…День прошёл хорошо. Моё волнение из-за утренних звонков к обеду окончательно развеялось, после чего всё начало казаться мне не таким уж и мрачным. Пока Робин отлучался в ближайший супермаркет (вернулся он спустя час с пятью огромными пакетами, набитыми всевозможной едой и напитками, которые я сортировала и раскладывала в холодильник битые десять минут), я успела принять душ, привести в порядок свою голову как внешне, так и внутренне, и переодеться в единственную сменную одежду, которую пару дней назад привезла мне в больницу Пенни: бюстгальтер, трусы, короткие носки, тёмные джинсовые леггинсы, длинная серая футболка широкого кроя. Почувствовав себя чистой и максимально собранной, я стала ощущать себя заметно лучше, и Робин, после возвращения из супермаркета, проветрившись и вступив в одну волну с моим лёгким отношением к ситуации с нашим “временным сожительством”, стал вести себя более расслабленно, словно разрядился от напряжения, в которое несколькими часами ранее сам себя и загнал.

Прошедшая бессонная ночь, переполненная переживаниями и нервными тиками, дала мне о себе знать уже спустя полчаса после плотного обеда, но Робин заметил это быстрее, чем на то успела среагировать я. Поэтому его предложение разойтись на “тихий час” по своим комнатам я приняла даже быстрее, чем он успел его договорить.

Дважды проверив запертую изнутри дверь своей комнаты (диагноз: начинающий параноик), я уже на подкашивающихся ногах доплелась до кровати, не расстелая её легла поверх шёлкового покрывала и, накрывшись розовым клетчатым пледом и провалившись в мягкую подушку, не заметила, как отключилась.

…Я проспала два часа, а когда проснулась, не ощутила той усталости и неприятного давления, которое обычно может возникать после дневного сна. Вместо этого я почувствовала неожиданную бодрость и прилив сил. Сегодня мне не нужно было думать ни о ком из моих шумных соседей-родственников, прятаться под одеялом от внезапно нагрянувшей Нат, трястись в страхе появления Риордана у меня на пороге и даже выходить на улицу в магазин за продуктами. Такой отдохнувшей и воодушевлённой я себя давно не чувствовала…

Сейчас, сидя друг напротив друга и доедая свои куски последних горячих бутербродов, мы с Робом не только чувствовали себя довольными, но и выглядели так, будто ещё чуть-чуть, и мы лопнем не от количества съеденных нами бутербродов, а от удовлетворения происходящим.

Отставив опустевшую тарелку в сторону, Робин, с улыбкой в глазах, которая играла и в моих глазах тоже, пока я дожёвывала свой последний кусок и смотрела на него, спросил:

– Конечно это не моё дело, но, может быть, тебе стоит предупредить кого-нибудь из своих родных о том, что ты находишься у меня?

– Я предупредила, – полуулыбнулась я, осознавая половинность своей лжи. На самом деле я предупредила их о том, что некоторое время поживу “у друзей”, однако я ни словом не обмолвилась ни о том, где именно я буду находиться, ни о том, с кем именно.

– Может быть, тебе стоит предупредить и Риордана? – с большей осторожностью продолжил Робин. – В конце концов, вас многое связывает…

– Связывало, Роб, – оборвала я. – Больше нет…

Услышав это, Робин сдвинул свои красивые брови, явно что-то обдумывая. Прошло ещё несколько секунд, прежде чем он задал свой последний на эту тему вопрос:

– Уверена?

– Уверена, – непоколебимо ответила я.

– Тебе лучше знать, – наконец сдался Робин, до сих пор явно считавший, что мне всё-таки следует связаться с Дарианом, чтобы расставить все “точки над i”, но теперь определённо занявший сторону моей категоричной позиции. – Как ты относишься к вину? – невозмутимо перешёл к следующей теме мой новый сосед (да простит меня огневолосая!).

– Положительно, – пожала плечами я.

– Не то чтобы я алкоголик, но в вечера, за которыми не запланированы бурные дни, я регулярно пью красное сухое. Ты как?

– Я с тобой! – бодро произнесла я, приподняв руку вверх.

Глава 19.

