Anne Dar - Обреченные пылать

Я начал тратить все свои деньги на всевозможные непредвиденные расходы, связанные с трагедией Родерика, со временем перестав приносить домой больше прожиточного минимума, что вскоре начало буквально доводить до безумия Ширли, привыкшую ни в чём себе не отказывать. Когда же я лишился стабильного заработка, наши отношения окончательно испортились, не смотря на то, что новую работу я нашёл уже спустя месяц после потери фирмы. Однажды Ширли даже разбила свою именную кружку в порыве гнева от того, что теперь она была не в состоянии купить себе новые серьги. Она говорила о серьгах, совершенно не задумываясь о Хьюи, лечение которого, по истечению первого года, полностью профинансированного так и оставшимся неизвестным спонсором, Родерику теперь приходилось оплачивать самостоятельно. Ширли не задумывалась о том, что моему брату необходимо покупать таблетки для Амелии, за которой он присматривал (хотя, если внимательно оценить ситуацию, тогда станет понятно, что Амелия всегда присматривала за Родериком, а не наоборот). Ширли не задумывалась и о том, что Родерику помимо Миши и Таши теперь приходилось обеспечивать ещё и Айрис, опеку над которой взял на себя именно он. Последнее меня раздражало больше всего. Ширли прекрасно знала, что у нас не будет детей, но тем не менее настояла на покупке большого дома с кучей пустых комнат. Мы могли бы купить небольшую квартиру на двоих или более компактный дом, как, например, тот, который сейчас снимает в аренду Таша, но вместо этого она в своё время настояла на том, чтобы мы купили дом не меньше, чем был у моего старшего брата. Как раз в это время наследники дома по-соседству от родительского коттеджа, в котором уже жили Родерик со Стеллой, выставили доставшуюся им от деда жилплощадь на продажу. После покупки этого дома мне ещё восемь месяцев пришлось выплачивать кредит, в который мне пришлось влезть из-за этих харом, в которых Ширли чувствовала себя королевой… Запоздало я узнал о том, что детей у нас не будет, что означало, что купленный мной большой дом так и останется пустовать. До сих пор не понимаю этого. Ширли ведь никогда не отличалась особенной чистоплотностью, дом в порядок приводила один раз в полгода – перед Рождеством и перед своим днём рождения – а спустя два десятилетия нашего брака и вовсе стала ворчать на то, что комнат слишком много, отчего убирать их приходится в два раза дольше, чем, например, квартиру её подруги по работе. Тот факт, что она, не смотря на свою бездетность и наличие трёх пустующих комнат в доме, отказалась взять опеку над Айрис, осиротевшей дочерью моей младшей сестры и моей кровной племянницей, на наших отношениях поставил роковой крест, который я, почему-то, заметил лишь спустя несколько лет.

О том, что у Ширли есть любовник, я узнал от Таши. Она приехала на выходные из Лондона и случайно увидела, как поздно вечером Ширли заводит в наш дом мужчину. Чейз Уоррен, по сравнению со мной, был едва ли не стариком. На восемь лет старше меня, он не имел на своей голове ни единого нетронутого сединой волоса, зато имел за собой внушительный хвост из четырёх бывших жён и шести детей, двое из которых были рождены от его бывших любовниц. Ширли, всю жизнь проработавшая парикмахершей и ненавидящая, когда её называли именно “парикмахершей”, а не “мастером по волосам” – в конце концов она ведь работала в приличном салоне, а не в зачуханной парикмахерской! – неожиданно отдалась безработному проходимцу, перед этим проев мужу-вахтёру всю плешь на тему о том, насколько это “непрестижно”, быть рядовым охранником захудалой мебельной фабрики. Она закатывала истерики и едва ли не сходила с ума, давясь слюной во время наших ссор на почве моей невозможности зарабатывать больше и требуя от меня не отдавать почти все заработанные мной деньги на семью Родерика.

Последняя наша ссора стала апогеем наших отношений. Задыхаясь, Ширли призналась, что любила меня лишь первые десять лет нашего брака. Она и вправду обожала подаренного мной ей в самом начале нашей семейной жизни пса, который в итоге умер от старости. Она и вправду когда-то любила будить меня звонкими строчками из различных дурацких песенок. Она и вправду прежде хотела готовить ужины только на нас двоих, ожидать моего возвращения с работы, каждый Новый год дарить мне новые запонки, гулять вместе со мной по парку Сент-Джеймс, держаться за мою руку своими обеими руками… Но она не заметила, как ей стало этого мало.

