Anne Dar - Обреченные пылать

– Я не плачу, – всхлипнула я. – Просто больше не хочу быть самой младшей.

– Но что же с тем поделаешь, что ты родилась на две минуты позже Миши? – едва уловимо улыбнулась она.

– Ничего не поделаешь, – продолжала дуться я, не расцепляя скрещенных на груди рук. – Я сказала Энтони и Джереми, что не буду их хоронить и им самим придётся меня хоронить… Энтони пожал плечами, а Джереми сказал, что не собирается меня хоронить, потому что это нечестно – он родился первым, значит ему первым и умирать. А я сказала, что нечестно это решать за меня… А Джереми сказал, что я неправа, и что когда-нибудь он всё равно умрёт первее меня, и если я не признаю того, что я неправа, тогда он умрёт прямо сейчас, поэтому я признала, что неправа, чтобы он не вздумал умереть первее меня. Я сжульничала. И я ещё раз сжульничаю. Пусть даже не думает, что сможет умереть раньше меня, – с вызовом выдавила я, ещё сильнее сцепив руки на груди.

– Таша-Таша… – вновь едва уловимо заулыбалась мне в шею мама. – Джереми так говорит потому, что, хотя и не признаёт этого, но внутренне подозревает, что ты сильнее него… Ты сильнее своих братьев. Если бы ты только знала, насколько ты сильная…

Я не знала и не хотела этого знать – ни тогда, ни потом. Но я узнала. И когда я узнала свою силу, я захлебнулась в ней.

– Дорогая Таша, я тебя люблю, – в сотый раз перечитывала перед сном вслух открытку мамы я, которую неделей ранее, на моё десятилетие, она подарила мне вместе с новыми коньками. Я вновь и вновь повторяла начальную строчку открытки, вновь и вновь звучали вслух мамины слова, адресованные мне: “Дорогая Таша, я тебя люблю”. Эту открытку я уже давно убрала с глаз долой, но тогда она казалась мне едва ли не сокровенным писанием тайны всего моего мира, которому суждено было рухнуть.

Открытки с этими мамиными словами были у каждого её ребёнка, но мне казалось, что её любовь ко мне уникальна и не похожа на любовь к другим её детям. Не знаю, с чего я это взяла. Может быть потому мне так казалось, что она выделила в каждом своём ребёнке по одной самой характеризующей его черте? В её понимании нас Энтони был любознательным, Джереми жертвенным, Пени великодушной, Хьюи мечтательным, Миша шустрой, а я у неё была то смелой, то сильной – она словно не могла определиться с одним словом для меня, поэтому выделила мне сразу два. И это был действительно веский повод, чтобы считать себя особенной в её глазах. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что у каждого её ребенка был свой повод, который она ему регулярно подсовывала в виде радужного свёртка любви… Какой же необыкновенной женщиной она была!

– Таша, если ты будешь есть падающие с неба снежинки – станешь морозильником, – усмехнулся пробегающий мимо меня Джереми, катающий на санках Мишу.

– Я что, замёрзну изнутри? – округлила глаза я.

– Не переживай, – хлопнул меня по плечу десятилетний Хьюи. – Зато в тебе можно будет хранить хорошие вещи, – задорно улыбался он.

– Например, мороженое? – мои глаза распахнулись ещё шире.

– Если хочешь, тогда можно и мороженое.

– А если не хочу?

– Тогда храни то, что хочешь, – продолжал задорно улыбаться Хьюи сквозь падающую тюль пушистого снега.

– А если я ничего не хочу внутри себя хранить?

– Мама говорит, что человек не должен быть пустым. Если не хочешь ничего внутри себя хранить, тогда дай мне сохранить внутри тебя что-нибудь. Не будь эгоисткой.

– Ладно, – протерев красный нос варежкой, усмехнулась я. – Чего для тебя сохранить внутри себя?

– М-м-м… На сохранение обычно отдают самое ценное. Чтобы никогда не потерять.

– А что у тебя самое ценное? – с неприкрытым любопытством поинтересовалась я.

– А-то ты не знаешь, – хитро улыбнулся Хьюи. – Не новые ведь коньки.

– Но они замечательные, – заметила я.

– Да, но коньки ты не проглотишь, да и я из них всё равно когда-нибудь вырасту.

– Тогда выбери то, что я смогу проглотить и из чего ты никогда не вырастешь.

