Мать подошла ко мне.

— Дыхание у нее стало легче. Она поправится. Я надеюсь на это и молюсь об этом. Очень рада, что мы не лишились нашей Изабеллы.

Корабль покачивало. В тревоге мы не замечали этого. Однако, когда я встала, мне пришлось ухватиться за мать.

— Идут похороны, — сказала она. Крохотное тельце зашили в простыню. Я не могла смотреть на него — такое маленькое, безжизненное. Все эти месяцы оно росло, дожидаясь появления на свет, и появилось, чтобы тут же покинуть его.

Капитан корабля прочел молитву. Мы стояли молча. Простыня с тельцем соскользнула в пучину.

ПУТЬ К БАРНЕТУ

Какое спокойствие царило в монастырских стенах! Меня изнурило все перенесенное, и, хотя я понимала, что это просто-напросто передышка, громадным облегчением было оказаться на твердой земле, вдали от сражений, слушать мягкие, негромкие голоса монахинь и звон колоколов, призывающий их к молитве.

Монахини ухаживали за нами заботливо. Король Франции распорядился, чтобы они приютили нас и обеспечили всем необходимым для восстановления сил после недавних испытаний. Однако, думаю, без королевского приказа черницы были б не менее добры.

Первые дни я просто наслаждалась роскошью этого мирного окружения, потом стала задумываться, надолго ли оно.

После похорон мы продолжили плавание. Отец очень злился, что его не пустили в Кале, и винил в этом герцога Бургундского; ему пришлось подавить свой гнев, и он решил по пути вдоль побережья захватывать все увиденные бургундские суда.

В плавании под флагом с зазубренным жезлом по Ла-Маншу мы привыкли к орудийной стрельбе... к шумным выражениям радости при захвате очередного трофея. Уорик, бегущий из своей страны, не допущенный в Кале, отдающийся на милость короля Франции, должен был показать Бургундии, Эдуарду — и Людовику, — что он сила, с которой надо считаться.

На корабле находились три беспомощные женщины, мать, сестра и я, толком не понимающие, что происходит с нами. Казалось, мы лишились дома... лишились всего... и обречены вечно плыть по капризному морю.

Но плаванье наше должно было окончиться. Мы в этом не сомневались. И ощутили громадное облегчение, когда вошли в онфлерскую гавань почетными гостями короля Франции.

Тогда я еще не знала, что время, которое отец провел, пиратствуя, требовалось ему для принятия решений. Честолюбие не позволяло ему легко сдаться. Он сделал ставку на Эдуарда, однако недооценил его и в отчаянии обратился к Кларенсу. Отец был коронатором по природе. Ему хотелось править, но права на престол передаются по наследству, поэтому он не мог стать королем — однако мог возвести на трон короля, который будет его марионеткой.

Теперь ему оставался один путь — союз с Ланкастерами. Для этого требовалось немало поразмыслить. Ланкастеров отец ненавидел. Генрих был полоумным, предстояло иметь дело с его неуступчивой, властной женой. Мог он пойти на такое? Это и приходилось решать во время плавания.

Придя в Онфлер, он принял утвердительное решение.

Может, и хорошо, что я об этом не знала, хотя в любом случае не могла б догадаться, как оно отразится на мне.

Однако по прибытии в гавань все казалось неважным, кроме долгожданной высадки на берег, но для нее требовалось разрешение французского короля, а отцовские трофеи являлись камнем преткновения. Отношения между Людовиком и Бургундией были довольно напряженными, и король Франции не мог принять с почестью того, кто совершил нападение на суда герцога. Поэтому нашему флоту пришлось уплыть, а мы стояли в гавани, дожидаясь милости Людовика.

Узнав о состоянии Изабеллы, Людовик объявил, что женщины больше не должны терпеть невзгод. И распорядился, чтобы нас поселили в монастыре на то время, пока он будет вести переговоры с графом, которые, несомненно, пойдут на пользу обоим.

Таким образом мы получили приют и временное облегчение.

Благодаря уходу монахинь Изабелле стало немного лучше.

Она еще больше похудела и была вынуждена часто отдыхать. Горько оплакивала утрату ребенка и постоянно говорила о нем. Особенно печалило ее, что ребенок был мальчиком. На рождение сына моя сестра возлагала все свои надежды;

— Столько месяцев тягот, а потом... ничего, — жаловалась она.

