Елена Богатырева - Обреченная на счастье

— Хочу! — прикрикнула я на него, нервно подсчитывая, сколько же лет прошло с тех пор, когда мой последний товарищ пел не «Вологду» у метро, а «Гоп-стоп» у меня дома.

— Это интересно, — обронил Федор, но тут же спохватился и нарочито серьезно спросил: — А этой женщиной могла бы быть Света?

— Веркина сестра? Нет. Зачем ей?

— Мало ли. Может быть, Верка положила глаз на твою квартиру, например. Решила сестру пристроить в Питере.

— Она бы со мной так не поступила…

Федор закончил крошить картошку, подлил масла и поставил сковороду на огонь.

— Ты знаешь, за время своей практики я столько раз слышал эту фразу! Каждый, кого обвели вокруг пальца, долго не может поверить в коварство замыслов своих ближних. А самые коварные замыслы обычно плетут именно люди из ближайшего окружения: родственники, супруги, с которыми прожили двадцать лет, ближайшие друзья. А махинации с квартирами сейчас вообще стоят на первом месте. Директор описал мне женщину, которая к нему приходила: высокая блондинка с короткой стрижкой и со зловещим блеском в глазах. Никого не напоминает тебе?

— Нет.

— А твою захватчицу?

— Ну она, высокая…

— Вот…

— Но волосы у нее темно-каштановые и длинные.

— Может быть, парик?..

В этот момент раздался телефонный звонок.

— Это твой Клим заступил на вахту, — сказал Федор.

— Я не буду брать трубку.

— Нет, — Федор покачал головой, — ты ответишь. Извинишься за то, что не позвонила, и договоришься встретиться с ним завтра днем.

— Зачем?!

— Потом скажу, — Федор подталкивал меня к телефону. — Давай, я рядом, не бойся.

— Алло! — сняла я трубку.

— Сима! — ревел Клим голосом раненого дикого зверя. — Что происходит?

Федор сжал мой локоть, и я, стараясь говорить как можно спокойнее, но все равно заикаясь на каждом слове, ответила:

— Извини-ни, К-клим. Так получилось-ось. Работы было очень много. Давай-ай завтра д-днем встретимся.

— Давай, — быстро сказал он. — А почему ты снова там? Где твой брат?

— Он в к-командировке. Я пока здесь по-поживу.

— Хорошо, — вздохнул Клим с облегчением.

— А к-как ты узнал его телефон? — спросила я.

— Завтра расскажу, — отмахнулся он. — Давай встретимся у меня.

— У тебя на работе?

— Дома.

— Д-д-дома? — переспросила я, и Федор, догадавшись, о чем идет речь, отчаянно замотал головой. — Давай лучше у метро, — предложила я, — у Грибоедова.

— Все, договорились. Если не приедешь, найду тебя. Мне уже стало мерещиться, что кто-то тебя похитил и держит заложницей.

— Нет, завтра буду.

Из кухни вкусно пахло, и мы наперегонки побежали туда, подгоняемые мыслью, что наш ужин, брошенный на произвол судьбы, сейчас сгорит.

— Итак, Серафима, насколько я понял, ты совершенно равнодушна к своему жениху?

— Да. — Я тихо злилась, что он называет Клима моим женихом и в душе, наверно, посмеивается над моими любовными историями.

Но обжигающая картошка с хрустящей корочкой не настраивала гневаться, а располагала, наоборот, к самой мирной беседе.

— Значит, завтра будь понастойчивее. Во-первых, умри, но узнай, откуда у него мои координаты. А потом, когда он ответит тебе на этот вопрос, объясни ему наконец, что совсем не собираешься за него замуж. Скажи ему это определенно, чтобы у него не оставалось никаких сомнений.

— Это необходимо? — сморщившись, спросила я.

— Разумеется. Он мне уже надоел своими звонками. Отелло чертов! А вечером мы съездим к тебе домой. Хочу посмотреть на твою Светлану.

— Я несколько раз звонила туда — никто не берет трубку. Похоже, она сгинула.

— Или не хочет подходить к телефону.

Этим наш разговор о «грустном» ограничился, и мы стали весело жевать картошку, вспоминая сегодняшних клиентов.

— Ладно, — сказал Федор после ужина, — сегодня нужно выспаться. Завтра нас ждут серьезные дела. Пока! — и скрылся в своей комнате.