– Хорошо… Мама вчера сказала, что самое ценное, что у меня есть – это любовь, но с каждым годом моего взросления мне всё сложнее будет сохранить её неповреждённой. Раз уж ты наелась снегом и скоро замёрзнешь изнутри, помести где-нибудь глубоко внутри себя кусок моей любви, чтобы, когда она мне понадобится, ты смогла разморозить её для меня и вернуть её обратно мне в руки. Прости, но всю отдать тебе на сохранение не могу, иначе без неё не выживу, – весело улыбнулся десятилетний мальчик, и я улыбнулась ему в ответ той же весёлой улыбкой.

Это правда – я скоро замёрзла изнутри. Понадобилось каких-то три года, три месяца и три недели. Правда ли то, что та часть любви, которую тогда оставил себе Хьюи, сейчас поддерживает ему жизнь, я не знаю. Но ту часть, которую он оставил мне, я осязаю. Изнутри.

В детстве мы с Мишей придумали ритуал – каждый день говорить друг другу: “Я тебя люблю”. Миша подбегала ко мне сзади, обнимала за плечи так крепко, как только могла, сжимая меня в своих тисках буквально до умопомрачения, после чего кричала мне на ухо громогласное: “Таша, я люблю-у-у тебя-а-а!”. Я жмурилась то ли от силы её объятий, то ли от силы её крика, после чего всегда вырывалась и бежала за сестрой, обязательно догоняла её и проделывала с ней то же самое. Не из мести – из чистой искренности. Мы любили друг друга так, как никого из других своих братьев и сестёр. Так продолжалось до тех пор, пока в пятилетнем возрасте отец не вручил в наши руки по красивой небольшой скрипке, которые он собственноручно смастерил для нас.

Мы с Мишей знали, что не стали любить друг друга меньше, но дух соперничества заставил нас молчать об этом. Именно благодаря этому духу уже к своим восьми годам мы возглавили рейтинг лучших девочек-скрипачек Великобритании.

…Это был самый короткий июнь в моей жизни. Две недели назад я получила очередное золото на национальном конкурсе юных скрипачей в возрастной категории от десяти до тринадцати лет. В следующем году мне придётся состязаться с более старшим поколением скрипачей, но пока мне только тринадцать и у меня на носу международный конкурс – между прочим второй в моей жизни! – так что сейчас я не думаю о своём далёком будущем, целиком зациклившись на своём осязаемом настоящем. Через месяц я должна буду представлять Великобританию в Токио и, на сей раз, я не собираюсь ограничиваться серебром, как ограничилась в прошлом году, заняв второе место на этом же конкурсе в Варшаве. В позапрошлом году Миша взяла бронзу на международном конкурсе в Анкаре, поэтому она не расстроилась, когда в прошлом году на конкурс отправили меня – всё честно, один год она, второй год я – хотя и слегка приуныла от того, что я в итоге обошла её, взяв серебро. В этом же году всё было сложнее. Миша рассчитывала отправиться на международный конкурс, но победу на национальном отборе присудили мне, повторно вручив Мише серебро. По мнению Миши, с моей стороны это было неправильно – лезть вне очереди на международную арену – я же не признавала никаких очередей, честно и максимально чётко отыгрывая каждый свой сольный номер, в чём родители поддерживали меня на сто процентов, не зная, как утешить Мишу.

В итоге мы с Мишей уже две недели как не общаемся, и всё потому, что Миша обижена на меня за то, что я, по объективному мнению судей многочисленных конкурсов, владею смычком немногим лучше своей старшей сестры, что, с учётом того высокого уровня, который Миша задаёт всем Британским подросткам, даётся мне с колоссальным трудом.

Сегодня с утра Миша вдруг заявила, что бросает скрипку. Она выпалила это не подумав, я уверена. Просто в момент, когда мама попросила побыстрее заканчивать с завтраком, чтобы не опаздывать в музыкальную академию, она внезапно вскочила из-за стола и, бросив перед собой свою ложку, выкрикнула, что больше не намерена тратить свою жизнь на безрезультатную игру. После этого она заперлась в ванной, и папа ещё десять минут через дверь пытался убедить её в том, что её золотые, серебряные и бронзовые медали, а также все дипломы высших степеней, благодарности и признание на национальном, и даже единожды на международном уровне, и есть ничто иное, как результат её ежедневных трудов, но ему так и не удалось уговорить её выйти этим утром из ванной. Миша объявила немой бойкот, а я, закатив глаза, вернулась к завтраку.