— У тебя еще будут дети, — утешала я ее.

— Не хотелось бы снова проходить через все это. Но, пожалуй, придется. Рожать детей — долг... особенно когда...

Я знала, что Изабелла видит в Кларенсе будущего короля.

Словно забыла, что мы бежали из Англии, что Эдуард вряд ли уступит трон Георгу. Как она еще не поняла, что муж ее слаб и тщеславен, что отец начинает питать к нему неприязнь и жалеет о былом намерении возвести его на престол? Говорить ей об этом не имело смысла. Моя сестра, разумеется, с этим не согласилась бы, да и не стоило мешать ей жить в мечтаниях, поскольку действительность была слишком мрачной.

Отец постоянно писал матери, всякий раз, когда письма приходили в монастырь, я испытывала беспокойство; думаю, она тоже. В них могло содержаться приказание собрать вещи и уезжать — может быть, снова к морю.

Мне хотелось оставаться на месте. Я любила спокойную жизнь в обители, однако понимала, что вскоре ей должен прийти конец.

Однажды мать, получив письмо от отца, послала за мной. При взгляде на ее лицо меня охватили дурные предчувствия.

— Анна, я должна тебе кое-что сказать.

— Отец...

— Он пишет о тебе.

— Обо мне? С какой стати?

— Потому что дело касается тебя. Я уставилась на нее в изумлении.

— Твой отец провел много времени с французским королем. Людовик странный человек, но они всегда были добрыми друзьями. Их обоих беспокоит дружба Эдуарда с Бургундией, у королей Франции давние разногласия с бургундскими герцогами.

Хорошо зная мать, я поняла, что она оттягивает сообщение касающейся меня новости. Поэтому ощутила нарастающее беспокойство.

— Как тебе известно, — продолжала она, — твой отец жестоко обманулся в Эдуарде.

— Вы имеете в виду королевский брак?

— Он в высшей степени досаден. Главным образом, не потому, что Эдуард женился на неровне, а из-за этих ненасытных Вудвиллов.

— Знаю, — сказала я. — Слышала много раз. Скажите, пожалуйста, что пишет обо мне отец.

— Ты достигла брачного возраста.

Меня охватил страх. Мне подыскали мужа. Француза. Придется жить вдали от дома... от матери, Изабеллы... от Миддлхема. Я всегда боялась этого, и вот на тебе.

— Многие девушки твоего положения уже помолвлены. Я очень радовалась, что могла удерживать тебя при себе.

— Скажите... скажите, кто он...

— Ты поразишься. Твой отец всегда был преданным сторонником Йорков. Но положение вещей изменилось. Произошло много предательств. И он решил встать на сторону короля Генриха. Это, в конце концов, сын покойного Генриха Пятого, законный наследник трона. Прав на престол у него больше, чем у Эдуарда Йоркского. Так вот, у Генриха есть сын...

— Сын Генриха! Принц Эдуард!

— Да. Я слышала, он красивый юноша, примерно на год старше тебя... вы как раз пара. Тебе очень повезло.

Я не верила своим ушам, так как постоянно слышала, что Генрих полоумный, королева Маргарита ведьма, их сын Эдуард скучный, ничего собой не представляющий молодой человек. Переход отца с одной стороны на другую был... слишком уж неожиданным. Как он мог? Мы выросли в убеждении, что Ланкастеры — наши враги, а теперь меня хотят выдать за одного из Ланкастеров.

— Не может быть.

— Дитя мое, это правда. Твой отец хочет снова возвести Генриха на трон и видеть тебя супругой принца Уэльского.

— Не надо... пожалуйста...

Мать обняла меня, и я увидела на ее щеках слезы.

— Мы должны мириться со свой участью, дорогая моя. Для этого и родимся на свет.

— Изабелла вышла замуж по любви.

— Лучше б не выходила, бедняжка. Ты будешь счастлива, моя милая. Просто сперва это немного пугает, поэтому отец решил заранее тебя подготовить.

Слегка пугает! Мне казалось, что окружающий меня мир полностью рушится.

Поговорить я могла только с Изабеллой. Моя сестра лежала на кровати. Выглядела очень красивой с распущенными по подушке волосами, но была бледной и еще очень хрупкой.

— Что случилось? — встревоженно спросила она.

— Только что узнала, что должна выйти замуж.

— Выйти замуж! Наверно, отец заключил какую-то договоренность с королем Франции. Кто твой жених?

