Anne Dar - Обреченные пылать

– Странное явление – это не погодки Рассел, а цвет их кожи, – заметила Коко. – Мерседес ведь совсем беленькая на фоне своих старших сестёр мулаток.

– Может быть её подменили в роддоме? – ухмыльнулась Нат.

– Всё дело в пигментации кожи, – заулыбалась в ответ Паула. – Но это сложный вопрос. Гораздо проще ответить на то, как я решилась на трёх погодок… Всё достаточно просто – мы с Дарреном не предохранялись.

– Как? – округлила глаза Коко. – Совсем?

– Нет, не совсем, – отставила стакан с пуншем Паула. – Кармелиту мы специально сделали. Бенита получилась случайно – оказалось, что у меня сместилась противозачаточная диафрагма. В случае же с третьим ребёнком порвался презерватив, но мы слишком поздно это заметили. За противозачаточным решили не ехать, почему-то решив, что снаряд третий раз в одну воронку точно не попадёт. Собственно так и появилась Мерседес, – пожала плечами блондинка. – А знаете, что самое интересное? Что все три раза мы хотели девочек, и, как видите, наши желания сбылись. Но больше рожать я точно не собираюсь. Это ужасно выматывает. Я имею ввиду не только беременность, а в принципе всё материнство. Да я сплю не больше пяти часов в сутки! Если бы не помощь Даррена, наверное бы просто с ума сошла от всех этих распашонок, молокоотсосов, детских криков, грязных горшков, варения детских смесей…

– Ладно-ладно, не продолжай, – остановила Паулу я. – Я тебя прекрасно поняла. Теперь ни за что не стану матерью.

– А я бы родила себе одного ребёночка, – на выдохе, совершенно неожиданно выдала Нат.

– Ты?! – в один голос удивились мы с Коко.

– А что? Думаю из меня бы вышла неплохая мать.

– Пени спрашивает, – решила перевести вопрос сестры я, – кого бы ты хотела – девочку или мальчика?

– Да мне всё равно, – поджав губы, пожала плечами огневолосая, и здесь я поняла, что она это всерьёз.

– Лично мне одного сына хватило! – вдруг выпалила Коко. – Он был совершенно неуправляемым ребёнком. Благо что вырос хорошим человеком и уехал жить в Германию, избавив меня от своих хулиганств. Стал уважаемым конструктором, заботливым отцом, думаю, что весьма неплохим мужем… Ах, девочки, как же я иногда по нему скучаю! Мы не виделись уже целых полгода. Таша, не слушай всех этих молодых мамочек. Дети – это счастье, которое, как и всякое другое счастье, можно оценить в полной мере только после того, как оно придёт к тебе лично.

– Хочешь сказать, – криво ухмыльнулась я, – что я должна завести себе нахлебника, вырастить его, а потом, когда этот неблагодарный бросит меня и умчиться за своим счастьем на другой конец света, я вынуждена буду ещё и скучать по нему? Ну уж нет. Я точно не собираюсь становиться матерью. Не в этой жизни.

– Если не в этой, тогда в какой? – не отставала Коко.

“В той, в которой Таша Грэхэм не стала Ташей Палмер”, – мысленно произнесла я, но в ответ лишь молча мотнула головой, влив в себя остатки своей порции пунша.

Быть матерью очень тяжело, я уверена в этом. Среди нас сейчас как раз не хватало одной молодой матери, прямой виновницы двух отшумевших на этих выходных празднеств. Она так и не смогла удержать в своих хрупких руках слишком тяжёлый груз материнства. Не знаю, пригласила бы я её на праздник, зная, что она обязательно что-нибудь украдёт из моего дома, но Пени об этом даже не задумывалась. Она не просто пригласила Мишу – она все три дня уговаривала её прийти, но сестра предпочла компанию алкоголя и уже третий день к ряду валялась в своём гараже в обнимку с полупустыми бутылками. Я заходила к ней вчера вечером, видела, как она упала с дивана и не нашла в себе сил подняться… Я забрала со стола уже наполовину выдавленный тюбик клея, который она обязательно бы донюхала, не выброси я его в мусорный бак на соседней улице – смысла выбрасывать на нашей улице не было, Миша всё равно бы нашла его, в очередной раз порывшись в мусорке.

Я пыталась об этом не думать. Пыталась не думать о том, что на прошлой неделе Миша, напившись в хлам со своей компанией наркоманов, на всю улицу кричала о том, что лучше она сдохнет как собака, чем примет от кого-то из нас помощь…

Вчера вечером, закрыв гараж, я уже подходила к порогу своего дома, когда она бросила на наш с Нат газон пустую бутылку из-под дешёвого пива, после чего выкрикнула в мою сторону, что жалеет о том, что вместо матери ей осталась бесполезная сестра. Она имела в виду, что жалеет о том, что в той автокатастрофе выжила именно я, а не мама. Миша кричала о том, что если бы мама была жива, она бы не допустила, чтобы одна из нас стала наркоманкой. Я слышала это сотни раз, и всё равно всякий раз эти слова отзывались колющей болью в области моего остывшего сердца.

