Людовик был странным человеком. Я не доверяла ему. Держался он вовсе не по-королевски: небрежно одевался, не заботился о своей величественности, в поведении и разговоре совершенно не соблюдал условностей. Дружелюбие его сочеталось с какой-то настороженностью, хитростью, и казалось, говорит он совсем не то, что думает.

У меня из головы не шли рассказы о его жестокости, о том, что он превратил замок Лош в страшную тюрьму и держал там своих врагов в подземных каменных мешках, куда бросали людей и забывали о них. Особенно меня поражало, что Людовик регулярно ездил в Лош посмотреть, как заключенные близятся к своему ужасному концу. Поговаривали также, что он сажает людей в клетки и доводит до животного состояния.

Кое-кто может сказать, что всегда найдутся люди, клевещущие на королей и знатных особ, но я верила слухам о Людовике, хотя он всеми силами выказывал дружелюбие Маргарите и добросердечие мне.

У меня вызывала симпатию его супруга Шарлотта, безмятежная беременная женщина. О ней говорили, что она вечно либо рожает, либо готовится к родам, злобно намекали, что Людовик предпочитает общество любовницы, Маргариты де Сассанаж, а с Шарлоттой проводит лишь столько времени, чтобы зачать ей ребенка.

Мне было понятно, как он заслужил прозвище Паук. Однако Шарлотта казалась вполне счастливой и, возможно, так же стремилась избегать его, как он ее.

Людовик был доволен происходящим в Англии и хотел отпраздновать победу. Это казалось вполне резонным, поскольку король Генрих состоял с ним в родстве, к тому же Маргарита была француженкой. Франция, естественно, поддерживала Ланкастеров. Людовик устроил встречу моего отца с Маргаритой и потребовал, чтобы она забыла об их ссоре. Так что это была победа и его, и Маргариты.

Разговаривать с Людовиком было легко. Я слышала, кто-то говорил, что при случайной встрече его можно принять за простолюдина. И действительно, одевался он неряшливо, не в пример другим французским королям, поэтому в разговоре с ним не ощущалось, что перед тобой венценосец. Судя по всему, общество простых людей он предпочитал знати.

— Мне приятно, –– сказал он, — думать о вашем блестящем будущем. Я никого на свете не чту больше вашего отца. С помощью королевы он станет править Англией. Состояние несчастного короля, увы, оставляет желать лучшего. Но при графе Уорике Генрих будет в надежных руках. — Он лукаво улыбнулся, и я усомнилась в его искренности. — Законный король вернется на престол, и в один прекрасный день вы, моя дорогая, станете английской королевой. Это меня радует.

Празднество длилось недолго. Людовик был очень скуп и видеть не мог, как транжирятся деньги.

Он проводил много времени с Маргаритой, и я нисколько не жалела, что он мешает нашим приготовлениям к отъезду в Англию, так как знала, что меня там ждет.

Пробыл он в замке около двух недель — для него это был большой срок. Ему не сиделось на месте, и он много разъезжал по стране.

Принц Эдуард никак не приезжал, а королеве очень хотелось составить вместе с ним кой-какие планы. Она считала, что он в Париже, и, когда король уехал, мы отправились туда.

Кончался ноябрь, погода стояла скверная и сильно замедляла наше продвижение. Нам, естественно, хотелось узнать, что происходит в Англии, и мы постоянно ждали гонцов, но, поскольку близилась зима, а море в это время очень коварно, видимо, добраться до нас им было нелегко.

Когда мы приехали в Париж, Эдуарда там не оказалось, и нам пришлось его дожидаться. К счастью, благодаря нашему доброжелателю, королю Франции, на отсутствие гостеприимства пожаловаться было нельзя. Меня удивляло, что промедление больше не выводит из себя Маргариту. И я пришла к выводу — она хочет, чтобы мой отец навел в стране порядок до нашего возвращения.

Сын ее, очевидно, собирал армию. Видимо, он тоже хотел вернуться в спокойную страну, а не охваченную волнениями и мятежами, вполне способными возникнуть после свержения всеми любимого короля и возведения на престол такого, как Генрих.

Я почти не имела приятия о том, что происходит. Знала, что мать еще во Франции. Изабелла вернулась в Англию вместе с Кларенсом, он последовал туда за нашим отцом. Они все еще были союзниками, но, видимо, не доверяли друг другу. Поначалу Кларенс был убежден, что престол предназначается ему. Мне было любопытно, что творилось у него на душе, когда отец изменил свои планы и решил восстановить на троне Генриха.

