Anne Dar - Обреченные пылать

– Ты, должно быть, знакома с моими достижениями, относительно твоих предшественниц, – идя на шаг впереди меня, наверняка чтобы не встречаться со мной взглядом, предположила Ирма.

– Получила более чем исчерпывающую информацию, – не доставая рук из карманов брюк, хладнокровно отозвалась я.

– От Кристофера, полагаю, – криво ухмыльнулась девчонка, остановившись напротив первой лунки. – Знаешь, я ведь впервые решила носить клюшки самостоятельно, отчего пришлось ограничиться одной. А всё для того, чтобы поговорить с тобой.

Остановившись, я, не посмотрев на собеседницу, запрокинула голову вверх и взглянула на небо, затянутое беспросветной густой серой пеленой, после чего, спустя несколько секунд, вновь посмотрела на Ирму. Мы встретились взглядами. Кажется, до этого она говорила что-то о том, что хочет поговорить со мной… Что ж, пожалуй, интересно.

– Почему ты в форме для большого тенниса? – приподняла правую бровь я.

– Я перепутала, – слегка стушевавшись, отозвалась девушка, поправив при этом козырек своей теннисной кепки. – Почему-то решила, будто по расписанию на сегодня теннис… Ну, знаешь, у меня бывают сдвиги в графике – не всегда гольф по вторникам и французский по понедельникам.

Молча, едва заметно кивнув головой, я, не нагибаясь, положила мяч для гольфа на разметку. Потратив еще несколько секунд на то, чтобы прицелится, я с одного удара загнала мяч в лунку. Удар получился неожиданно красивым, с отскоком и прямым попаданием в цель.

Я перевела взгляд на Ирму. Её явно заинтересовало увиденное.

В детстве я обожала играть с мамой в мини-гольф, хотя и делала это всего пару-тройку раз в год. Мама научила играть в эту игру всех своих детей, но именно я увлеклась ей больше остальных. По крайней мере больше, чем мои сёстры.

Ирма явно восприняла моё прямое попадание в лунку если не как вызов, тогда как намёк на соревнование, потому уже спустя несколько секунд тщательно выбирала угол для своего удара. Цель была лёгкой, так что я даже не сомневалась в том, что у неё получится попасть в лунку с первого раза, как и не сомневалась в том, что возможная осечка заставит её изменить тон общения со мной не в лучшую сторону.

Ирма, как я и предполагала, с первого раза закинула мяч в лунку, отчего на её лице проявилась мимолётная улыбка – признак её угасающего детства, от которого она так скоро спешила избавиться. Как, наверное, и все мы.

Повернувшись ко мне лицом, она больше не улыбалась, явно стараясь настроить со мной ритм серьезного, “взрослого” разговора.

– Послушай, ты боец, да? – попыталась заглянуть мне в глаза девчонка, пока мы шли к очередной лунке.

– Чего ты хочешь? – отстранённо поинтересовалась я, остановившись напротив следующей лунки, положив мяч и уже начав целиться.

– Научи меня, – внезапно выдала Ирма, отчего моя клюшка зависла в воздухе. Медленно опустив её, я посмотрела прямым взглядом на собеседницу.

– Научить чему? – едва уловимо приподняла брови я, при этом не теряя ни капли своего хладнокровия.

– Ну вот этой вот твоей крутой манере, – пояснила девушка, но я продолжала пронизывать её непроницаемо-холодным взглядом, отчего она решила разъяснить мне свою просьбу более доходчивым языком. – Послушай, я на тебя вчера весь вечер злилась. Даже хотела дождаться, когда ты забудешь свой телефон где-нибудь на столе, чтобы поджечь его чехол, честное слово!

– Верю, – убедительно отозвалась я, после чего врезала клюшкой по мячу, и уже думала, что промахнулась, как вдруг мяч отскочил от флажка и влетел прямиком в лунку.

– До сих пор все те курицы, которых нанимал… Нанимал мой отец… Они были тупыми, словно пробки! Ну вот как можно приставлять ко мне тупую пробку и надеяться на то, что я от неё научусь чему-нибудь гениальному?! – негодовала девушка.

– Ты не должна ни от кого ничему учиться – ты должна просто посещать занятия по саморазвитию, – спокойно заметила я.