«И это все?» — раздосадованно думала я, оставшись одна. Значит, вчерашняя фантастическая ночь с таинственными мелодиями, значительными шорохами и лунными волнами больше не повторится? Выходит, она ничего не предвещала? Плечи мои опустились, а лицо приняло, наверно, самое унылое выражение. Вдруг дверь комнаты быстро приоткрылась, и Федор, выглянув, внимательно посмотрел на меня. Я моментально поднялась и засуетилась на месте, словно меня поймали с поличным.

— Хочу воды набрать, — важно и немного заносчиво сказал Федор, — чтобы ночью не бегать.

Он налил из чайника воды в стакан и гордо удалился в свою комнату. Но я могу поклясться, что оттуда тотчас же донесся его сдавленный смех. Ах вот, значит, как! Он надо мной потешается! Наверно, вчера я выглядела полной идиоткой в одеяле на кухне. Ну и хорошо, потому что я просто валюсь с ног после вчерашней бессонной ночи и сегодняшнего длиннющего дня. Он надеется уснуть раньше меня? Не выйдет!

Заглянув на минутку в ванную, я прыгнула в постель, завернулась по уши в одеяло, чтобы не слышать ни звука, и попыталась заснуть.

Минут через десять я наконец призналась себе, что лежу, крепко зажмурившись, честно пытаюсь ни о чем не думать, но все это не приводит абсолютно ни к каким результатам. Тогда я потихоньку стянула одеяло с головы. Дышать стало гораздо легче. К тому же я снова услышала музыку. На этот раз музыка лилась из комнаты Федора, еле уловимая. Или мне только казалось?

Тили-там, пела маленькая фея семи нот, мир гораздо больше, чем ты думала. Тили-там, ты еще и сотой части его не открыла для себя. Тили-там, жизнь никогда не кончится, она — кругосветное путешествие в безбрежном пространстве. Тили-там, в ней так много любви, целое море любви, стоит только войти в ее воды. Тили-там, ты собираешься плыть или ты ждешь, когда вечность иссушит эти воды? Тили-там, ты ведь еще ни разу не замочила ног, чего ты медлишь? Все разочарования и беды тонут в одной лишь капле любви. Тили-там, подумай, жизнь твоя могла бы пройти мимо этих вод, но тебе повезло.

Сердце сладко урчало под этот мотивчик, как котенок, пригревшийся в теплой шали. Ради этих минут стоило прожить тридцать шесть лет в кромешной скуке. Ветер перемен разметал здравый смысл, словно октябрь осенние листья. И как бы сладко я ни жмурилась, как бы ни куталась в одеяло, я знала, что теперь не одна.

Когда я все-таки провалилась в сон, то даже не почувствовала перемены. Та же музыка — тили-там, то же ощущение счастья. Потом по лицу скользнула теплая рука, и рядом оказался Федор. Сон и явь одновременно пролились блестящим дождем с мучительносладким лунным оттенком.

— Я только хотел…

Тили-там: мы всю жизнь занимаемся тем, что чего-то хотим. Одних желания сжигают, но у нас с тобой совсем не тот случай.

— …сказать…

Тили-там. Ты ведь понимаешь: что можно сказать словами? Главное всегда остается за ними, там, где вечный покой и абсолютное молчание.

— …что ты очень красивая.

Тили-там: даже если тебе говорили это тысячу раз и ты устала слушать, все равно это — правда. Ты такая красивая, что у меня перехватывает дыхание, когда я смотрю на тебя. И я забываю обо всем на свете.

— Какая?

Но это я спросила только для того, чтобы еще минуточку посмотреть в его синие глаза, на одно мгновение оттянуть неотвратимое влечение к океаническим водам любви. Той, что просится в руки сама, той, что обещает утолить твою жажду, той, что возможна, наконец. Потому что губы уже жадно скользят по рукам, поднимаясь все выше и выше, потому что кружится голова, а сердце хочет выпрыгнуть навстречу другому, бьющемуся в такт уже совсем близко…

А потом, хотя было два часа ночи и сон суетился вокруг нас, приглашая насладиться теперь уже полным покоем, мы разговаривали взахлеб, как два узника, тридцать лет просидевшие в одиночных камерах по соседству, стена между которыми теперь рухнула.

— Ты любишь мороженое?

— Терпеть не могу…

— Нас луна разглядывает, вон видишь, вытаращилась…

— Кыш-кыш…

Так болтают без умолку дети. Взрослым кажется — о какой-то ерунде, о мелочах. Ничего подобного, тили-там, ничего подобного. За словами взрослых так много пустого пространства, дети выражаются точнее. И влюбленные знают толк в этих беседах. Неужели она бывает такой — любовь? Вот почему мне снились…

— Мне последнее время снились фиолетовые сны…

— А мне сиреневые…

Утро взорвал вопль будильника. Мы открыли глаза и вот уже целую вечность рассматриваем друг друга, пытаясь установить, что это за чудо с нами случилось и как мы оказались здесь вместе? Нас накрыла последняя волна океанической прошедшей ночи, и Федор снова уже готов уснуть после этого, но я трясла его за плечи:

— Вставай, нам ведь пора.

