– А ты к ней надолго? – поинтересовался мальчик.


– Я? Да нет. – Любе почему-то не захотелось говорить ему, что Анна Сергеевна на самом деле ее мать, и что они сейчас вместе пойдут домой. Мальчик наверняка и так скучает по своим родным, зачем ему лишний раз напоминать…


– А ты?


– Не знаю. Я просто хотел спросить…


– Серьезное что-нибудь?


– Не-е, не очень… Мне Анна Сергеевна журнал подарила, а я  стал там кроссворд разгадывать. И запутался.


– Хочешь, давай я помогу! – Предложила вдруг Любаша. – Только он у тебя, наверное, в палате?


– Нет, тут. – Паренек покопался в кармане широких штанишек и вытащил скрученный в трубочку детский журнал.


– Ну, давай, посмотрим, что там у тебя. Кстати, а как тебя зовут?


– Кирилл. – Солидно произнес мальчик.


– А меня Люба.


– Ага, – кивнул маленький собеседник. Он заметно приободрился – пареньку явно было скучно, а тут вдруг такая удача – совсем взрослая девушка разговаривает с ним на равных.


     Они вдвоем начали решать кроссворд. Про себя Люба только подивилась – и кто только составлял такие задания? Некоторые ответы даже она находила с трудом. Неудивительно, что парень  его возраста не смог сам справиться.


     Поболтав с новой знакомой минут двадцать, Кирилл засобирался к себе в палату. Они попрощались с Любашей, и он направился по коридору вполне довольный. Это чувствовалось даже по тому, как вполне бодренько застучали по полу его костыли. Он словно выпрямил спину и расправил худенькие плечики.


     Люба задумчиво смотрела вслед Кирюше. Глянула на часы. Обернулась. В другом конце коридора наконец-то показалась ее мать.



* * *



      Она почти не спала этой ночью. Вчера в больницу приходили из органов опеки – документы по определению мальчика в детский дом были готовы. На следующей неделе Кирюше должны снять гипс. Харламов настаивал на том, что он должен провести у них в отделении еще неделю – за ним нужно было немного понаблюдать – перелом был достаточно сложный. Но как не верти – а через пару недель Кириллу предстоит выписка. Вчера ему сказали об этом. Когда вечером Анна зашла к нему перед уходом домой, мальчик был невесел и неразговорчив. Да и чего было ожидать другого… Нормальный домашний ребенок теперь оказался в тяжелейшей ситуации. Осиротев в одно мгновение, он потерял еще и родной дом. Формально жилплощадь остается за ним. Но жить-то ему придется теперь в казенных стенах. И не день, не два, а долгие годы. Особой шустростью и изворотливостью Кирилл не отличался – уж в этом-то Анна Сергеевна сумела убедиться за эти месяцы. Как ему будет среди чужих людей, среди далеко не самых лучших, порой, детей… Да  что греха таить и среди  таких же взрослых…


    Анна вертелась на кровати, несколько раз вставала и выходила на кухню – пила воду, пытаясь успокоиться. Уже под утро она приняла успокоительное и, наконец, забылась  тяжелым сном.


     После звонка будильника Анна с огромным трудом заставила себя подняться с постели. Как ни странно, Любаша пришла на кухню почти следом за ней. От каникул остались считанные деньки, и обычно она отсыпалась часов до десяти.


– Мам, что-то случилось? – Девушка присела на табуретку.


– Нет. А ты-то что не спишь?


– Выспалась. А вот ты, по-моему, всю ночь не спала, я сквозь сон слышала, как ты ходила туда-сюда.


– Извини, если спать мешала.


– Да нет, не мешала. Так что же произошло?


     Анна помолчала, не зная, стоит ли рассказывать дочери о том, что ее гнетет. Но потом внимательно посмотрела на нее. А ведь Любаша уже не ребенок. Она давно выросла, и теперь сама скоро будет принимать очень важные решения. А может уже и принимает – не зря ведь в ее жизни появился какой-то Иван. Какой-то… Анна усмехнулась своим мыслям. Вот, уже вроде как и ревную…




     Она решилась и рассказала дочери все как есть. Рассказала кто такой Кирюша, и что с ним случилось. И почему она не спала всю ночь.


      Люба некоторое время молчала. Сидела на табуретке, по привычке поджав под себя одну ногу, и хмурила брови. Потом глубоко вздохнула.


– Да, мам, тут и, правда есть отчего не спать. Жалко мальчика.


– Жалко.


– А я с ним, кстати, уже познакомилась.


– Когда же ты успела? – Удивилась Анна.