Прошло девять дней, наступило двенадцатое число, и до сих пор каждый вечер мы с Робом выпивали по одной бутылке вина из его запасов, которые оказались не только впечатляющими – сто двадцать восемь бутылок в отдельном холодильнике для вина – но и весьма познавательными. К каждой бутылке был прикреплён цветной стикер с курсивным почерком Робина, поясняющим появление вина в его запасах. Так за девять дней мы выпили три бутылки испанского сухого за 1971 год, которое Роб приобрёл в прошлом году в Барселоне, ещё три бутылки были за 1995-ый, 2000-ый и 2010-ый года, но они принадлежали Франции и достались ему от разных футбольных фанатов, одна бутылка австралийского полусладкого за 2011-ый год прошедшей зимой была подарена “лучшему ученику Робинсону” его первым тренером, и последняя, которую мы распивали этим вечером, была произведена в Аргентине в 1953-ем и была презентована Робу его тёткой, прожившей в Аргентине всю позапрошлую весну.

– Тебе бы понравилась Полина – она необычная женщина, – говорил о своей тётке Робин, сидя сбоку от меня на полу под диваном и допивая свой последний бокал вина на сегодня.

– У неё необычное имя, – заметила я. – Полина. Впервые такое слышу.

– Её мать была сербкой, так что думаю, что история её имени растёт корнями откуда-то оттуда, – предположил Робин, при этом замысловато повертев пальцами в воздухе.

– Подожди, выходит, что в твоей крови тоже течёт сербская кровь, – заинтригованно приподняла бровь я.

– Нет, – ухмыльнулся в ответ Роб. – Мой дед был женат дважды, и отец был рождён от чистокровной британки. По крайней мере чистокровной она была до десятого колена – о тех же персонажах, которые стояли у истоков создания её родословного древа, мне, к сожалению, неизвестно.

– Ого, – не скрыла своего удивления я. – Знать хотя бы о четырёх своих коленах уже удача, а ты имеешь представление сразу о десяти. Это большая заслуга твоих предков… Выходит, твоя бабка была из знатного британского рода?

– Её предки были из джентри*, достаточно образованными, чтобы сохранить столь древнее родословное древо, что же касается родословной моего отца, они все были пэрами*, – пожал плечами Робин (*Дже́нтри – английское нетитулованное мелкопоместное дворянство, занимающее промежуточное положение между пэрами и йоменами; *Пэры – члены высшего дворянства, пользующиеся особыми политическими привилегиями). – Родословная моего отца целиком состоит из британцев, за исключением мужа моей прабабки, который, насколько мне известно, являлся чистокровным испанцем.

– Теперь ясно, откуда в тебе такое контрастное сочетание белоснежной кожи с чёрными волосами, – усмехнулась я. – Чистокровный британец с кровушкой одного-единственного испанца в венозной системе.

– Зато как красиво получилось, – посмотрев на меня, с иронией усмехнулся Роб. – А у тебя что с родословной?

– По материнской линии я наполовину британка, наполовину американка. Вернее бабка у меня чистокровная британка, а дед был американцем британского происхождения. Его предки перебрались в Северную Америку где-то в середине восемнадцатого века и там, собственно, и остались. Так что можно считать, что по матери у меня, как не крути, корни сплошь британские.

– А по отцу?

– По отцу всё сложнее, – на секунду я прикусила нижнюю губу. – Смешение крови началось с момента брака моих прадеда и прабабки. Прадед был чистокровным британцем, зато прабабка, она, кстати, до сих пор жива, чистокровная русская, хотя и родилась в Британии. Её родители сбежали из предреволюционной Российской Империи ещё до её рождения.

– Да ла-а-адно… Значит, в тебе есть процент знаменитого русского духа?

– Я бы даже сказала, что его во мне не меньше половины, – усмехнулась я.

– Я не знал своего прадеда испанца, но ты-то знаешь свою прабабку. Она тебя научила чему-нибудь русскому?

– Типа пить водку? – с ухмылкой сыронизировала я.

– Я о русском языке, – усмехнулся в ответ Робин.

– Была русская поэтесса, стихи которой я учила в детстве… Цветаева. Нет, даже не смотри на меня так! Русские стихи я тебе читать не буду.

– Ла-а-адно, – разочарованно протянул Роб. – Но хотя бы что-нибудь скажешь по-русски?

– Эм-м-м… – я задумчиво поджала губы, после чего произнесла на твёрдом русском слова, которые Амелия нам часто говорила перед принятием пищи. – Аппетит приходит во время еды.

Услышав от меня эти слова, Робин искренне рассмеялся, после чего попробовал повторить услышанное, но вскоре признал своё поражение, заключив, что русский язык слишком “твёрдый” для него. Мы ещё немного посмеялись, а потом я вспомнила о том, о чём хотела поговорить с ним ещё утром, но решила оттянуть до вечера, так как не знала, испорчу ли этой темой кому-то из нас настроение, или всё-таки “обойдётся” и я смогу сохранить свой оптимизм.