— Ах да. Пожалуй, как честный человек я должен сварить тебе кофе.

Я бросила в него подушкой, он увернулся, но не встал, а снова потянул меня за руку к себе.

— В десять первая встреча.

— Ах да.

Нам ведь не нужно расставаться даже на короткое время. Мы вместе встаем, вместе, толкаясь, принимаем душ, пьем кофе из одной чашки и спускаемся вниз по одной лестнице. Мы превратились в сиамских близнецов, потому что даже во время работы думаем, похоже, об одном и том же…

Ближе к обеду он начинает нервничать, смотреть на часы. Мне нужно идти на «свидание» с Климом. Я совершенно спокойна, как река в отсутствие ветра. Моя жизнь наконец-то нашла свое русло, меня никому не повернуть вспять, даже Климу. А Федор нервничает. Мне это нравится. Мне хочется, чтобы он еще раз тревожно взглянул на меня. Вот так. А теперь, чуть рассеянно, — на клиента.

Я решила уйти именно теперь, без напутственных слов, без искорок сомнений, которые непременно мелькнут в его взгляде.

Показав на часы, я поднялась и направилась к двери. Знаю, ему хотелось послать к черту надоевшего до смерти зануду-клиента и броситься вслед за мной. Я спустилась по ступенькам, но он не нагнал меня. Жаль. Телепатия оказалась неполной.

— Эй, девушка!

Он орал из окна на всю улицу, улыбаясь до ушей.

— Не забудьте, что я жду вас! Очень жду!

И махнул рукой. Я тоже подняла руку. Или это было крыло? По крайней мере сердце мое парило и кувыркалось в воздухе и тихо курлыкало от счастья.

Клим вышел из машины, как только завидел, что я вынырнула из метро. Я тоже сразу его увидела. Что-то щелкнуло внутри, прокручивая наши прошлые встречи, напоминая о дурацком недоразумении относительно женитьбы.

— Здравствуй, — сказала я.

— Боже, как я боялся, что ты опять не появишься.

Это было похоже на правду. Пальцы его слегка дрожали, сжимая сигарету, которую он тут же скомкал и выбросил. Я видела его теперь совсем по-другому. Это было немного странно. Такое чувство, словно раньше я была подслеповата. Нет, не то. Раньше я смотрела на него изнутри, глазами своего страха, чувства неловкости, с позиций своей скучной неудавшейся жизни. Теперь же я видела его как бы со стороны. Я стояла перед ним и одновременно была посторонним наблюдателем этой встречи, внимательным и холодным.

Зачем я ему? Эта мысль ни разу не приходила мне в голову за время нашего знакомства. Боже мой, как я изменилась! Бедный Клим, ему ведь и невдомек, что перед ним стоит совсем другая Серафима. Не забитая, скованная Симочка, думающая только о том, как бы уберечь свои коленки от его влажных ладоней. Ее больше нет! Да кем она была? Чего боялась? Чего хотела? Как можно было столько времени терпеть рядом человека, абсолютно тебе чужого?

Меня начал разбирать смех, но я искренне боролась с искушением рассмеяться ему в лицо. Зачем человека расстраивать?

— Сима, — сказал Клим серьезно, беря меня за руку, — мы должны немедленно пожениться.

— Почему немедленно? — спросила я и подивилась собственному спокойствию.

— А зачем тянуть?

Надо же! Не припомню что-то, чтобы сказала ему «да». Очевидно, от бывшей Симочки этого и не требовалось, и Клим с легкостью принял за «да» наши с ним последние посиделки в ночном клубе.

— Клим, зачем я тебе?

Кажется, я усмехнулась чуть-чуть, спрашивая об этом, но реакция его была удивительной. Он остолбенел сначала, потом тряхнул головой, словно сбрасывая наваждение, и, окончательно решив, что Симочка никак не могла усмехнуться, а это ему только показалось, выдал суетливо, быстро стреляя глазками:

— Но ведь я тебя, как говорится, люблю и все такое прочее.

— Что «прочее»? — Я не отрываясь смотрела ему в глаза, чего раньше никогда не делала.

Он, видимо, решил переменить тактику и перейти к нахрапистому наступлению с другого, как ему казалось, более незащищенного фланга.