Мы десятки раз пыталась помочь Мише, даже один раз засунули её в лечебницу, но, отказавшись от наркотиков, она наотрез отказалась отрекаться от алкоголя и клея. Она стала одной из тех, кому нравится ежедневно умирать громко, нараспашку, чтобы это видели все и никто ничего с этим не мог бы поделать… Она не видела, как её дочери задувают свечи, не наблюдала, как они раскрывают подарки и сама не дарила им подарков, не сидела с нами на кухне после праздников и не разговаривала об успехах своих детей. Вместо этого она прозябала в гараже, с натянутым на голову пакетом, и судорожно дёргалась от очередной дозы клея. Она поставила на кон всё и всё проиграла. Она не имела право проигрывать нас, но она это сделала, и я ни-ког-да не прощу её за это!..

Миша не имела право поступать так с собой!!! Это не она была в той машине, а я! Не по её лицу стекала материнская кровь! Не она осталась единственной выжившей в той катастрофе! Не в её костях с мучительной болью зарастали трещины! Не она провела год в больничной койке, ни разу не выйдя на свежий воздух! Не она три месяца таскала своё тело на костылях! Не она полтора года промывала свой мозг индивидуальными и групповыми психотерапиями! Не её тело превращалось в прозрачный скелет! Не она училась заново есть! Это всё досталось мне! Этот коридор кромешной тьмы проходила я! Сама! В одиночку! Это была моя борьба! Я не выиграла, но выстояла этот бой! И если бы мне пришлось бороться лишь с тем, что я не попала в ту мясорубку и не пережила всего того ужаса, я бы выстояла этот бой ради неё! А она не смогла устоять уже после первого удара! Она упала и, вместо того, чтобы попытаться встать, предпочла навсегда остаться лежачей! Я никогда её не прощу за это! Я не прощу её за то, что она не захотела даже попытаться спасти себя ради меня! За то, что она сделала с собой, за то, что она сделала со мной, я буду зла на неё до тех пор, пока существую!

Я впервые увидел Её в Женеве. Стоял на террасе своего номера в отеле и рассматривал фотографию, выложенную Ирмой в инстаграм. Всего было десять фотографий, которые я в конечном итоге смутно запомнил, но фото, на котором Она падает с Дакара, врезалось в моё сознание таким ярким пятном, что я минимум трижды в сутки воспроизводил его в памяти.

Возможно со временем я бы и перестал думать о героине, решившейся оседлать Дакара, если бы не злосчастный звонок, заставивший меня оторваться от занудного общения с деловыми партнёрами. На мой новый номер телефона никогда не звонили номера, не состоящие в коротком списке моих контактов, поэтому я сразу попытался вспомнить, кому может принадлежать неизвестный мне номер, но понял, что это бесполезно, и поднял трубку.

– Слушаю, – коротко произнёс я, но в ответ получил молчание. – Я слушаю вас, – терпеливо повторил я, хотя и не был заинтересован в собеседнике, не способном начать диалог первым.

– Добрый день, – раздался чуть дрогнувший, но очень мелодичный женский голос. – Мистер Риордан, мы пока ещё лично не знакомы… Меня зовут Таша Палмер и я…

– Таша Палмер, – закрыв глаза и вспомнив фотографии Ирмы, на выдохе оборвал собеседницу я. – Я знаю кто Вы. Ирма выложила в инстаграм несколько фотографий с Вашим участием… Ваш полёт со спины Дакара получился очень красивым. Надеюсь Вы не ушиблись? – попытался быть любезным я, даже не задумавшись, почему Таша Палмер вдруг решила мне позвонить и как она вообще достала мой новый номер.

– Нет, благодарю за беспокойство, – неожиданно хихикнула она, и я не смог не отметить красоту её смеха, напоминающий собой звон колокольчиков. – К сожалению я Ваших фотографий не видела, но уверена, что Ваш тандем с Дакаром со стороны более фотогеничен… Эмм… Я звоню Вам по поводу Вашей дочери.

– По поводу дочери? – я не понял, что моя собеседница имеет в виду Ирму.

– Не переживайте, с Ирмой всё в порядке, – вдруг добавила она. – Я лишь хотела уточнить, действительно ли Вы разрешили ей посетить вечеринку с присутствием на ней до часа ночи? Я могу не переживать об этом?

С чего она вдруг взяла, что Ирма – моя дочь? Это заставило меня ухмыльнуться.