– Но ведь именно она, то есть ты, и являешься моей основной компанией, за исключением круга моего школьного общения. Он говорит, что я должна общаться с теми, кто ниже нас по классовому статусу, чтобы не забывать о существовании другого мира, и одновременно хочет вырастить из меня высокообразованного эрудита. Но как я буду говорить: “Ami au prêter, ennemi au rendre*”, – когда курица, делающая вид, будто присматривает за мной, заявляет, что она бы переспала с деловым партнером моего отца? (*В долг давать – дружбу терять). И это еще не самое худшее! Предпоследняя особа, занимающая твоё нынешнее место, вообще ничего не делала, при этом регулярно жаловалась моему отцу на то, что я её уматываю, подкрепляя свои заключения, пока он того не видел, крепкой нецензурной лексикой всякий раз, когда спотыкалась о порог моей спальни. Она во всём пыталась угодить мне, буквально в рот мне заглядывала в ожидании чаевых. Моего отца это изрядно смешит, честное слово!.. Я о том, как ведут себя эти дуры из среднего класса. Однажды услышав, как “колоритно” твоя предшественница бранится в телефон, пытаясь объяснить своему сыну где именно находятся его чертежи, он так долго смеялся, что вышел в сад, чтобы не задохнуться. Перед тобой были десятки женских лиц – брюнетки, блондинки, рыжие, окрашенные в лиловый, тридцати-сорока-пятидесяти и даже шестидесятилетние особы без личного мнения и взглядов на жизнь. Им платили и они прыгали вокруг меня, словно забавные обезьянки из зоопарка.

– И тут тебя впервые попытались заткнуть, отчего ты и пришла в восторг? – решила прервать необузданную тираду разгорячившегося подростка я. – Ты что, мазохистка? Ненавидишь, когда к тебе относятся с душой и хлопаешь в ладоши, когда ставят на место?

– Ничего подобного, – сдвинула брови Ирма, явно недовольная поставленным мной ей диагнозом. – Ты не дала мне договорить… Я злилась на тебя весь вчерашний вечер, но потом я увидела жвачку на своем планшете, которую ты виртуозно вкрутила в его корпус, и поняла – ты мне поможешь.

– Я так до сих пор и не поняла, в чем именно ты просишь меня тебе помочь. Твой удар, – ткнула клюшкой в сторону лунки я, но Ирма была так возбуждена, что не могла сосредоточится на игре.

– Понимаешь, у меня есть проблема по имени Хизер Додсон. Представь себе длинноногую блондинку с нарощенными волосами, ресницами, ногтями и, в недалеком будущем, парой нарощенных сисек и губ. Я не шучу – она уже выбрала, в каком именно медицинском центре будет вживлять в свою задницу импланты, когда ей исполнится восемнадцать. Представляешь, я даже с университетом определиться не могу, а она уже с хирургом определилась, стерва.

– Тебе-то что до неё? – хмыкнула я, решив не дожидаться, пока моя собеседница захочет вернуться в игру, и вновь установила шарик у своих ног.

– Мне до неё нет никакого дела, это она залезла своей задницей на мою территорию! Я со средней школы занималась актёрским мастерством с лучшими педагогами Британии…

– Поздравляю.

– Спасибо. Так вот. Год назад я вступила в школьный драмкружок. Видишь ли, я поняла, что не хочу становиться дешёвой актриской, поэтому свернула свои занятия с переоценёнными педагогами, твёрдо решив свести театральное мастерство до состояния хобби. В прошлом сезоне наш драмкружок взял на себя смелость поставить “Ромео и Джульетту”, где я исполнила главную женскую роль. Успех был колоссальный! В школе не осталось ни единого, даже самого замурыженного ботаника, и ни одного родителя этого самого замурыженного ботаника, который не знал бы звезду спектакля – Ирму Риордан! И вот, в этом сезоне вновь ставится Шекспир, на сей раз “Отелло”. Роли розданы, текст на руках… В таких случаях говорится – ставки сделаны, ставок больше нет! Но нет! Здесь оказывается, что Хизер Додсон, расчитывающая на роль Дездемоны бездарность, оказалась недовольна тем, что ей впарили роль служанки, не предложив даже роли Бьянки, которую она, естественно, тоже не хотела на себя примерять. В общем, её папочка оплатил директору школы, что весьма прозрачно, поездку на Мальдивы или что-то в этом роде, после чего было объявлено, что вскоре будет назначена дата “пересмотра ролей”. Пересмотра ролей, представляешь?! Секси-секретарша директора школы так и сообщила по радио! Уже позже в туалете я узнала о том, что это дело рук Хизер – она делилась своей маленькой гнусной тайной со своей свитой никчёмных подстилок. Я не могу отдать ей эту роль, понимаешь? Она её не заслужила! Из-за этой тупой дуры никто из актёров не может учить свой текст, в то время как спектакль уже висит на носу! Наш театральный руководитель в шоке от такого поворота, а я уже заранее знаю, что буду бороться за роль с той, кто два слова связать не сможет, пока не сделает селфи в зеркале туалета.

