— Верят ли им?

— Они вредоносны. Люди запоминают клевету, и со временем она кое-кому начинает казаться правдой. Бэкингем выставил меня чудовищем... вероломным, беспринципным человеком, не имеющим права на трон Англии.

— Но ведь он сам настаивал, чтобы ты занял его!

— Он не мог сказать, что я принудил Стиллингтона ко лжи, хотя ему наверняка этого хотелось.

— Тут уж ему пришлось бы вести спор со Стиллингтоном.

— Бэкингем явно потому и воздержался от этого. Но распустил очень неприятный слух... меня он весьма тревожит.

— Какой?

— Не хочется повторять. Будто я велел убить в Тауэре принцев — Эдуарда и Ричарда.

— Эдуардовых сыновей! Своих племянников! Люди ни за что не поверят.

— Кое-кто поверит чему угодно, особенно дурному.

— Но ведь принцев видели стреляющими в цель на лужайке Тауэра... значит, они живы! Стоит людям увидеть их, и они убедятся, что слух этот ложен.

— Да, только я думаю, что им теперь нужно поменьше появляться на людях. Такой человек, как Бэкингем, становясь изменником, подает пример другим.

— Пример? Лишиться головы на ближайшей рыночной площади?

— Я имел в виду — восставать. Люди постоянно думают, что преуспеют там, где потерпели неудачу другие. В нынешней атмосфере вокруг этих мальчишек легко может подняться буря. А я меньше всего хочу неприятностей, связанных с ними. Мне и без того тяжело. Мятеж Бэкингема потряс Англию. Страну надо успокоить. Бэкингем должен быть забыт вместе с клеветническими слухами. Я собрался совершить поездку по стране. Повидать людей, поговорить с ними. Анна, ты должна поехать со мной. Я не могу передать, как мне хорошо, когда ты рядом.

Пришлось подавить тревогу за сына и целиком отдаться делам Ричарда.

Наступил март. Нам пора было отправляться. Ричард хотел заручиться поддержкой всей Англии на тот случай, если с приходом весны Генрих Тюдор сделает еще одну попытку высадиться.

Мы ездили по городам и деревням, приехали в Кембридж, где решили провести несколько дней. Ричард проявлял большой интерес к университету и часто жаловал ему различные дары. Нас приняли очень тепло. Ричарду понравилась та атмосфера, мне тоже. Те несколько дней я спокойно жила в монастыре и с удовольствием слушала беседы между королем и церковниками.

В Ноттингем я уезжала оттуда с грустью.

Ноттингемский замок мне никогда не забыть. Когда мы подъезжали к нему, я представить себе не могла, с какой трагедией столкнусь в его стенах. Стоящий на почти отвесной скале, он выглядит неприступным. С особым интересом я разглядывала замысловатую кладку северной стороны, потому что строить ее начал король Эдуард, а завершил уже Ричард.

В Ноттингемском замке кишат призраки, так как там страдало много людей. Супруга Эдуарда Второго приезжала сюда со своим любовником Мортимером. Я слышала, что она каждую ночь клала ключ от крепостных ворот под подушку, значит, пребывала в постоянном страхе. Генрих Второй, Ричард Первый... все они побывали в этих стенах.

Произошло это в середине апреля — в ясный солнечный день, с предвестием весны в воздухе. Но для нас то была не весна. То был конец надежды.

Дело шло к полудню, когда из Миддлхема приехал гонец. Мы с Ричардом радостно приняли этого человека, но при виде его лица нас обоих охватил жуткий испуг.

Я услышала шепот Ричарда:

— Что... принц Уэльский...

Гонец молчал, он боялся — как все гонцы, везущие дурные вести.

— Говори, — хрипло велел Ричард.

Почему этот человек молчит? Почему держит нас в тревоге? Мысленно я призывала его говорить и умоляла молчать. Я знала заранее, что он скажет. Случилось то, чего мы страшились многие месяцы.

— Ваше Величество, принц умер.

Ричард не смог подавить мучительного вскрика. Я подошла к нему и взяла его за руку.

Мы стояли, ошеломленные вестью, которой так долго опасались.

Ричард взмахом руки отпустил гонца, так как не мог его видеть. Впоследствии мы узнаем, как умер наш сын. Тогда нам знать этого было не нужно. Мы представляли это себе до того ясно, словно видели все собственными глазами. Ведь так боялись... так долго жили в страхе, с нетерпением ждали гонцов. И вот эта весть пришла.