– Да, конечно, мы с ней договаривались об этой вечеринке. Можете быть спокойны – Вам не нужно контролировать её этим вечером, – почему-то решил подыграть я.

– Отлично… – запнулась девушка. – И ещё. Ирма потратила тысячу четыреста фунтов только на платье и туфли, и, судя по всему, это только начало. С этим всё в порядке? Не поймите меня неправильно, просто это мой первый опыт и я совершенно не в курсе того, какой именно суммой Ирма может распоряжаться…

– Всё в порядке, – на сей раз я не смог скрыть своей усмешки. – Пока она занята шопингом Вам ничего не грозит. Мне уже пришли оповещения о её покупках – я отслеживаю этот хаотичный процесс, так что можете не волноваться.

– Хорошо, спасибо Вам за внимание, – торопливо произнесла Таша.

– Не за что… Кто Вам дал мой номер? – когда я понял, что трубку по ту сторону преждевременно положили, я отстранил телефон от уха и ещё с минуту смотрел на дисплей своего потухшего мобильного.

Этим же вечером просмотрев сохранённые мной фотографии со страницы Ирмы ещё раз, я заказал на утро билеты до Лондона, с чего-то вдруг решив, что знакомство со служащим персоналом важнее трёх званных банкетов. Таша Палмер неожиданно стала для меня идеальным поводом проигнорировать мероприятия, которые меня совершенно не интересовали и которые всё же каким-то образом были важны для моего бизнеса. По факту, я преждевременно вылетал в Лондон из-за первой на моём пути девушки, неудосужившейся дослушать меня до конца.

Когда в пятилетнем возрасте Ирме поставили диагноз “дромомания”, я ещё не знал, что это может стать серьёзной проблемой. Понял это, когда она ушла из дома в третий раз, и нам с Аароном пришлось искать её долгих девять часов.

В итоге нашли её мирно сидящей на одной из автобусных остановок Лондона.

Не смотря на вездесущих нянек, которых после её третьего ухода мы с Аароном стали к ней приставлять, чем старше Ирма становилась, тем чаще она находила возможность к побегам. Всё закончилось в десятилетнем возрасте. Я отлично помню её последний побег, но не из-за того, что он стал последним, а из-за того, как он закончился.

Мы искали её два дня, я поднял на уши всю полицию Парижа, в котором мы проживали уже второй месяц, но всё было безрезультатно, как вдруг на рассвете третьего дня её обнаружили в одной из городских больниц. Когда мне сообщили о месте её нахождения, и без того шаткая из-за последних двух суток почва ушла из-под моих ног. Кроме Ирмы у меня никого больше не было и одна только мысль о том, что этот последний родной мне человек может уйти из моей жизни, едва не раздробил мою душу в осколки. Я сразу вспомнил, как отец принёс её к нам домой из роддома и, протянув пронзительно орущий свёрток мне в руки, сказал:

– Держи, теперь это твоё. Сделай что-нибудь, чтобы она не плакала.

– Что сделать? – в ужасе округлил глаза одиннадцатилетний я.

– Всё что угодно, – широко улыбнувшись, ответила Пенелопа, всё ещё не отошедшая от удачно прошедших родов.

С тех пор я делал всё что угодно, лишь бы Ирма не плакала. Я катал её на своей спине, отдавал ей свои деревянные рыцарские мечи, разрешал ей рыться в моей эксклюзивной коллекции солдатиков, которую отец специально выписал для меня из Вены, проигрывал ей в шашки, надувал для неё воздушные шарики, ремонтировал расчленённых ею же кукол, читал ей перед сном невероятно длинные сказки, делал вид, будто не могу отыскать её во время игры в прятки, хотя она всегда пряталась в одних и тех же шкафах, прихлопывая их дверцами края своих приторно розовых платьев. Иногда я даже доедал за неё противную кашу-размазню, которую готовила наша старая кухарка, пока не ушла на заслуженную пенсию, перед этим выторговав у меня не по-детски крупные “отступные”. Я с достоинством проводил её на пенсию, оплатив ей лучший двухнедельный отпуск на Молокаи – какие ещё могут быть отступные!? И всё же я не жалею, что заплатил этой старой плутовке больше, чем она могла бы заработать за пять лет ежедневного труда в нашем семейном поместье в Шотландии. В конце-концов, благодаря её каше мозг Ирмы хотя бы в детстве получал достаточное количество витаминов, чтобы она могла расти более-менее смышлёным человеком. Всё испортил этот треклятый переходный возраст… Теперь вместо скоростной починки кукол мне приходится дарить ей платья, вместо предоставления ей своей коллекции солдатиков я предоставляю ей ещё более новые платья, а вместо игры в шашки мне приходится делать вид, будто я заинтересован её “самыми-самыми” новыми платьями, развешанными вдоль всей её пятнадцатиметровой гардеробной…