Это всё переходный возраст. Мне мои тринадцать лет тоже нелегко давались – всё ещё не научилась рисовать ровные стрелки на веках, начала втихаря слушать рок, откладывая сонаты Моцарта и Шопена всё дальше в своём плейлисте, страдала из-за боли во внезапно быстро начавшей расти груди, а ещё хотелось начать встречаться с каким-нибудь крутым парнем, но мне никто из нашей школы не нравился, поэтому я вдруг начала мечтать о таинственном новичке, но мои мечты были жестоко разбиты, когда в нашу школу всё-таки занесло каким-то южным ветром новичка, который оказался тощим, неприглядным пареньком-ботаником из далёкой Индии…

Да уж… Мой подростковый возраст обещал подогнать мне ещё очень много сюрпризов в виде прыгающих, как ноты по стану, гормонов, розовых соплей из-за отсутствия отношений с парнями, и переживаний, связанных с изменением моего тела…

Правда как-то не срослось…

В академии сегодня целый день спрашивали о том, где запропастилась Миша и не заболела ли она, на что я лишь пожимала плечами, говоря, что ей и вправду нездоровится. Сам факт того, что мне приходилось врать, раздражал меня даже больше подростковых всплесков Миши, однако я всё ещё искренне надеялась на то, что её утреннее заявление – это всего лишь мимолётное выкипание гормонов и ничего больше, поэтому решила пока что утаивать ото всех пугающе серьёзный настрой сестры. Мама поддержала меня в этом решении…

Прежде я не замечала, насколько тяжёлой может быть моя скрипка. Впрочем, прежде я никогда и не пыталась удерживать её за своей спиной десять минут к ряду, как оловянный солдатик стоя неподвижно на одном месте. Обычно мне не приходилось ждать маму – она всегда приезжала заранее, но сегодня, впервые за долгие годы моих регулярных поездок в музыкальную академию и обратно, она почему-то задерживалась.

На улице было идеально тепло и безветренно, небо заволокла густая пелена облаков, пока ещё не собирающихся выпускать на землю стремительные стрелы дождевых капель. Я сделала глубокий вдох и поправила свою густую чёлку, уложенную на правый бок. Мы с Мишей давно мечтали подстричься под мальчиков и оставить себе только модные чёлки, чтобы иметь возможность красиво укладывать их на бок, но мама всё противилась нашему желанию – не хотела отрезать наши густые локоны длинной до лопаток. В итоге она сдалась лишь на наше тринадцатилетие, самолично отведя нас в лучший Лондонский салон красоты. Она до сих пор лелеяла надежду на то, что мы с Мишей ещё вернём себе прежнюю длину волос, но нам обеим так сильно нравилась наша нынешняя причёска и мы так старательно каждое утро укладывали свои чёлки на правый бок, что маме оставалось надеяться только на время.

Когда мамина машина вывернула из-за угла, я с облегчением выдохнула и сняла с плеч тяжёлый чехол. Прежде, чем я успела положить его на заднее сиденье, мама подошла ко мне и изо всех сил обняла за плечи.

– Где Джереми? – я удивилась больше отсутствию брата, нежели силе её неожиданных объятий. – Я думала, что ты задержалась из-за его игры.

– Я не была на игре, – уже садясь за руль, лучезарно улыбнулась мне она.

– Почему ты не была на игре? – ещё сильнее удивилась я, сев на своё законное переднее сиденье и пристегнув ремень.

– Долгая история, – начала она вдруг включив зажигание, но вспомнила. – А где Хьюи?

– Он отошёл в туалет. Уже пять минут прошло, так что должен скоро вернуться… Нас, наверное, Джереми заждался… – напряжённо произнесла я, посмотрев на часы – мне не терпелось узнать результаты его матча.

Не успела я договорить о заждавшемся нас Джереми, как Хьюи вынырнул из-за ограды академии. Везёт ему – не приходится везде таскать за собой синтезатор. Подумав об этом, я машинально пожала своё правое плечо, интуитивно пытаясь его размять.

– Да, конечно, не спеши, – поджала губы я, как только Хьюи сел позади меня. – Нам ещё, вообще-то, Джереми забрать нужно.

– Я думал, что мама заберёт его первым, – уже пристёгиваясь, удивился Хьюи.

– Планы изменились, – хитро прищурилась мама, заглянув в боковое зеркало заднего вида, чтобы вырулить на брусчатку.

…Джереми ожидал нас у стадиона в компании весёлых парней, что было хорошим знаком – значит, выиграли. Осталось только узнать счёт.

Среди парней я узнала светловолосого Кристофера Гранта, с которым Джереми познакомил меня в середине февраля. Голубоглазый парень улыбнулся мне, и я улыбнулась ему в ответ, всё же поспешно отведя взгляд в сторону. Может быть написать ему в фейсбуке?.. Или этот красивый парень не станет заглядываться на малолетнюю сестру своего друга по баскетбольной команде?.. Я тяжело выдохнула, наблюдая за тем, как группа парней обтекает нашу машину, переходя на другую сторону улицы.