– Когда тебя в больнице ждала. Он сам пришел к твоему кабинету с каким-то журналом. Я спросила, зачем он тебя ждет. Он сказал, что не может решить кроссворд. Мы с ним стали решать вместе, так и познакомились. Так что небольшое представление о нем я уже имею.


– Понятно.


– И что ты надумала? – Любаша в упор глянула на мать.


– В смысле?


– Ну, ты же ведь уже что-то надумала, так?


– В том-то и дело, что не надумала. Просто…


– Ну?


– В общем, как ты смотришь на то, если бы я его взяла к нам?


– К нам? – Странно, но в голосе дочери Анна не расслышала удивления. Или, может быть, только показалось?


– Да, к нам.


– В качестве кого?


– В качестве воспитанника. Оформила бы опекунство… – Анна внутри вся сжалась – что сейчас ответит дочь?


     В ответ на кухне повисло молчание. Анна посмотрела на Любу. Та, покусывая нижнюю губу, ковыряла ногтем поверхность стола.


– Даже не знаю, мам, честное слово. – Произнесла она через несколько тягостных минут.


– Я и сама не знаю. И так, и этак кроила, но ничего другого мне на ум просто не пришло. Я понимаю, что весь мир не обнимешь. Но у меня сердце разрывается, когда я думаю, что  этот ребенок окажется в детском доме. Я даже пыталась успокоить себя тем, что его могут очень быстро взять в семью, что ему повезет, и он будет хорошо устроен в дальнейшем. Но… вижу его глаза… А если не повезет, а если не возьмут? Он такой домашний мальчик, ему будет очень тяжело в казенных стенах.


– А с ним ты разговаривала? Может он не захочет жить с тобой, с нами? Мы ведь, хоть и редко, но приезжаем и будем встречаться…


– Нет, не разговаривала… Во-первых, я только сегодня ночью окончательно задумалась над этим. А во-вторых… Мне кажется, что даже если намекнуть Кирюше об этом заранее, то это значит его обнадежить. А вдруг что-то не сложится? Ребенку снова переживать…


– Ну, да.  – Дочь качнула головой. – И все-таки это очень серьезно. И странно как-то…


– Но ты сама не будешь против?


– Я? – Люба качнула головой. – Нет, я непротив.




      Анна стояла у окна в своем кабинете и смотрела на улицу. Она вообще любила так стоять, когда нужно было подумать. Сейчас подумать было о чем… Она глубоко вздохнула. Рабочий день подходил к концу, но ей еще предстояло дежурство. Полчаса назад она хотела зайти к Кирюше, но увидела, что они с Харламовым о чем-то беседуют в коридоре. Лица у обоих были очень серьезные, и Анна не решилась нарушать их чисто мужское общество, решив, что как только Иван уйдет домой, она зайдет к мальчику и поговорит с ним.


     За ее спиной открылась дверь. Щелкнул закрываемый замок. Анна обернулась.


– Ты? Ты чего?! Зачем дверь-то закрыл?


     Харламов невозмутимо прошел по кабинету, подошел к Анне, встал рядом, спиной к окну.


     Анна Сергеевна развернулась к нему. Иван был уже без халата, в одной рубашке и легких брюках.


– Ты почему домой не ушел?


– Поговорить с тобой хочу.


– Что-то случилось?


– Вот это я у тебя хотел спросить.


– В смысле?


     Иван Николаевич усмехнулся.


– Ты стала какая-то другая. Меня сторонишься. Что опять не так?


     Анна Сергеевна удивленно вскинула брови.


– Почему ты так решил? По-моему ничего не изменилось.


– Это – по-твоему. А, по-моему, очень даже изменилось. Ты все время ходишь какая-то задумчивая. Что стряслось-то?


     Анна помолчала, потом, глядя в окно, сказала:


– Я хочу взять Кирилла к себе. Оформлю над ним опекунство.


     Харламов вскинул голову.


– Даже так?!


– Угу.


     Анна перевела взгляд на Ивана Николаевича.


– И ты ему об этом уже сказала?


– Нет. Пока нет. А что, думаешь, не согласится?


– Кто, Кирилл?


– Да.


– Не думаю, что он будет против. Перспектива оказаться в детском доме тоже не лучший вариант. А твои домашние уже в курсе?