Принц Эдуард вскоре приехал в Париж, и мои опасения подтвердились. В пылких мечтах он уже видел себя королем. Ему не верилось, что отец его сможет править. До смерти отца Эдуард вполне мог быть регентом. Вместе с ним скорее всего взяла бы бразды правления грозная мать. Но она до безумия любила его, и он наверняка видел перед собой блестящее будущее. А меня, разумеется, воспринимал как одно из условий сделки. При этой мысли я содрогалась. Надо мной словно бы нависала туча — и вот-вот должен был грянуть гром.

Мы должны были венчаться в Англии, наследнику трона не подобало жениться в чужой стране. Я догадывалась, что, едва мы вернемся, начнутся приготовления к свадьбе. Эта мысль приводила меня в ужас.

Как мог отец так поступить со мной? Но что властолюбцам до тех, кого они используют, если результат для них благоприятен? Надо ж было мне родиться дочерью графа Уорика. Наверно, деревенские девушки гораздо счастливее меня. Я, как никогда, тосковала по дням детства в Миддлхеме.

Эдуард внушал мне страх. Он нежно целовал мне руку, ласково разговаривал со мной и не сводил с меня глаз. Что я видела в них? Легкое пренебрежение. Видимо, я не походила на тех женщин, которых он знал. Какие женщины могли ему нравиться? О его любовных похождениях я не слышала. Возможно, он захаживал в низкопробные таверны и утолял похоть со служанками. Я была маленькой и еще не успела сформироваться как женщина. Волосы у меня были очень красивыми — длинными, светлыми. Уродливой я не была. И меня, и сестру называли красавицами. Правда, так называют всех принцесс и девушек знатного происхождения — особенно когда выдают замуж в корыстных целях. Мне казалось, я ему не по вкусу, он, наверно, предпочел бы развязную, опытную девицу неискушенной девочке.

Однако временами мне чудилась в его глазах тайная страсть, и меня это тревожило. Я жалела, что со мной нет сестры. Был бы рядом кто-нибудь, с кем можно побеседовать... добродушная, способная утешить женщина вроде Анкаретты Твинихо.

Но такой не было, и я чувствовала себя одинокой, испуганной.

Каждое утро я напоминала себе: венчание может состояться только в Англии. И молилась, чтобы нас задержало еще что-нибудь.

Эдуард проводил много времени с матерью. Она сказала мне, что ему нельзя долго оставаться с нами. Он должен ехать в Англию требовать свое наследие. Людовик поддерживает нас, однако добиться у него денег на провиант для войск — задача не из легких. Он крайне скуп и хочет какого-нибудь вознаграждения за свои милости.

Я очень радовалась, когда Эдуард уехал, но теперь нам пришлось уже всерьез готовиться к возвращению в Англию.

Зима не лучшее время для путешествия, но мы тронулись в путь. Шли первые дни марта, и нас постоянно задерживали метели. Мы находили приют в каком-нибудь замке и часто застревали там из-за снежных заносов. Путешествие было долгим, неудобным, однако в начале апреля мы приехали в Онфлер, но, увидев бурное море, не рискнули пуститься в плавание.

По утрам, просыпаясь, я первым делом смотрела в окно. И радовалась, видя взбаламученную массу воды. А ночами, лежа в постели, с удовольствием прислушивалась к завыванию ветра и плеску волн.

«Мы пока что не можем отплыть», — ликующе шептала я себе и старалась изгнать из памяти пренебрежительные и вместе с тем похотливые взгляды Эдуарда.

Когда прибыли гонцы, я догадалась, что у них важные вести, так как они отважились пуститься в плавание.

Я находилась у королевы. Их немедленно проводили к нам.

На сей раз они вошли без улыбок и не спешили выложить свои новости.

— Говорите, с чем приехали, — сурово сказала королева Маргарита. — Я жду.

— Ваше Величество, миледи, Эдуард Йоркский, его брат герцог Глостер, граф Риверс и лорд Гастингс высадились в Рейвенспере и направляются к Йорку.

Королева закрыла глаза. Я подошла к ней и взяла за руку. Она раздраженно высвободилась, недовольная тем, что я видела ее слабость.

— Рейвенспер, — сказала она. — Это где?

— В устье Хамбера.

— На Севере. Эдуард выбрал неудачное место для высадки. Северяне всегда стояли за Уорика. Какие еще у вас вести?

— У него две тысячи солдат — англичан и бургундцев.