Мало кого из детей могли оплакивать так горько, как мы своего маленького сына. То была

не просто смерть ребенка; то был конец надежды, конец образа жизни; а для меня и начало кошмаров, которые мучают меня по ночам.

В последующие дни мы с Ричардом почти не расставались. Однажды он разразился восклицаниями:

— Почему это случилось со мной? У Эдуарда было столько детей, а какую жизнь он вел? Постоянно изменял жене; имел бесчисленных любовниц; тешил свою плоть... и однако же оставил двух сыновей и множество дочерей. Не кара ли это небесная? — Он с ужасом взглянул на меня. — Правду ли говорил Стиллингтон? Не лишился ли я сына потому, что лишил венца сына Эдуарда?

Я попыталась утешить его. Напомнила, что он никогда не шел против правды. Сыновья Эдуарда незаконнорожденные. Права на трон они не имели.

— Я не могу избавиться от чувства жуткой вины, — сказал Ричард. — Эдуард был больше чем нашим сыном... был залогом того, что после меня будет кому править. Анна, я обучил бы его государственной мудрости. Он был хорошим мальчиком. И стал бы хорошим человеком. Был умным. Возьми юного Уорика. Он здоров... развлекается в Шерифф Хаттоне, а наш Эдуард... Что это означает, Анна? Мы прокляты?

Я сказала:

— Возможно, у нас родится другой ребенок.

Я сама в это не верила. Если не могла зачать, когда была моложе и здоровее, на что можно было надеяться теперь?

Горький смех Ричарда глубоко ранил меня, и память о нем не проходит.

Нет, у меня больше не будет детей. Единственный сын, которого я смогла родить Ричарду, оказался слабым и с трудом прожил одиннадцать лет.

Я не гожусь в королевы. Мне тридцать, я бесплодна... а королям нужны сыновья.

Мы скорбели вместе, однако что-то произошло. Возможно, только у меня в воображении. Но я невольно ощущала разочарование Ричарда.

— Давай уедем из Ноттингема, — сказал он. — Я не хочу больше никогда его видеть. Он будет постоянно напоминать мне о гонце, приехавшем в самый черный из дней с самой трагичной вестью, какую мы могли получить. Ненавижу Ноттингем. Этот замок я назову замком моей тревоги.

Ричард, казалось, ушел в себя, и я чувствовала, что мы уже не так близки, как раньше.

Он был постоянно занят. Близилось лето, государственные дела требовали внимания. Они не стояли на месте оттого, что король и королева переживали страшнейшую в жизни трагедию.

Ричард знал, что страну надо готовить к обороне. Постоянные стычки с шотландцами обычно начинались летом, но английские лорды Севера, вынужденные защищать свои владения, должны были наверняка отразить врагов.

Большую озабоченность вызывал Генрих Тюдор. Что он замышлял в Бретани? Его попытке высадиться по милости Божией помешал шторм. Можно ли ждать подобного везенья, если Тюдор предпримет очередную попытку?

У Ричарда было много дел. Я не предлагала вернуться в Миддлхем. Теперь для меня он мог быть только местом траура.

Покой навсегда ушел из моей жизни. Теперь я не могла верить ни во что — даже в любовь Ричарда. В душе у меня появилась какая-то язва, и все, на что я смотрела, казалось нечистым.

Себя я видела уже немолодой, слабой, никчемной — бесплодной королевой. Мне казалось, Ричард изменил отношение ко мне. Я была уже не помощницей, не утешительницей. Я стала

бременем.

Ричард сделал неразумный выбор. Я была дочерью Уорика и вместе с Изабеллой являлась богатейшей наследницей в Англии. Да, в детские годы мы были привязаны друг к другу, и наш брак был приемлем для него благодаря наследству. Я мечтала о великой любви. Но разве истинная любовь уходит, когда случается несчастье?

Иногда я сознавала, что в голову мне лезут глупости. Смерть сына не могла изменить отношение Ричарда ко мне. Разве я за нее в ответе? Разве виновата, что не смогла родить здорового ребенка?

И пыталась спорить с собой. Ричард — король. Ему нужен наследник. Он должен думать о будущем. Прежде всего ему необходим сын, чтобы наставлять его, учить, как править страной, когда отец умрет или состарится. Отчаянно необходим.

Говорить с ним о своих тайных страхах я не могла. Зачастую и сама сомневалась в их обоснованности. Ричард никогда не выказывал своих чувств. «Оттого, — твердила я себе, — что они глубоки. Не то, что у его братьев, Эдуарда и Георга. Те умели сказать приятные слова, но в них не хватало искренности».

