не говоря более, пока, ни слова. Его восторг, с каким он теперь смотрел на ребёнка, не поддавался описанию. Осторожно, чтоб не задеть притихшего ребёнка, он прикоснулся нежным просящим прощения поцелуем к её губам. Таня ответила, стараясь вложить в него всю любовь, что испытывала к этому необычному мужчине. Между ними лежало покряхтывая маленькое существо, что делало из них настоящую семью и требовало в равной степени любви обоих. А за окном рвалась и бушевала весенним ветром, разгоняя набрякшие тучи и сгоняя последний снег приближая новую жизнь — весна. Хотя до цветущих яблонь и ярких одуванчиков ещё слишком далеко. Но земля обновлялась, плача последним снегом, утекающим ручьями. Расточая аромат пушистой вербы и первых цветов мать и мачехи. И освобождённая от холодов и тоски, покрывая себя цветами, давая всему шанс на вновь зарождающуюся жизнь, она была прекрасна.


Март 2009 года.