– Послушай, уже прошло девять дней, – недвусмысленно начала я, и перед моими глазами мгновенно пронеслись все эти дни, в которые я делила своё общество с Робом и с десятками отличных фильмов (личная подборка Роба). – Это было круто, но всё крутое, как известно, рано или поздно заканчивается…

– Ты о чём? – мгновенно напрягся Робин, бросив на меня немного нервный взгляд.

– Я о том, что это не может продолжаться вечно, – попыталась улыбнуться я. – Мне пора бы уже вернуться домой.

– Зачем?

Вопрос Роба был настолько резким и конкретным, что сначала я не нашлась что ответить.

И вправду, зачем?.. Он ведь спросил не: “Почему?”, – а именно: “Зачем?”. Почему он задал именно такой вопрос? Но ведь только этот вопрос и мог попасть в точку. Так зачем мне возвращаться туда?..

– Потому что я не могу проторчать здесь вечно, – наконец криво, даже с некоторой долей едва уловимой досады ухмыльнулась я, но сразу же добавила уверенно-собранным тоном. – Как бы хорошо мне здесь не было.

– Я не против того, чтобы ты здесь “торчала”, – попытавшись улыбнуться, выделил последнее слово в своём заверении Роб.

– Нет, я серьёзно. Последние девять дней я вела паразитический образ жизни. Я ем за твой счёт, трачу твою электроэнергию, воду…

– Пф-ф-ф… Всего-то! А я-то уже испугался, что где-то серьёзно накосячил, а тут… – Робин вновь с облегчением выдохнул. – Таша, я тоже говорю серьёзно: оставайся здесь хоть навсегда – я не то что не против, я буду только рад тому, что возвращаюсь не в пустую квартиру с её огромными пустыми комнатами, а в место, где есть с кем приятно поговорить и не менее приятно выпить.

– И зачем же ты тогда купил двухъярусную квартиру, если бы тебе хватило и стандартной трёшки? – приподняла брови я.

– Думал, что буду жить здесь с Флаффи, – непринуждённо признался Робин. – Планировал обзавестись с ней минимум тремя детьми, так что в моих планах не было оставлять квартиру пустой надолго. Теперь же, естественно, мне на фиг не сдалось всё это пустующее пространство. Так что оставайся и живи здесь сколько душе угодно. А если ты хочешь съехать только потому, что тебе надоела моя компания, мы можем организовать так, что в сутки будем пересекаться лишь трижды: во время завтрака, в обед и ужин, – загибал пальцы Роб. – Выбирай этаж, на котором хочешь обитать, и вопрос решён.

– Хахах! – я рассмеялась от столь бурного потока искренности. – А как же арендная плата?

– Таша, – сдвинул брови мой собеседник. – Ты начинаешь меня обижать. Какая арендная плата? Ты мой гость. Вот скажи, ты бы с меня взяла деньги, если бы я вдруг остановился под твоей крышей?

– Ты бы у меня не остановился, – продолжала усмехаться я. – У меня та ещё дыра. Ладно… – наконец гулко выдохнула я. – Раз ты говоришь, что я тебя не притесняю… – я посмотрела боковым взглядом на рядом сидящего хозяина квартиры и, уловив его недовольство моими словами относительно притеснения, ещё раз усмехнулась. – Тогда мне необходимо доставить сюда некоторые свои вещи, а-то хожу в одном и том же, как оборванка, честное слово… И в таком случае мне нужно начать подыскивать себе работу…

– Зачем? – нетерпеливо оборвал меня Роб.

– Снова твоё “зачем”! Ты серьёзно? Мне нужны деньги. И, кстати, пора бы мне уже выйти на улицу.

– Всё организуем, – коротко и чётко произнёс Робин, после чего резким движением сделал последний глоток из своего бокала.

…В ближайшем будущем мне всё-таки не придётся возвращаться домой…

Эта одна-единственная мысль весь оставшийся вечер заставляла меня мысленно и явно улыбаться. Хотя здесь определённо не обошлось без “тётушкиного” аргентинского вина 1953-го года.

Глава 20.

Нат пришла на нашу встречу сердитая, кусающая губы изнутри и стреляющая в меня молниями из глаз. Почти такая же, как при первой нашей встрече в больнице, только немногим более сдержанная.

– Вот, – с грохотом поставила она передо мной большущий чёрный чемодан на колёсиках, поверх него положив дорожную сумку внушительных размеров. – Если бы Байрон не одолжил мне машину, ни за что бы не потащила эту тонну в Лондон.