Прежде, чем исполнилась наша одиннадцатая годовщина, Ширли впервые изменила мне.

Как она сама мне рассказала в очередном своём порыве злости, её измены были нерегулярными – от трёх до пяти раз в год. Исходя из её понимания сложившейся ситуации, её попросту “мучила совесть” изменять мне чаще. Чтобы скрывать свои измены, Ширли знакомилась исключительно с мужчинами из Лондона и исключительно по интернету, не связываясь с “кандидатами” из нашего города. Так и прошли последние пятнадцать лет нашего брака, пока на очередном заранее спланированном свидании моя жена не подцепила Чейза Уоррена, с которым у неё вдруг закрутилась внеплановая “лёгкая” интрижка, в итоге переросшая в бурный роман.

Узнав обо всём, я молча собрал вещи и ушёл из собственного дома, хотя стоило бы остаться.

Родерик даже не заметил моего переезда в его дом. Он давно уже ничего не замечал вокруг себя.

Первое время после случившегося надлома моя жизнь неожиданно показалась мне упоительно спокойной: я наслаждался общением с бабушкой Амелией, которая когда-то вырастила меня в этом самом доме, наслаждался обществом Жасмин и малышки Мии… Но я с горечью ощущал пустоту, которая зияла огромной раной на том месте, где когда-то находились шестеро ярких детей Родерика – в помнящим их детство доме не осталось никого из них.

Как именно в моей жизни появилась Ширли я помню в мельчайших деталях – её белокурые локоны, упругая кожа, клубничная помада, заразительный смех… Как же в моей жизни появилась Элизабет я даже вспомнить не могу, хотя это и произошло немногим больше года назад. Просто встретились где-то на улице, просто зашёл починить её сломанный шкаф, просто впервые за двадцать восемь лет переспал с кем-то, а не с Ширли, просто принял на рассмотрение предложение съехаться, даже не подозревая, что эта женщина, поспешно сдав в аренду свою квартиру, переедет в мою спальню, в дом моего брата, и прихватит с собой свою безбашенную дочь. Ширли когда-то, кажется будто в прошлой жизни, была тем человеком, которого я хотел видеть рядом с собой, Элизабет же была самым настоящим снегом, неожиданно свалившимся на мою голову.

Таша стала первой, кто высказался против снега в доме её родителей. Она высказала своё мнение после первой же встречи с Элизабет и Хлоей. Просто встала из-за стола, когда Элизабет сказала, что деньги от аренды её квартиры она будет целиком откладывать на покупку новой машины. Не произнеся ни слова, Таша вышла из дома. Я нагнал её во дворе, после чего она, как всегда холодная, но неизменно старающаяся испускать тепло хотя бы ради меня, что у неё удавалось лишь через неимоверные усилия, произнесла: “Как хочешь. Это твоя шея и тебе решать, кому на ней сидеть”. Этими своими словами она выразила не только недовольство новоиспечёнными нахлебниками, но и явно давала мне отсылку на то, что в своё время я уместил на своей шее всю её семью, от которой теперь не осталось даже пыли.

От Элизабет был толк только в постели – ни на что другое она не годилась. Она не умела готовить, не знала как стирать нижнее белье отдельно от шерсти, не пылала желанием к помощи по дому, особенно к уборке. Я откровенно запоздало заметил, как она со своей дочерью стали головной болью, которой я заразил всю свою семью. Вакциной же от этого недуга я всё ещё не обладал.

Примерив на себя сегодня пятьдесят второй год, я впервые ощутил усталость, которая никак не была связана с моей ночной работой или утренними постельными ухищрениями Элизабет. Я просто внезапно почувствовал, что хочу отдохнуть. Наблюдая до боли очевидную внешнюю разницу между рядом сидящими Ташей и Мишей, я отчётливо понимал, почему Родерик, после потери Стеллы, в итоге не смог поддерживать нормальное общение с этими девочками. Они были болью. Две копии Стеллы, сейчас они находились в том возрасте своей матери, в котором Родерик потерял от неё голову. От того, как именно Таша сохранила в себе образ Стеллы, становилось откровенно не по себе. Я бы, наверное, чокнулся, ежедневно наблюдая свою трагически погибшую возлюбленную молодой, красивой и, главное, живой. Только цвет её глаз после реинкарнации резко изменился – из завораживающе васильковых перекрасился в умопомрачительно мятный…

Таша, не смотря на своё внешнее преимущество над Мишей, была внутренне истощена не меньше своей сестры. От того, насколько она была измождена, можно было, лишь дотронувшись до её кожи кончиками пальцев, покрыться ледяной коркой…

Сам факт того, что Родерик не смог согреть своих детей, заставлял меня чувствовать за собой вину. В конце концов это я был их третьим родителем… И всё равно нас с Родериком оказалось слишком мало для них. Слишком мало для себя. Потеря Стеллы приравнялась к остановке сердца семьи, а мозг не способен прожить больше пяти минут после остановки сердца.