— Две тысячи! Что можно сделать с ними?

— Должен сказать Вашему Величеству, что Эдуард подошел к Йорку, и горожане открыли ему ворота.

— Изменники!

— Говорят, он вернулся лишь затем, чтобы потребовать свое герцогство.

— Какая наглость, — негромко произнесла Маргарита.

Но я видела, что эти известия сильно ее потрясли. Она отпустила гонцов и жестом велела мне сесть. Я повиновалась. Неожиданно она взяла меня за руку и крепко ее стиснула. Потом мы сидели молча.

Мы жили, будто во сне. Громадные волны по-прежнему бросали нам вызов помериться с ними силами. Нам оставалось только смотреть в сторону Англии и задаваться вопросом, что там происходит.

Мы знали, что Эдуард Йоркский не станет смотреть сложа руки, как Уорик отнимает у него престол. Он соберет людей, люди его любят. Он выглядит королем, он ведет себя как король, а если и совершает ошибки, то по-королевски. Мне с самого начала было ясно, что люди не захотят Генриха. Возможно, они жалели его, но короли не должны вызывать жалость. Маргариту ненавидели уже за то, что она иностранка, но су

шествовало еще немало поводов восстановить против нее англичан. Им не нужны были ни она, ни ее сын, ни ее муж. Пусть существуют могущественные коронаторы, как мой отец, но королей на тронах почти всегда удерживает народ.

Впоследствии я узнала, что происходило в Англии.

Моему отцу так и не удалось править страной. Людям нужен король, кумир, некто, возвышающийся над ними, обособленный ореолом царственности, которая для них свята. Король должен быть земным богом в золотом венце и пурпурном бархате, которому можно поклоняться.

Когда Эдуард высадился, Кларенс разорвал союз с Уориком и перешел к нему.

Представляю, как он просил о прощении. «Эдуард, мы же братья. Стоит ли нам быть врагами? Меня сбил с толку граф. Я прислушался к дурному совету. Ты мой брат, Эдуард. Я хочу служить тебе. Можешь ты меня простить?» Наверняка его просьба звучала примерно так.

И Эдуард, конечно, простил. Он почти всех прощал за измену. А тут был родной человек.

Интересно, пришло ли Эдуарду в голову, что Кларенс вернулся к нему, так как мой отец возвел на трон Генриха, а не его, Кларенса? Наверное. Но я слышала, он сразу же обнял брата. Как в притче о блудном сыне.

Впоследствии Ричард говорил мне: «Георг всегда был таким. Натворит что-нибудь, а потом просит прощения. И его всегда прощали — что брат, что сестра Маргарита, у которой он был любимчиком. Даже мать бывала к нему снисходительна».

Итак, у отца появился еще один противник. Но мало того. Людям нужен был король, а кого им дал Коронатор? Несчастного, жалкого праведника, полоумного Генриха? Нет, разумеется, Уорик хочет править сам. А он хоть и могущественен, но лишен ореола царственности.

«Что происходит в Англии?» — постоянно думала я, пока мы сидели в Онфлере.

Море слегка успокоилось.

— Нельзя ждать целую вечность, — сказала Маргарита. — В Англии происходят важные события. Я должна быть там. Пора отправляться.

К нам присоединился принц Эдуард. Он получил от Людовика людей и провиант, и мы готовы были пуститься в плавание. До меня дошла весть, что мать хочет вернуться в Англию, и я с облегчением узнала, что она здорова. К сожалению, все проведенные с королевой месяцы я не могла видеться с ней, искать у нее утешения. Но, возвратясь в Англию, увижу ее. И сестру.

Плавание, как и следовало ожидать, оказалось нелёгким, и мы прибыли в Уэймут разбитыми, изможденными.

Там нас ждали печальные вести.

Моего отца не было в живых. Он погиб в бою под Барнетом.

В УОРИК-КОРТЕ

Произошло это, едва мы вышли в бурное море. Я не могла поверить. Отец мне всегда казался несокрушимым. Несчастная мать, думала я. Что сейчас у нее на душе? Они были очень привязаны друг к другу. Хотя он редко бывал с нами, я ни разу не слышала о его неверности. Мать помогла ему возвыситься, и, думаю, он всегда был ей благодарен. Держался он с матерью в высшей степени уважительно. По-своему пекся о нас с Изабеллой. Правда, хотел выдать меня за отвратительного мне человека, но люди его поколения видели в дочерях средство насытить семейную гордость.