– Любаше я сказала. Она согласна. А сыну собираюсь вечером позвонить – разговор серьезный, не хочется отвлекать его во время работы. Но не думаю, что он запротестует. У него уже давно своя жизнь, своя семья. Да и живут они очень далеко, видимся мы редко, так что… – Анна развернулась к Харламову. – Ну не хочу я думать о том, что кто-то будет против! Знаешь, я уже давно об этом задумывалась, а сегодня ночью вообще не спала! Я так переживаю! Знаю, что будет несладко, но и простить себе не смогу, если Кирилл будет в детдоме. Такое со мной впервые за все эти годы, честное слово! Всякое видала, и детей брошенных тоже видела, но Кирюша…


     Голос Анны дрогнул. Иван слушал ее, потом притянул к себе, обнял. Она уткнулась ему в грудь, судорожно вздохнула.


– Знаешь, а ты меня опередила. Я ведь и сам уже хотел сделать то же самое. Даже обдумывал, как быть, если мне его не дадут, ведь я же одинокий, да еще и мужик, а не женщина.


– И что ты собирался делать?


– Жениться. Что еще можно придумать в таком деле?


– На ком?! – Анна от неожиданности даже отпрянула от него.


– На тебе. – И, видя, как мгновенно нахмурились ее брови, Харламов с легкостью заявил: – Или на ком-нибудь другом.


– Ясно.


– Нет, Ань, давай, правда, сойдемся и Кирилла к себе возьмем. Да погоди ты хмуриться! Если ты так боишься быта, то, поверь, свои носки я и сам стирать могу. И вообще я вроде как не безрукий. А мальчишку вырастим, какие наши годы! Ну, не хочешь расписываться, значит, не будем расписываться. Лично для меня это никакой роли не играет. Я просто хочу быть с тобой. Просто. Быть. С тобой.


     Он произнес последние слова раздельно, словно отчеканил их, и замолчал, глядя на Анну. Она молчала.


– Ладно. Я так понимаю, ответ отрицательный. – Констатировал он.


– Иван, не сердись…


     Харламов грустно ухмыльнулся.


– Сходишь со мной к Кириллу?


– Боишься одна?


– Боюсь. – Честно ответила она, с радостью чувствуя, что голос его смягчился.


     Анна повернулась, подошла к длинному столу, где обычно проводились общие заседания. Сейчас на нем лежали разные документы. Анна потянулась, подтянула к себе далеко лежащие бумаги, стала складывать их в стопку. Иван подошел к ней сзади, обнял за талию, притянул к себе. Она выпрямилась, запрокинула голову.


– Что ты делаешь…


     А его руки уже захватили ее тело в кольцо и скользнули вверх.


– Знаешь, а я сказала Любе про нас с тобой.


– М-м… – Харламов уткнулся лицом в ее волосы. – Уже прогресс… И что она?


– Нормально отнеслась… У нее сейчас у самой парень появился, кстати, твой тезка…


– А что, по-моему, хорошее имя. – Его губы уже коснулись ее шеи.


– Иван…


– Что – Иван? – прошептал он ей в затылок.


– Что ты делаешь?


     И вдруг Харламов развернул ее к себе и, подняв, усадил прямо на стол.


– Ты же все время от меня убегаешь. Что, по-твоему, я еще должен делать? Я просто хочу быть с тобой, я ведь уже сказал.


– Где, здесь?!


– Если гора не идет к Магомеду, значит Магомед что делает?


– Идет к горе. – Закончила Анна улыбаясь. – Но ты же не Магомед!


– А это сейчас не имеет совершенно никакого значения.


    Его пальцы начали расстегивать ее халат.


– Вань, ну не здесь же?!


– Я сказал – это не имеет значения. К тому же я закрыл дверь.


– А если кто-нибудь услышит?!


– А мы шуметь не будем.


     Это с Анной Сергеевной Гореловой случилось впервые. Она знала, что коллеги грешат порой такими вещами, но сама относилась к этому как к чему-то обыденному. Все взрослые люди, каждый вправе решать свои проблемы как хочет и где хочет. К тому же Анна была врачом, и врачом с немалым стажем, а они, то бишь врачи, особенно со стажем, как правило, циники, а потому удивить их чем-либо было довольно сложно. Но, если к чужим подвигам Анна относилась с некоторым равнодушием, то представить себя в такой роли она просто не могла. И противостоять рукам и губам Ивана Харламова тоже.


     Спустя некоторое время Анна Сергеевна сунула ноги в туфли и, поправив халат, прошла к зеркалу. Собрав волосы в хвост, она закрепила их резинкой. Глянула в отражение Харламова за своей спиной. Он с вполне невозмутимым видом сидел на диване и наблюдал за ней. Господи, что он за человек такой! Я бегу, бегу от него, сторонюсь всячески, а он придет, глянет, обнимет – и все, я пропала! Дура какая! Но в голове словно музыка звучит, а по всему телу такая легкость, такая сладкая истома разлилась, что многое могу ему сейчас простить, даже собственное бессилие!