— Принц Уэльский.

— Так он же еще ребенок.

— Сын короля Генриха, а не Эдуарда.

Изабелла уставилась на меня в полнейшем изумлении. Я продолжала:

— Отец ведет переговоры об этом, с французским королем.

— При чем здесь французский король?

— Должно быть, он хочет помочь отцу вернуть на трон Генриха.

— Как?

— Наверно, с помощью оружия и денег, предоставленных Людовиком.

— Не... не может быть.

— Тогда с какой стати он собирается выдать дочь за принца Уэльского?

Изабелла подняла голову, подперлась рукой и уставилась на меня.

— А как же Георг?

— Видимо, планы отца переменились.

— Как они могли перемениться?

— Очень просто, если отец с королем Франции решили переменить их.

— Не могу поверить. Отец всегда стоял за Йорков. Как он мог переметнуться к Ланкастерам?

— Потому что поссорился с Йорками. Он больше не может возводить на престол Йорков, поэтому возведет Ланкастера. И мать сказала — Генрих законный король.

— Ерунда.

Я покачала головой:

— Нет, к сожалению.

— Королем должен стать Георг.

Я промолчала, но подумала, что тот план и не мог осуществиться. Как он возник у отца? Неужели капризный Кларенс, думающий только о собственном возвышении, стал бы его марионеткой?

Я понимала подоплеку всего происходящего. Отцу требовалось возвести на трон короля, через которого он мог бы править, а Эдуард показал, что не позволит управлять собой. Однако, если на сей раз отец преуспеет, гордая Маргарита и Генрих станут податливым воском в его руках.

В этом имелся смысл; и я стала неотъемлемой частью отцовских планов.

Почему я чувствовала себя несчастной в бурном море? Там мне было спокойнее, чем в этом тихом монастыре.

Оставалось лишь надеяться, что до свадьбы еще далеко. Мать сочла за благо предупредить меня, а я не могла решить, что лучше: не знать и наслаждаться покоем еще какое-то время или быть готовой к удару судьбы?

Изабелла утешала меня, но, видимо, больше беспокоилась о том, как перемена отцовских планов отразится на Георге. Думала об этом и я. Если отец решил поддерживать Ланкастеров, как тогда быть Кларенсу? Он станет нашим врагом. Допустим ли такой конфликт в семье, ведь Георг, женившись на Изабелле, стал одним из нас.

Мои надежды, что отец не станет выдавать меня за принца, вскоре улетучились. Придя к соглашению, отец стремился его исполнить. Я узнала впоследствии, что задержка объяснялась нежеланием королевы Маргариты идти на союз с ним. Но, видимо, его репутация, могущество, количество подвластных ему людей помешали Маргарите отвергнуть такого союзника, и в конце концов она, скрепя сердце, согласилась принять меня, дочь Уорика, в снохи.

Мать, сестра и я безрадостно ждали развития событий.

Через несколько дней после того, как мать сказала о планах на мое будущее, в монастырь приехал отец. Он хотел увезти семью в Анжер, где мне предстояло заключить официальную помолвку с принцем Уэльским.

Очевидно, мать сказала отцу о моих беспокойствах, потому что он позвал меня к себе. Я со страхом пошла, ожидая властного требования скрыть свое отвращение к предстоящему браку, но разговор пошел в другом тоне.

Отец не был жесток и, думаю, разглядывая меня, размышлял о предстоящем мне тяжком испытании. Честолюбие являлось определяющей силой в его жизни, и ничто не могло встать ему преградой на том пути, куда вела эта страсть; но вместе с тем он мог подумать о тех, кого использовал для достижения собственных целей — особенно если то были члены его семьи.

— Я слышал, дочка, — сказал он, — мать сказала тебе о ждущем тебя блестящем будущем.

— Сказала, что я должна заключить помолвку с сыном короля Генриха.

— Да. Генрих должен вернуться на трон, со временем сын его унаследует. Для тебя это замечательная возможность.

— Мне трудно представить его своим мужем.

— Готов поклясться, тебе трудно представить в этой роли кого бы то ни было.

— Но ведь мы воспитаны в ненависти к Ланкастерам.

Отец раздраженно махнул рукой:

— Для тебя это прекрасная партия. Лучшая, на какую можно надеяться. Ты увидишь своего сына на английском престоле. Разве этого мало?