Так я и жила, раздираемая сомнениями, лелеющая мучительные подозрения, потому что считала себя неполноценной.

Ричард делал вид, что справляется с горем, однако в глазах его я видела жгучее страдание.

Однажды он мне сказал:

— Екатерину уже пора выдавать замуж.

Она все еще жила вместе с братом Джоном в Миддлхеме, ей было около шестнадцати лет.

— Я хочу видеть ее устроенной, — продолжал Ричард. — И Джона тоже, хотя, пожалуй, он еще маловат.

— А кого ты прочишь в мужья Екатерине? — спросила я.

— Уильяма Херберта, графа Хантингдона.

— По-моему, он ей вполне подходящая пара.

— А Джону я хотел бы отдать Кале.

— Сделать его градоначальником? Это очень ответственная должность.

— Он мой сын, — ответил Ричард, как мне показалось, холодно.

«Да, — подумала я, — поистине твой сын, сильный, здоровый мальчик». В том душевном состоянии мне казалось, что он думает: «Я могу иметь здорового сына, но не от королевы, а от другой женщины».

— Он еще слишком мал для Кале, — услышала я свой голос.

— Я хотел назначить его в будущем году. Мне нужны люди, на которых можно положиться, а это мой сын. Однако начнем... с брака Екатерины. Думаю, время для этого пришло.

Екатерина приехала к нам. Умная, хорошенькая девушка, она очень радовалась близкому замужеству, а Херберты, разумеется, приходили в восторг от такого союза: невеста — королевская дочь, хоть и внебрачная, и король позаботится о ней.

Дочь Ричарда вышла замуж, я заметила, что глаза его, останавливаясь на ней, наполнялись гордостью... и, казалось мне, чем-то еще. Обидой? Почему есть у него здоровые дети от другой женщины, а от королевы нет?

У меня это становилось манией. Я в чем угодно видела его недовольство моим бесплодием.

Однажды он сказал мне:

— Я подумывал о том, чтобы объявить Уорика наследником трона.

— Уорика? Но...

— Анна, давай взглянем правде в глаза. Детей у нас с тобой не будет. Уже поздно, я страшился бы за тебя. Однако наследник необходим.

— Ричард, ты еще молод. Прошу, не говори о срочной необходимости наследника.

— Жизнь королей часто коротка.

— Жизнь любого из нас может оказаться короткой.

Я имела в виду Бэкингема и Гастингса. Ричард, видимо, это понял.

— Отец Уорика запятнан изменой. Это не является препятствием?

— На это можно закрыть глаза. Он ближайший мой родственник.

— Ричард, Уорик не способен править. Он слабоумный. Все будет опять, как при Генрихе Шестом.

Ричард задумался.

— Есть еще сын моей сестры Елизаветы, граф Линкольн...

Я печально взглянула на него, и он мягко продолжал:

— О таких делах нужно думать. Иногда это мучительно. Мало ли что...

Ричард отвернулся, потом вышел. Я пошла к себе в комнату и заперлась.

Если б только я могла родить сына! Если б могла стать здоровой! Любил ли тогда меня Ричард? Тут было очень много «если» — а если любовь зависит от таких соображений, то любовь ли это?

Любил ли он меня когда-нибудь по-настоящему?

Я молилась. Просила о помощи Бога и Пресвятую Деву. Но что толку молиться о невозможном?

Пошли разговоры о том, что Генрих Тюдор может попытаться свергнуть Ричарда и занять престол. Его сторонники выдвинули предложение, которое люди могли счесть привлекательным.

Казалось, что, когда Генрих Шестой умер — вернее, был убит, а Маргариту Анжуйскую изгнали из Англии, война Роз прекратилась. Однако смута могла вспыхнуть вновь, и мысль объединить дома Йорков и Ланкастеров казалась превосходной, поскольку в таком случае соперничество между ними прекратилось бы навсегда. Достичь этого можно было женитьбой Генриха Тюдора, родственника Ланкастеров, на Елизавете Йоркской.

Елизавета Вудвилл все еще оставалась вместе с дочерьми в убежище, жизнь там явно была лишена той пышности, которая окружала ее в недавнем прошлом.

Это предложение о браке изменило отношение людей к вдовствующей королеве. Ричард забеспокоился. Честолюбивая Елизавета Вудвилл, решив, что ее дочь может выйти замуж за короля, примется плести интриги.