Пока Ирма тарабанила свою речь в мои перепонки, я раз десять сыграла в лунку, умудрившись дважды промазать. Тяжело вздохнув, я посмотрела на девушку и уже без холода в голосе повторила свой вопрос:

– Чего ты от меня хочешь?

– Подожжём покрышки её идеального малинового кабриолета?

– Нет.

– Жаль. Тогда научи меня, как втоптать её блондинистую головку в грязь. Ты самая молодая и холодная из всех своих предшественниц, давай же, помоги мне восстановить справедливость в этом мире.

В очередной раз осмотрев Ирму с головы до пят, я поняла, что она ещё никогда не сталкивалась с настоящей несправедливостью. Что ж, в любом случае её настрой был мне на руку. Пока эта девчонка будет заглядывать мне в рот в поисках ответов на дурацкие вопросы “вселенской важности” исключительно её вселенной, я смогу тихо-мирно копить на операцию для Мии. Нет, я не собираюсь “делать вид, будто помогаю”, я просто собираюсь подзаработать на том, что для моей подопечной необходимо больше всего. По неизвестной мне причине, Ирма внезапно увидела во мне объект для своего подражания, из чего я сделала вывод, что она явно нуждается в чём-то другом, более важном. Я говорю о тормозах.

Посторонние люди, не имеющие никакого представления о моей семье, считают, что моя сестра Пени глухонемая. С момента, когда родители заподозрили неладное в чрезмерной тишине своего второго ребёнка, появившегося на свет спустя два года и семь месяцев после Энтони, её немоту никто не может объяснить. Доктора списали отсутствие речи на тугоухость, выявленную в младенчестве и считающуюся врожденной. Третья степень потери слуха – это неспособность слышать большинство звуков. С таким диагнозом Пени могла и должна была рано или поздно заговорить, ведь она не была абсолютно глухой, а степень её глухоты даже не достигала четвёртого уровня, но она продолжала упорно молчать. Пени не исполнилось и пяти лет, когда доктора впервые решили списать её немоту на несуществующую психологическую травму.

В любом случае, за свои двадцать восемь лет жизни Пени в итоге не произнесла ни единого слова. Зато каким смехом она обладает! Он всегда казался мне волшебным.

В детстве мне часто было жаль, что Пени не может разговаривать, но я так сильно хотела общаться с этой невероятно милой девочкой, что уже в три года на зубок выучила дактилологию – азбуку пальцев, специальный знаковый язык, при помощи которого родители общались с моей старшей сестрой. Да, Пени не была глухой и, если я говорила ей прямо на ухо или очень громко кричала ей что-то со своего горшка, она могла расслышать мои слова, но отвечала она исключительно на пальцах. Тогда я впервые в своей жизни сдалась и уже в двухлетнем возрасте начала обучаться разговаривать на языке сестры.

И всё же Пени понимала речь, так почему же она так и не заговорила? Загадка, которую не смогли разгадать ни британские медики, ни французские и даже немецкие.

…Не смотря на свой недуг Пени росла весьма жизнерадостным ребенком. Я до сих пор твёрдо убеждена в том, что в моей старшей сестре, солнечной, неподдельной детской радости больше, чем может уместиться в десятке взрослых людей. Отчасти её теплота не расплескалась благодаря её вовремя возникшим отношениям с Рупертом МакГратом, но это произошло гораздо позже…

Моё первое детское воспоминание о Пени связано с тощей старой таксой. Мне было полтора года, когда пятилетняя Пени притащила домой какое-то страшно грязное, костлявое существо с огромными плачущими глазками и тремя лапами. По-видимому такса долгое время бродяжничала и совсем недавно потеряла правую переднюю лапу, из которой всё ещё струилась алая жидкость. Когда я увидела, как Пени аккуратно кладет неведомое мне существо под лавку в прихожей, у меня изо рта выпала пустышка – настолько сильно я раззявила рот.

Отец сделал для таксы протез в виде колеса, и она прожила в нашей семье ещё два года, прежде чем скончалась от старости. До сих пор помню, как Пени выбирала самую красивую коробку из-под бабушкиной обуви, чтобы похоронить в ней эту таксу. Кто хоронит собак в коробках? Да ещё и перламутрового цвета…