Мы не прожили и минуты.

– Но почему мы должны идти с тобой? – лепетала Коко, принимая из моих рук вишнёвый пирог. – Нас ведь даже не приглашали!

– Потому, что наша стойкая Таша не сможет без нашей помощи выдержать компании своей “весёлой” семейки, в которую внедрились ещё более “весёлые” чужаки, – положив локоть мне на плечо, самодовольно ухмыльнулась Нат, уже успевшая переодеться в свои новые джинсы и сиренево-розовый пуловер. – Так, Таша?

– Так. Поэтому вы пойдёте со мной.

– Да без проблем! – не прекращая жевать резинку, усмехнулась Нат, отпихнувшись от меня.

– Но это ведь неприлично, без приглашения… – продолжала вздыхать Коко.

– Брось! – развела руками огневолосая. – Хоть посмотрим на этот курятник изнутри. Извини. Ничего личного, – прислонив руку к груди, посмотрела на меня исподлобья подруга. Я уже давно разучилась обижаться на нечто подобное. Тем более как ещё можно было назвать дом, в котором все кричат и носятся со своими мелочными проблемами словно куры с яйцами?

Сегодня был сложный понедельник. Сначала завтрак в компании Генри, что приемлемо, и Миши, что опустошает, состоящий из приготовленных мной с утра пораньше кексов, недотягивающих до маминого мастерства, затем шесть часов в компании Ирмы, приписывающей себе осеннюю депрессию, а ведь осень ещё даже толком не вошла в свою полную силу, да и едва ли Ирме могло быть известно, что такое настоящая депрессия… Минимум час мне пришлось потратить на разговор с девчонкой о планах на её выходные: два посещения салона красоты, шопинг в компании Трейси, вечеринка у кузины матери Трейси и так далее по пунктам. Как с таким списком безнадёжно бесполезных развлечений у подростка может развиться осенняя депрессия? Нет, у нормального человека, принуждающего себя к столь изощрённой пытке, конечно, может, но Ирма ведь “ненормальная”, и можно сказать, что она не просто доброволец, а ярый поклонник подобной траты времени, и тем не менее сегодня она ничем не была довольна. Особенно её раздражал тот факт, что Дариан не сообщал ей дату своего возвращения, из-за чего она не могла по-настоящему расслабиться, каждую секунду ожидая его стука в свою дверь, за которой могло бы на этих выходных пройти отличное пати, знай она наверняка о том, что брат не явится на вечеринку непрошенным хозяином дома и не разгонит избалованных роскошной жизнью малолеток пинками из-под своей крыши. Да, больше всего Ирму раздражало то, что она провела эти выходные тихо-мирно, хотя, как выяснилось, имела возможность оторваться на полную катушку. Если честно, я и сама думала, что Дариан вернётся на выходных, из-за чего, узнав о том, что он задерживается и не сообщает точную дату своего возвращения, неосознанно начала думать о нём. Только к вечеру я поняла, что надеялась на то, что уже сегодня смогу с ним переспать, и что невозможность осуществления этого плана меня расстроила, но лишь настолько, на сколько я была способна расстроиться – кофе на вынос после морально изнурительного рабочего дня, и я уже забыла о том, что в чём-то там разочаровалась.

Сейчас же, идя на день рождения Генри вместо того, чтобы лежать под Риорданом, я вновь вернулась к своему дневному разочарованию по поводу того, что Дариан застрял в Дублине.

Уже подходя к родительскому дому, я посмотрела на свои наручные часы – ровно девять. Застолье не должно было продлиться дольше чем до одиннадцати часов, но я искренне надеялась на то, что всё закончится если не через полчаса, тогда хотя бы около десяти.

Нашему трио, впереди которого со сжатыми зубами шагала я – я ведь не могу пропустить день рождения своего любимого дяди! тем более из-за каких-то там куриц! – оставалось дойти до крыльца именинника каких-то десять метров, как вдруг дверь в дом резко распахнулась настежь и из неё вихрем вылетели Элизабет, с двумя громадными чемоданами в руках, и Хлоя, с орущим свёртком под мышкой.